Никита
Филиппович
ПОДЕЛИТЬСЯ СТРАНИЦЕЙ
История солдата
Николенко Никита Филиппович родился З апреля 1918 года в семье крестьянина-середняка в селе Поповка Хорольского района Полтавской области на Украине. В голодные годы коллективизации, после окончания семи классов уехал из дома в г. Харьков, где поступил с 01.10.1933 года в школу ФЗУ при заводе «Серп и Молот». Через некоторое время забрал в город и младшую сестренку Мусю, помог ей встать на ноги. По окончании школы ФЗУ остался работать на заводе «Серп и Молот». За шесть лет успел поработать электросварщиком, мастером отдела технического контроля, освобожденным секретарем комсомольской организации школы ФЗУ, освобожденным заведующим отделом пропаганды и агитации заводского комитета ВЛКСМ и мастером производственного обучения школы ФЗУ. Время было трудное, но наполненное огромным энтузиазмом!
В ряды Красной Армии был призван 19.10.1939 года. Военную службу нес в подразделениях 9-го, затем 5-го пограничных отрядов НКВД СССР. В Великой Отечественной войне участвовал на финской границе с 22 июня 1941 года до середины августа 1941 года, когда его погранотряд при выполнении особого боевого задания был окружен силами противника, раздроблен по частям и полностью разбит. В этих боях взрывом снаряда он был оглушен и потерял сознание. Придя в память через сутки, а, может, и больше, по звукам отдаленного боя понял, что фронт передвинулся далеко на восток. Он стал пробираться к своим войскам . Через несколько дней, переплывая через реку Вуокса, в состоянии совершенного истощения, при отсутствии при себе оружия, которое утонуло в реке, был взят в плен немецким патрулем. В плену в Финляндии пробыл с конца августа 1941 года по октябрь 1944 года.
Согласно условиям перемирия между Финляндией и СССР в октябре 1944 года был репатриирован на Родину, где по декабрь 1944 года проходил специальную государственную проверку в спецлагере 201 НКВД СССР в г. Люберцы Московской области. После этого с 14 декабря 1944 года был зачислен в постоянные кадры подсобного хозяйства «Семеновское» ХОЗУ НКВД СССР, где и проработал до сентября 1950 года в качестве агента снабжения, затем - начальником снабжения. С сентября 1954 года перешел работать помощником директора подсобного хозяйства «Первомайское» ХОЗУ КГБ при Совете Министров СССР. В январе 1959 г. назначен заместителем директора по хозяйственной части, а в декабре 1959 г. переведен в этой же должности в подсобное хозяйство «Горки-2» ХОЗУ КГБ. В декабре 1961 г. был избран председателем Рабочего комитета совхоза Горки-2. Переизбирался 6 лет подряд, так как пользовался большим уважением рабочих совхоза. В марте 1966 г. после конфликта с партийным руководством области перешел работать в Москву, в НИИ Гипроцветметобработки на инженерные должности. С 1984 г. по 1995 г., в связи с выходом на пенсию, работал оператором котельной в различных организациях. Все это время он жил в поселке Горки-2. Вырастил сына, помогал воспитывать двух замечательных внучек, дождался рождения правнучки. К его столетию в районной газете замечательная журналистка Т.В. Семенова опубликовала большой, очень душевный очерк «Высшая проба достоинства судьбы» (https://odinweek.ru/wp-content/uploads/2018/01/On_757(15).pdf - стр.16-18). На 103 году жизни он встретил 75-летний юбилей Победы.
Его не стало 22 ноября 2020 г. Он прожил большую, достойную жизнь. Заслужил любовь и уважение всех, кто знал его. Даже спустя многие годы после того, как он перестал работать в поселке, люди приходили к нему за советом. Хотя уже и страна изменилась, и законы стали другие! По словам его жены, очень часто на улице кто-нибудь из пожилых односельчан ее останавливал, спрашивал, как его здоровье, выражая к нему огромное уважение и симпатию. Вечная ему память!
Боевой путь
Войну встретил на боевом посту, на радиостанции штаба 5 погранотряда (г. Энсо на финской границе, ныне Светогорск Ленинградской области). Два месяца отряд упорно держал оборону против финских частей. С наступлением немецких войск наша армия отступила, отряд был окружен и разбит. Сам он был контужен. Когда очнулся, понял, что фронт ушел далеко на восток. Около недели пробирался к своим, но был захвачен в плен немцами, которые передали его в финский лагерь. Вынес все тяготы финских концлагерей, много раз смотрел смерти в глаза. Был жестоко избит за чтение подпольной газеты «Правда», чуть не убит после отказа записаться во Власовскую армию и др. Осенью 1944 г. был возвращен на Родину.
Воспоминания
Из его рассказов
Использованы материалы очерка Т. В. Семеновой, напечатанного в «Одинцовской неделе» к столетнему юбилею Николенко Никиты Филипповича на основе ее бесед с ним.
Никита планировал поступить в Харьковский университет на физико-математический факультет. Но когда началась Вторая мировая война, Верховный Совет нашей страны отменил отсрочку от военной службы, и Никиту призвали в армию в середине октября 1939 года. Из военкомата Сталинского района Харькова новобранцев строем повели на вокзал. Провожали Никиту две его сестры, тоже жившие тогда в Харькове, а также красавица Софья, его первая большая любовь. Попрощавшись на вокзале, они расстались. Но вскоре выяснилось, что отправление призывников по какой-то причине задерживается. Никита заметил прогуливавшегося по перрону паренька и попросил его отвезти Софье записку, сообщить, что он еще в Харькове. До ее дома надо было ехать на трамвае довольно далеко. Можно только представить, как торопилась она обратно на вокзал, как ждал ее он, почти не надеясь на счастливый случай, доверившись незнакомому парнишке. И все же Никите и Софье посчастливилось пробыть вместе еще почти два часа. Перед разлукой навсегда…
Великую Отечественную войну он встретил буквально в пятистах метрах от границы с крайне враждебной Финляндией. Он уже был старшим радистом и имел право выбирать помощника на свое боевое дежурство. В субботу, под роковое 22 июня 1941 года, решил взять радиста Витю Киселева. «Уж очень он красиво пел», – объясняет свой выбор Никита Филиппович. Особенно ему нравилась трогательная песня на стихи Беранже о печальной судьбе некогда знаменитой артистки, оказавшейся нищенкой на паперти. Всей душой вторил он словам «Подайте милостыню ей!».
Когда буквально «взорвался» радиоэфир, головной на этом участке границы, ничего нельзя было понять – сплошной сумбур одновременных вызовов. Никита по коду врезался в эту сумятицу: «Всем молчать, слушать мою команду!» Скомандовал сообщать зашифрованные данные по очереди. Нападение… бомбят…война… Вернулся с дежурства в казарму, а там уже полным ходом идет подготовка к эвакуации. Покинули городок Энсо, где базировались, ближе к вечеру. В тот же день город был полностью сожжен…
Два месяца наши пограничники вели позиционные бои с финнами, но когда на помощь тем пришли немцы, силы оказались слишком неравными. Погранотряд, где воевал Николенко, был окружен. Их бомбили, обстреливали минами. Спасали окопы, но потом последовал приказ окопы покинуть и выбираться из окружения. Двинулись, и тут рядом с Никитой грянул взрыв: «В эту секунду все небо показалось мне огненным, и я потерял сознание. Очнулся, прикинул, что пролежал без памяти, возможно, не один день. Рядом – никого» … Видимо, товарищи сочли его убитым, а в тот момент было не до убитых. Артиллерийская канонада слышалась вдалеке, и стало понятно, что финны прорвали нашу оборону, и линия фронта сильно продвинулась по нашей территории. И он без колебаний принял решение: пробираться на восток к своим. По этой смертельно опасной дороге шел он около недели. Однажды ему пришлось переправляться через широкую полноводную реку. Никита соорудил небольшой плотик, приладил на него узел с одеждой, винтовку и поплыл. И был уже почти у другого берега, когда хлипкий плот запутался в водорослях и перевернулся. Утонула винтовка, унесло течением и одежду. Стал барахтаться, и его обнаружил немецкий патруль. На берегу фашисты его схватили и голого повели в штаб. Кто-то из старших чинов, взглянув на необычного пленного, коротко приказал: «Накиньте на него шинель и расстреляйте в овраге». «Я понял эти слова. Первый шок у меня уже прошел, я смог взять себя в руки и спокойно ответил на своем, конечно, довольно паршивом немецком: «Мертвому шинель не нужна!». Тот живо заинтересовался, откуда я знаю этот язык. Я постарался объяснить, что в наших школах, в нашей стране с уважением относятся к немецкой культуре и литературе. Видимо, этот «реверанс» и спас мне жизнь. Мне дали шинель и направили в лагерь к финнам. По дороге выяснилось, что один из моих конвоиров, пожилой, владеет русским. Он печально заметил, что кругом такая природа, такая красота, а мы уничтожаем друг друга. На что я возразил, что не мы, а они начали войну. «Э, молодой человек, нас посылает закон». В такой полу-дружеской перепалке и дошли до финской части».
В лагере в прифронтовой зоне пленного русского определили помогать девушкам-финкам, обслуживающим войсковую часть. «Относились они ко мне по-доброму, но им было очень любопытно, что скрывается за моим одичавшим в скитаниях обликом. Изможденный, заросший, я выглядел почти стариком. Девушки раздобыли где-то бритву и настояли, чтобы я побрился. Когда я после бритья умылся, они стали удивленно восклицать, увидев, что я молодой симпатичный парень. Ненависть к фашистам тогда переполняла мою душу, но тут я впервые осознал, что и во вражеском стане есть простые хорошие люди. И не раз еще мне предоставлялась возможность убедиться в этом», – говорит Никита Филиппович. – «Вот еще один случай. Нас, пленных водили на работу (лесозаготовка или каменоломня) мимо одной финской фермы. Часто видели мы там ее хозяина, очень свирепого вида. И вот однажды при разводе на наряды на работу он появился у нас. Переводчик подозвал меня и сказал, что сегодня я иду работать к этому хозяину. У меня аж мурашки побежали по спине, я решил, что он меня просто зарежет, а финны это умеют - одним ударом финского ножа.
Он привел меня к себе в дом, там нас встретила его жена и дочь, лет 16, очень опрятные, как и все финки вообще. Сначала подали в маленьких чашечках эрзац-кофе, а потом хозяин вежливо пригласил за стол. Кашу каждый должен был накладывать себе сам. Я был страшно голоден, но стеснялся даже притронуться к еде. Тогда хозяин сам наполнил мою тарелку, а потом еще и дал добавки. «Не так страшен черт, как его малюют», - подумал я. Пахали мы вдвоем с финским пареньком-помощником. К полудню на крыльцо вышла дочка и стала звать нас обедать. Нам оставалось метров 20-30 до конца борозды. Я предложил ее закончить, но паренек прикрикнул на меня и велел распрягать лошадь. Пошли обедать.
На следующий день этот финн снова забрал меня к себе. А потом меня туда отправили на неделю с ночевкой. Сам хозяин уехал на другую ферму. Мы как обычно пахали. Однажды хозяйка велела затопить баню, нагреть воды и камни. А потом велела мне первому идти мыться. Я пытался возразить, но она настояла на своем. Я с таким наслаждением вымылся, ведь это было впервые за несколько месяцев с начала войны! Но это еще не все! Хозяйка принесла мне чистое белье и одежду. – Какой это был щедрый подарок для меня!
Иногда по вечерам к хозяевам приходили гости. Среди них были и потомки русских эмигрантов, уехавших в Финляндию после революции. Они очень скучали по родине, расспрашивали меня о России, просили спеть русские песни. Меня даже стали называть «Лаула Пойка» – поющий человек.
Однажды старшая дочь хозяина предупредила, что скоро наш небольшой лагерь переведут в более крупный, о котором шла молва как о лагере смерти. Это оказалось правдой».
В лагере к нему присмотрелись подпольщики и стали тайком давать прочитать газету «Правда». Это происходило в лесу или на карьере, где было меньше соглядатаев. «Я никогда не видел лица того, кто приносил мне «Правду» – он обязательно скрывал его капюшоном», – замечает Никита Филиппович. Но доносчиков хватало, и лагерное начальство было в курсе, что время от времени среди заключенных появляется «красная» газета. Если донесут, что читал, – 25 ударов резиновой палкой. Пленных собирали, ставили скамью, виновного раздевали. Распластанному на скамье на спину клали тряпку, смоченную в крепком рассоле. Били так, что лопалась кожа. Перенес эту экзекуцию за «Правду» и Никита Николенко. Едва поднялся со скамьи, его тут же окружили свои, заслонили от палачей, чем-то смазали спину. Помогли добрести до барака, надели на него чистое белье и велели лежать под нарами и несколько дней не ходить на работу. Кто-то выходил вместо него под его номером.
Однажды рабочий день в лагере неожиданно объявили выходным и военнопленных собрали на площади. К ним вдохновенно обратился офицер так называемой Русской освободительной армии, армии Власова: «Господа военнопленные! Вы получите возможность полной свободы, если станете добровольцами нашей армии». Около двух тысяч лагерников выстроили в длинную очередь к пункту, где должны были записывать добровольцев. После наказания за «Правду» Николенко стал в лагере заметной личностью. «Подходит ко мне в очереди Вася Калугин: «Коля, какое твое мнение? Записываться или нет?» - Ответил ему: «У тебя своя голова на плечах». Приходилось опасаться: а вдруг провокатор! Вася встал в очереди за мной, чтобы услышать мой ответ палачам. А потом еще человек десять переместились сюда». Когда дошла до него очередь, Никита отказался записываться добровольцем. Как потом он узнал, он был первым, сказавшим «нет», и его примеру последовали те, кто встал в очередь за ним. «У меня в лагере был товарищ – Ваня Назаренко из Запорожья. Мы поклялись помогать друг другу. Он был художником и ловко рисовал портреты охранников с фотокарточек на пропусках и получал за это некоторые преференции. В свое время он спас меня от голода. А тут он спрашивает меня: «Ты записался?» Узнав, что нет, назвал меня чудаком: «Пусть только дадут в руки оружие, я докажу, кто я такой!» - Так он мотивировал свое согласие стать добровольцем в армии Власова. Я не поверил, что у него будет такая возможность, а предателем он уже стал. И мы разошлись. Навсегда».
В лагере был пожилой ленинградец. Он работал в плену портным; он тоже был под конвоем, но в несколько лучших условиях. «Я предполагал, что он был связан с подпольем, и не ошибся. Он спас меня, предупредив: «Будь осторожен, тебя приговорили казнить в карьере за то, что не записался. Никуда не отходи, будь все время на людях.» И правда, на следующий день один из охранников стал приставать ко мне, провоцируя на конфликт. Наконец, схватил меня за грудки и закричал: «Почему сказал «нет»?» Спасибо, другой пожилой охранник остановил его: «Это его право!».» Видно, он смог с уважением отнестись к мужеству русского пленного. Чудом и на этот раз смерть миновала…
Когда было объявлено перемирие между Финляндией и СССР, охранники перестали вмешиваться в лагерную жизнь. Тогда начался стихийный суд над провокаторами, над теми, кто за добавку к скудному пайку соглашался стать доносчиком и предателем.
После войны
Позади остались мучительные и долгие проверки в спецлагере, и Николенко в числе 150 бывших военнопленных направили в совхоз «Семеновский» Уваровского (ныне Можайского) района: «Там ни одного живого человека, мертвое пространство. Только кирпичи от печей и кое-где уцелевшие деревья на усадьбах». Здесь на десяти тысячах гектаров земли предстояло создать подсобное хозяйство Министерства внутренних дел. Начинал электросварщиком, но толкового и честного работника быстро заметили, и вскоре начальство доверило ему должность агента по снабжению, а через несколько лет - начальника отдела снабжения. Он занимался этим до 1954 года. В его ведомстве были и склады фуражного зерна. Тут и «подъехал» к Николенко ушлый малый, тоже из военнопленных, из одного с ним лагеря: «Давай потихоньку продадим тонны три зерна! У государства не убудет». Едва ли не вышвырнул его Никита Филиппович из своего закутка-кабинетика. Но испугавшийся разоблачения негодяй предпринял беспроигрышный «ход конем» – состряпал донос. Дескать, в лагере был вместе с Николенко и сообщаю, что он всячески издевался над военнопленными. Но майор-чекист из Москвы Леонид Бокарев досконально разобрался, что донос – полная клевета. Когда он приехал в совхоз, завел Николенко в кабинет директора, вынул из кобуры пистолет, положил его на стол и прочитал опасную кляузу. «Меня трясло, – рассказывает Никита Филиппович. – Я приготовился к тому, что он сейчас меня пристрелит без суда и следствия. Старался держаться, но по спине мурашки бегали. А майор вдруг обнял меня и засмеялся с матерком, чтобы я теперь на всех положил… Оболгавший меня после этого исчез, не стало его в нашем совхозе».
Вскоре ему пришлось пережить и еще одну клевету. По просьбе секретаря парткома и директора местной школы выписал им хрома на кожаные пальто. Два видных человека – как отказать. А они в наглую снова с такой же просьбой: дескать, пойми нас как мужик, хотелось бы и любовниц порадовать обновкой. Обложил «видных людей» по-русски, а те просигнализировали, куда следует: «Достоверно известно, что в нашем поселке обнаружен шпион». Вскоре Николенко приехал в Москву в свое головное управление по делам и узнал, что разминулся с комиссией, которая поехала в их совхоз врагов народа выявлять. Вернулся домой ночью, и ему передают приказ директора при любых обстоятельствах разбудить его. Созвонились и тут же встретились в директорском кабинете. «Очень большая кляуза на тебя пришла в Москву, но ты не волнуйся, все хорошо», – поторопился успокоить Никиту Филипповича директор. Он поступил мудро, предложив высокопоставленным проверяющим прежде всего расспросить о Николенко у рабочих. И ни одного плохого отзыва комиссия не услышала, Никиту Филипповича только хвалили и благодарили. Одного из авторов доноса – секретаря парткома – на экстренном заседании освободили от должности.
Здесь же, в «Семеновском», Николенко один и безоружный задержал опасного преступника. Ходили слухи, что где-то в окрестностях скрывается убийца. Знали, кто он, и люди боялись выходить из домов, когда наступали сумерки. Как-то Никита увидел его поздно вечером, шедшего вместе с дружком. Он тут же, не раздумывая ни секунды, закричал: «Стой!». Бандиты кинулись к лесу, он – за ними. Догнал, сбил с ног убийцу, а его приятель скрылся в лесу. Скрутить преступника помогли проходившие мимо саперы. А оперативника, который был прикомандирован в совхоз выследить и задержать убийцу, нашли не сразу – за бутылкой в дружеской компании…
Вскоре Николенко перевели в подведомственный ХОЗУ КГБ совхоз «Первомайский» заместителем директора по хозяйственной части. Примерно в 30 километрах от аэропорта Внуково. А через некоторое время (в декабре 1959 г.) Никиту Филипповича назначили заместителем директора в совхоз Горки-2, относившийся к этому же ведомству. Совхоз снабжал Кремль продуктами отличного качества, но люди жили в ужасных условиях, - в старых птичниках, бараках. А чтобы проезжающие мимо министры и другие высокие чины, - а тогда, главным образом, только они и ездили по Рублевке, - не увидели этой нищеты, бараки огородили двойным забором. Сам Николенко получил скромную двухкомнатную квартиру («хрущобу», как теперь называют), в которой прожил до конца жизни. И ему было за это страшно неловко перед простыми людьми. Случилось так, что он познакомился с комендантом дачи Н. С. Хрущева, который проживал неподалеку. Нередко этот комендант обращался к нему за помощью по хозяйственным делам. Однажды ему понадобился какой-то инвентарь, и Николенко нарочно приготовил его возле одного из бараков. И завел коменданта на «запретную» территорию. То, что тот увидел, произвело на него сильное впечатление. Неизвестно, как развивались события дальше, но через некоторое время по решению никак не меньше, а Центрального комитета Коммунистической партии, в поселке Горки-2 началось большое жилищное строительство. Солидная столичная строительная организация построила здесь пять крупнопанельных пятиэтажек. К тому моменту Никита Филиппович уже был председателем рабочего комитета. В то время эта должность была равноценна директорской. Поначалу рабочие даже роптали: «Теперь защиты не жди, в профсоюзе высокое начальство». А через некоторое время за Николенко стали горой. Как и он за них. Вот только один пример из его шестилетнего рабочкомовского подвижничества. Предстояло распределить 500 новых квартир, а это по закону была прямая обязанность рабочего комитета. Но и близкое и более отдаленное начальство тоже надеялось поучаствовать в соблазнительном разделе. «И тут столько полезло подлецов!» – даже сегодня Никита Филиппович не может удержаться от возмущения. Всем им он отказал строго по закону. Но за 25 квартир пришлось повоевать. «Заявка» на 15 квартир поступила от самого хозяина области. Еще 10 он наметил выделить своему задушевному другу – председателю соседнего колхоза. Вместе со вторым секретарем райкома партии председатель областного исполкома (должность, равноценная нынешней губернаторской) приехали в совхоз «Горки-2» заручиться поддержкой его руководства. Не решился дать отказ директор, на сторону высоких «просителей» стал и партком. Заартачился только Николенко: «Это незаконное отчуждение!» Все зависело от позиции рабочего комитета. «Ясное дело, что ты настроишь людей против», – заявил Никите Филипповичу директор. «Нет, заранее мое мнение члены рабочего комитета знать не будут. Я его при вас напишу и заклею в конверт. Собирайте людей, пусть все будет, как требует закон!». - Он прекрасно понимал, что персоны такого уровня просто не смогут пойти на поклон к рабочим. И правда, разгневанное приезжее начальство уходя из кабинета дало руководству совхоза категоричный приказ: «Чтобы в течение десяти дней этого Фиделя здесь не было!» И все-таки квартиры получили только те, кто работал в совхозе, а также молодые специалисты – врачи и учителя. Однако надо было отчитаться наверх, что Николенко все же наказан, и ему объявили выговор по партийной линии «За шумное проведение отчетно-выборного профсоюзного собрания». Без занесения в личное дело. «Строгача побоялись влепить!» – смеется Никита Филиппович. И «Фидель» отработал в рабочкоме еще два выборных срока…
Даже после перехода на работу в один из крупных НИИ в Москве (институт участвовал в том числе в космических программах) к Никите Филипповичу постоянно шли односельчане за советом и поддержкой.
На его долю выпали все страшные беды, которые пришлось пережить за минувшее столетие родной земле, все ужасы, безумие, тупики и надежды. Многие годы в его жизни были безмерно трагичными, но он не потемнел душой. Это был замечательный, красивый, необыкновенно добрый, искренний, интеллигентный человек, с обостренным чувством справедливости. Его не стало 22 ноября 2020 года, шел ему 103-й год. Светлая ему память!
