Второй укос лебеды на огороде. Высокая лебеда. Маленький Андриан в этой лебеде, как в лесу ходит. Мама кричит ему: «Сынок, вон тятька идет!». И правда, отец в военной форме идет через поле

Андрюша напугался, убежал и спрятался. Тогда он еще не знал, что ему уготована судьба, схожая с судьбой его отца, героя Первой Мировой войны, полного георгиевского кавалера.

Позже отец скажет Андриану: «Учись хорошо стрелять, сынок. Тебе придется воевать с немцем». Андриан Алексеевич признавался, что, в общем-то, о предстоящей войне знали задолго до ее наступления. К этому готовило все: публикации в газетах, передачи на радио, выступления вождя. Андриан Начинкин успешно выучился на инженера и поступил в аспирантуру в Челябинском институте механизации сельского хозяйства. За три года ему довелось освоить всю американскую технику. Одновременно с этим, на военной кафедре, он изучил и советскую: танкетки Т-17, огнеметные танки Т-26 и трехбашенные Т-28. Судя по обучению, было понятно, что студентов не просто обучали, но и готовили к военным и оборонительным действиям. Вместе с дипломом инженера Андриан Начинкин получил и удостоверение воентехника 2-го ранга бронетанковых войск. Осенью 1940 года Андриан Алексеевич получил пакет с приказом прибыть в Волковыск, в 6-й мехкорпус 10-й армии. Служба должна была длиться 6 месяцев. Однако, все сложилось иначе. 15 марта 1941 года корпус Андриана Начинкина подняли ночью по тревоге и повезли в Белосток, на границу. Каждую ночь туда прибывали эшелоны: с техникой, с боеприпасами, с дизтопливом. Затем, рота за ротой, стали прибывать солдаты. А в начале мая 1941 года, прибыл особый эшелон с суровыми и молчаливыми мужчинами в странном обмундировании. Командовал им такой же суровый военный. Мужчины оказались заключенными из сибирских лагерей. Солдаты, грешным делом, подумали, что зеков привезли строить какой-то объект. Но когда им выделили место для размещения в лесу неподалеку от остальных и начали обучать военному мастерству, никаких сомнений уже не осталось- скоро будет война. Да и местные жители, не скрывая, ожидали ее со дня на день.

20 апреля полгода службы истекли. Часть солдат было засобиралась домой- да куда там! Те, кто посмышле-нее были, только с грустью улыбнулись: «Вы что, ребята, до сих пор не поняли? Мы же на войну приехали». Вскоре каждый получил холщевый мешок, куда положил все свои гражданские вещи, документы и коротенькую записку домашним, одинакового у всех содержания: «Дорогие родные, я остаюсь на сверхсрочную службу, здоров, погода хорошая». Записки тщательно проверил лично комиссар- как бы чело лишнего не написали. До этого уже была строго запрещена любая переписка. А когда выдали «смертные медальоны, сомнений не осталось уже ни у кого. Война могла начаться в любую минуту. И солдаты были полностью к ней готовы! В пятницу, 20-го июня, в лесу стали появляться склады боеприпасов, укрытые ветками. А уже ранним утром 22 июня Андриана Алексеевича разбудил грохот бомб и запах гари. Именно тогда Андриану Начинкину довелось увидеть первую смерть.

«Накануне войны, в субботу 21 июня 1941 года, был прекрасный день. Тепло, солнышко. Мы поднимаем головы, а там десятки самолетов кувыркаются над нами. И тут же, рядом, кувыркаются и немецкие самолеты. Все думали, что Красная Армия будет непобедима: такое у нас прикрытие с воздуха, да такие танки! Мы ждали, что вот-вот начнется война. Конечно, мы и не думали, что немец первый нанесет удар. Это нас огорчило.

А мы готовились! Отлично готовились! Наша танковая бригада стояла недалеко от Минска. В конце февраля 1941 нас по тревоге сняли для передислокации на запад. Ночами, скрытно. В районе Белостока клин вдавался в немецкую территорию Польши. Там вся наша 10 армия и сконцентрировалась.

Мы хорошо понимали, что все это к войне. А потом, весь апрель-май, каждую ночь мы принимали эшелоны. То с людьми-резервистами, без винтовок, но в шинелях, то с танками, с боеприпасами и горючим. Даже эшелон с рельсами приняли. Все же было совершенно ясно: разведка доносила, что больше 200 немецких дивизий на границе сосредоточено. Это же не иголка, не шило в мешке.

Комиссар бригады каждое утро проводил с нами политбеседы, и обязательно заканчивал их следующими словами: «В плен не сдаваться! Последний патрон – для себя! Последняя граната – для себя!» И все время приводил примеры, как где-то наш солдат гранату бросил, немцев вокруг подорвал и сам погиб. Такая вот была идеология.

О войне я стал слышать в школе, в семилетке. Потом в техникуме, потом в институте. Мы слышали о ней по радио почти ежедневно, читали в газетах, журналах. Мой отец, героический фронтовик, говорил мне: «Сынок, учись хорошо стрелять, тебе придется воевать. И ни с кем-нибудь, а с немцами». В принципе, мы знали, что война будет. Весной 1940 года, после окончания института, меня на полгода призвали в армию на лейтенантскую стажировку. В Западную Украину. Вместо шести месяцев, задержали до самой войны. В 10-й армии нас было много с высшим образованием, больше ста человек: инженеры, учителя, архитекторы, историки.

Местные жители говорили нам: «Скоро будет война. И вы будете здесь воевать!». Они отлично все понимали, чувствовали. Ну и в самом деле, там мы встретили первые часы войны. Глупо было рассчитывать, что Гитлер будет следовать договору о ненападении.

За несколько дней до начала войны в лесу появились цистерны с дизтопливом и боевые склады боеприпасов – стеллажи ящиков со снарядами и патронами, высотой 2,5-3 метра, и длинной где-то 50 метров. Таких складов, прикрытых зеленым брезентом и ветками, было много в лесу. Все прибывали и прибывали эшелоны. Неминуемо будет война.

22 июня 1941 года. 3:30 утра. Еще солнышко только-только показалось из-за горизонта, как немецкие самолеты начали нас бомбить. Нам повезло, нашей бригадой командовал опытный майор Лагутин, Герой Советского Союза. Последнюю неделю до войны он заставлял экипажи спать около танков в палатках. Так мы и поступали. Те, кто в ту ночь остались ночевать в казармах, были уничтожены утром во время бомбежек. Бомбардировщики бросали бомбы, а штурмовик – расстреливали. Но нам повезло, наш танковый батальон практически не пострадал в первую бомбежку. Одного патруля все ж таки убило. Мы увидели смерть первый раз: оторванная рука прямо с рукавом на ветке сосны, вороночка на земле, а в ней горелое мясо. Как оно пахнет! Это отвратительный запах. Один только он был убит, но нас все равно это потрясло. Рядом был автобат, и вся бомбежка пришлась как раз на него. И черный дым застелил весь наш лес. Командир батальона быстро сообразил, что это все не провокация. Что началась война. Флажками он дал нам сигнал: «Дела как я». Все бросились в танки и вытянулись из леса на Варшавское шоссе. Дорога была закрыта деревьями и напоминала туннель. В этом зеленом туннеле мы и вытянулись. И сколько немец не пытался – очень мало попадал. Тогда мы потеряли три танка, потому что в них авиационный бензин, и эти танки очень быстро горят.

Мы прибыли в другой лес. У нас там были подготовленные запасные позиции. Быстренько пришла походная кухня. Она сварила завтрак – пшенный концентрат. «Команда получить завтрак, получить патроны, получит гранаты!» – донеслось до нас. В танке Т-34 4 человека экипажа. Один за кашей на всех побежал, другой за патронами, третий за гранатами. Получить-то мы успели, но не успели съесть эту кашу. Немецкий самолет разведчик-корректировщик (мы его называли «Рама») дал наши координаты. Вновь налетели бомбардировщики, и давай в это лес спускать бомбы. Солдаты бросились каждый в свою щель. Там, в щели, сожмешься на дне в комок, голову вниз опустишь и сидишь.

Это была первая в моей жизни бомбежка. Она мне показалась очень долгой. Земля сотрясается, песок сыпется, за шиворот засыпается. И только и слышишь – взрывы. Потом, чувствую, гарь пошла. Горит что-то. Видимо, наши танки. Через какое-то время все стихло. И мысль такая вкралась мне в голову: «Наверное, я остался в живых один. Что же я буду делать ?» Я вылез, стряхнул с себя песок, сел у своей щели, ноги вниз спустил, сижу. Никого не видно, густой противный дым все застелил. Вдруг, слышу, кто-то тонким голосом кричит: «Помогите. Помогите…». На этот крик я и побежал. С разных сторон еще люди выскочили, тоже побежали на голос. Подбегаем, смотрим, сидит около сосны старший лейтенант. А у него живот распорот: кишки выпали, и он их вставляет туда, запихивает, заправляет. Мы окружили его, человек 10-12, и не знаем, что делать. А он только и делает, что заправляет. Потом прибежал врач с фельдшером, положили лейтенанта на носилки и унесли. Мы смотри по сторонам, а кругом еще люди лежат. Те, кто не успел в эти щели вниз головой броситься. Старшине роты, хорошему, сильному человеку, разрубило осколком ногу. Пока его нашли, у него кровь уже не струей шла, а медленно так сочилась, настолько много он ее потерял. Такая вот была первая бомбежка.

Тут же командир собрал нас по машинам и повез в другой лес, чтобы нас «Рама» так быстро не нашла. Ближе к полудню к нам на самолете прибыл первый заместитель командующего округом генерал Болдин. Это был первый советский самолет, что мы увидели в небе в тот день. И последний. Мы все дивились, что ни одного самолета в воздухе. У всех вопрос: «Куда они делись? Мы же беззащитные! » Ведь еще вчера их, сколько было, самолетов! Весь день летали, с утра до вечера. Одни улетали, другие прилетают, кувыркаются. Их, наверное, больше сотни было. Но, ни одного в небе теперь. Даже генерал прилетел на учебном самолете. Зенитных средств у нас почти не было. И эта беззащитность с воздуха очень дорого нам обошлась в первый день войны. Немец сжег нам все легкие танки, часть огнеметных. Остались только Т-34. За первый день в своем батальоне мы потеряли около 40% танков. Естественно, и личный состав сгорел.

До вечера немец бомбил нас еще много раз, и мы без конца меняли места. Часа в 3 дня немец посчитал, что уже крепко нас потрепал. Но Болдин организовал встречный бой с танками немцем. Наш первый бой. Вначале появились немецкие мотоциклисты-разведчики с пулеметами. Мы их быстро обстреляли, и они ретировались. Потом на нас пошли танки. Наш первый бой 22 июня 1941 года шел около 3 часов. Мы впервые вживую увидели немцев и их танки. Бой был коротким. Они думали, что бомбежки нас полностью расстроят. Но нет. Мы немцев быстро танками раздавили, мало, кому удалось уйти. Когда мы вылезли из танков, у нас все лица были в крови – обшивка внутри танка в нас мелкими кусочками отлетала. Кому-то глаз выбило, кому-то щеку расцарапало, мне осколок попал в переносицу.

Из этого первого боя мы поняли, что мы могли бы смять немца. Потому что танки у него оказались слабее. Наш батальон был тяжелотанковый. У нас были танки Т-34, КВ-1 и КВ-2. Мы тогда десятка полтора немецких танков уничтожили. А остальные повернули и ушли. Посмотрели мы на эти немецкие танки, а они во многом уступают нашим: и по калибру пушек, и по броне, и по самой конструкции танка. Нам все интересно было. Мы к танку, что на бок повален, подойдем и смотрим, как у него все устроено.

После первого боя фашисты начали бомбить нас совсем остервенело. С рассвета и дотемна. Мы почувствовали нехватку снарядов. Немец-то раскрошил все наши боевые склады боеприпасов. А пополнить их нечем. Подвоз по железной дороге был прекращен, дороги были разбиты.

После войны мне казалось, что я сойду с ума. Кошмарные сны мучили меня каждую ночь. Снилось, что или я колю немца штыком, или он меня. Просыпался в холодном поту. Я пошел в госпиталь, говорю: «так и так». «Ничего, это у всех так», – ответил мне доктор, «Постепенно будет реже». И действительно, через год кошмары стали сниться реже. Раз в неделю. А уж теперь если и приснится сон фронтовых дней, то раза два в году. Товарищ фронтовой присниться, который погиб.

Прадедушка был очень горд тем, что ему довелось служить в Красной Армии: «23 февраля – день Красной Армии. Этот день для нас, для стариков, святой день!» – нередко говорил он, «Красная Армия мы считали своим детищем . Она в гражданскую войну отстояла независимость нашей родины. Она в 1941-1942 годах истекала кровью , теряя миллионы своих людей. Можно сказать, стояла, чуть ли не на коленях. Но в 1943 году поднялась с колен, встала во весь рост. Нанесла ряд сокрушительных ударов немецкой армии. А в 1944 и 1945 окончательно разгромила немцев, и завершил победой эту войну. Знамена Красной Армии овеяны славой. И, что бы ни говорили, эта слава не померкнет».

Все бросились по машинам и выехали на Варшавское шоссе. Рота добралась до нового места, но уже через несколько минут туда прилетели немецкие бомбардировщики. И начали бомбить. «Бомба, она как недорезанная свинья визжит»,- вспоминает Андриан Алексеевич. Бомбили снова и снова. Было принято решение дать немцу бой. Около четырех часов дня в первом бою встретились наши и немецкие танки. Бой был коротким- немецкие танки против наших оказались слабоваты. Наша армия разбила 12 немецких танков, не потеряв ни одного человека. Но вред, нанесенный немцем, оказался огромный- все склады боеприпасов были уничтожены. А пополнить запасы было нечем. Уже ночью наши войска двинулись к Гродно, где получили приказ оборонять город до последней возможности. А чем оборонять-то? Через два дня боеприпасы закончились полностью. Было принято решение двинуться на Волковыский аэродром и отбить у немцев захваченные оружейные склады. Как захватывать без боеприпасов, никто не знал, но деваться было некуда. С криками «Ура!» Андриан Алексеевич с товарищами пошел в наступление. Те единичные танки, в которых еще оставались снаряды, вышли на прямую наводку и дали залп. За ними следовали остальные: те, у которых из оружия- одни наганы. Но, видимо, такая отчаянная сила исходила от наших войск, что враг не решился даже бой принять. Только дал пару пулеметных очередей и сразу же умчался на мотоциклах. Тем временем, танки в окружении стремительно таяли. Так что, вскоре Андриан Начинкин с боевыми товарищами превратился из танкиста в пехотинца. На седьмой день войны, остатки 10-й армии, в которой служил Андриан Алексеевич, начал выводить из окружения генерал-лейтенант Болдин. Армия ночами шла на восток, а днем пряталась в густых лесах. Там Андриан Алексеевич обнаружил, что, оказывается, вся трава годится для еды. Если, конечно, хорошенько ее жевать. Несколько раз голодные солдаты находили брошенные машины с продуктами. А однажды набрели, как им тогда показалось, на бочонки с красной смородиной. Попробовали- а она соленая и рыбой отдает. Оказалось, что это красная икра. Многие солдаты видели икру впервые. Бочонков много было, но и армия была немаленькая. Каждому досталась едва ли ложка.

 Несколько раз армия пыталась вырваться из окружения боем. Перед каждой атакой Болдин показывал на карте точку сбора и разбивал отряды на несколько групп. Но до назначенного места каждый раз не доходило и половины. Чтобы пополнить ряды, генерал приказал организовать заградотряды, куда отбирали только самых надежных. В частности, коммунистов, которые сохранили свои партбилеты. И в армию начали идти люди: кто в чем и кто с чем. Даже военной формы никому не выдали, что уж говорить об оружии.

16 августа 1941 года вышел приказ Наркома обороны за № 270, в котором, как образец стойкости, была упомянута «группа генерала Болдина», которая 45 суток выходила с боями из окружения, уничтожила несколько тысяч солдат противника и захватила большие трофеи. В приказе говорилось, что «пройдя по тылам противника около 600 километров, из окружения вышло 1654 красноармейца и командира, в том числе 103 раненых.» Андриан Начинкин комментировал эти строки так: «Приятно, конечно, это читать, но я точно помню, что вместе с генералом Болдиным в район Вязьмы вышло немногим более трехсот человек. И почестей нам никаких не воздавали, приказали сдать оружие и передали в особый отдел фронта. Со мной проблем не было, всё налицо: форма, документы, «кубари» лейтенантские, винтовка снайперская. Три недели окопы копали, пока проверка шла. Потом вызывают меня: «Пойдете сержантом в артиллерию». Я про свое звание и заикаться не стал, скорее бы канитель кончилась. Так я стал командиром «сорокапятки». В феврале 1942 младшего лейтенанта дали, месяца через три – лейтенанта. Так что до командирского звания я второй раз дослужился…»

Андриан Алексеевич прошел всю Вторую Мировую войну, дошел до Берлина. Домой, в город Троицк, он вернулся только в декабре 1945 года. Оказалось, что кроме него, вернулись в заштатный городок единицы, и то, покалеченные. Отец встретил его руганью: «Дурак, зачем ты вернулся? Мы тут дохнем, и ты с нами сдохнешь!» У отца Андриана, Алексея Матвеевича, была резкая речь. Это у него с Первой Мировой войны осталось. Он же чуть ли не десяток лет на войне провел. Так что, навсегда у него сохранился командирский голос и резкие оценки. Однако, посмотрев по сторонам, Андриан Начинкин понял, что отец был прав. Было очень плохо. Его сестра тяжело болела. Трое ее маленьких детишек – худые и синие. Муж сестры, Степан, погиб еще в самом начале войны.

- А где мать-то? - спросил Андриан.

- Да ты что, не знаешь? Мать умерла в 1943 году, мы же тебе писали!

А письма фронтовые так типографской краской замазывали, что ничего не прочитаешь. Очень уж цензоры заботились о спокойствии солдат.

Заикнулся было Андриан Алексеевич о том, что хочет в аспирантуру вернуться, да куда там… Заплакала не только сестра, но и отец: «Ты нас хочешь бросить. А мы тогда погибнем тут». И Андриан остался. Пошел было в МТС Ковылкинского района, да только там герою Второй Мировой войны места не нашлось. Так Андриан Начинкин перебрался в город Саранск, что располагался неподалеку. Там он и прожил всю оставшуюся жизнь, помогая отцу и сестре с детишками.

Мы каждый год празднуем 9 мая. Но сразу после войны это день даже красным днем календаря не был. Нигде не были ни вечных огней, ни могил неизвестному солдату. Только с 1965 года страна стала отмечать этот знаменательный день. Андриан Алексеевич очень чтил этот праздник. И с замиранием сердца ждал 9 мая 2010 года, юбилейное 9 мая. До 65-летия Великой Победы Андриан Начинкин не дожил меньше полугода.

«Война не в природе,»- всегда говорил он, «в генах этого нет. Я почему-то верю в это. И человечество, с развитием науки, техники, а , главное, мысли, идет к тому, чтобы обуздать оружие. Я верю в то, что Мировой войны больше не будет. Потому что, иначе, планета просто сгорит. И не буде ни побежденных, ни победителей».