Дед мой, Андрей Николаевич Нохоев, родился 20 апреля 1913 года в деревне Зун-Булук, Олойского с/совета, Эхирит-Булагатского аймака, в семье бедняка-крестьянина. Отец его, мой прадед имел двух сыновей. У старшего Иннокентия Николаевича три сына и дочь.

У моего деда, Андрея Николаевича, детей семеро: пять сыновей, две дочери.

Мой дедушка с бабушкой всю свою жизнь посвятили своим детям, внукам. Дед мой - человек, нелегкой судьбы. Немало трагических событий выпало на его долю. Он был с молодых лет вовлечен в политическую и классовую борьбу своего времени. Его молодые годы совпали с коллективизацией, с эпохой первых пятилеток. Дед был ярким представителем поколения 30-х годов с ее суровым аскетизмом и бескомпромиссностью.

В 1930-31 годы государство вело политику сплошной коллективизации.

Повсеместно в нашем крае создавались колхозы. Охотно шли в колхоз бедняки. Многие выжидали, чья сторона возьмет. А наиболее зажиточная часть коллективизацию восприняла враждебно, т.к. вступая в колхоз должна была согнать свою живность, которую наживали своим упорным трудом всю жизнь, в общее хозяйство. Будучи комсомольцем деду пришлось участвовать в подавлении кулацкого мятежа в Косой Степи Ольхонского района. Банда численностью более ста человек, состоящая в основном из кулаков и обманутых середняков, представляла собой серьезную угрозу для близлежащих колхозов. После налета на улус Алагуй, что находится недалеко от Косой Степи, где был зверски убит председатель колхоза Тыхеев, они на двадцати подводах, прихватив с собой колхозное добро, направились в сторону Прибайкальского Хребта. Только на седьмые сутки отряд настиг их.

В этом же году дед мой, Андрей Николаевич, начал работать учителем в улусе Хатар-Хадай. Немного в ту пору было грамотных, а тем более специалистов, в глухой сельской местности. И комсомолец Нохоев сразу же получил несколько нагрузок по общественной линии. Одна из них была - непосредственно участвовать в коллективизации, в создании колхозов. Несколько ранее в Хатар-Хадае организовали колхоз. Случилось так, что руководителями стали кулаки. Подобные случаи выяснялись и пресекались. Тогда-то и написал свою первую заметку в молодежную газету. В ней разоблачил кулаков. Заметка здорово помогла. В семнадцатилетнего селькора Нохоева после этого глухой зимней ночью стреляли.

Нет, не испугали Андрея кулацкие выстрелы, прозвучавшие в безмолвной степи. С еще большим упорством выполнял комсомолец задания партийной организации по вовлечению крестьян в колхоз.

С той первой заметки в молодежной газете началась его многолетняя селькоровская деятельность. Писал в «Восточно-Сибирскую правду», «Труд», «Бурят-Монгольскую правду», довелось выступать и в центральной «Правде». На ее страницах одна из статей называлась «Дело Булгита Майорова».

В двадцать пятом году Дед окончил Ользоновскую опорную школу. После окончания школы его послали учится в первую советскую школу г.Иркутска. Здесь, в Маратовском райкоме ВЛКСМ он вступил в комсомол. Затем в Улан-Уденский педтехникум.

В 1933 году Андрей Николаевич был делегатом I съезда рабселькоров Бурятии от Эхирит-Булагатского района. С 1933 года работал заведующим Отонхойской начальной школы. Здесь он создал мастерскую, подсобное хозяйство. За хорошую организацию был избран делегатом I съезда учителей - отличников.

Но в 1937 году решением исполкома Эхирит-Булагатского аймака его сняли с работы, исключили из рядов партии за перегиб в проведении коллективизации, за связь с врагами народа. В те годы шли массовые репрессии. К этому времени завершилось формирование тоталитарного режима.

Его воспоминания.

Сегодня пришел вызов на заседание бюро районного комитета партии. Он оседлал лошадь, поехал в Усть-Орду. За неблизкую дорогу от Отонхоя, который раз появлялась надежда, мол, обойдется. Нет, подсказывал рассудок, ничего не выйдет. Уже в глубоких застенках НКВД исчезли его знакомые - Баршуев из Корсука, товарищ по работе в Отонхойской школе Собохоев и другие.

Вышел из двухэтажного дома, только что построенного руками мужиков всех населенных пунктов района, отвязал от столба застоявшуюся лошадь, поехал домой. Понуро шагал конь, угадав мрачное настроение седока. Тут встретился земляк Бардым Васильевич, который оказался весьма осведомленным в его делах.

- Исключили из партии, - сказал Андрей Николаевич.

- Знаю. Тебе бежать надо. Уже подписали ордер о твоем аресте. В эту же ночь исчезни.

- Куда? - ошарашено спросил.

- Тебе лучше знать.

И снова в который раз он вспоминал казенные слова: исключить из членов ВКП(б) за участие в троцкистко-бухаринской террористической организации. Первый секретарь райкома говорил, как в голову гвозди забивал, ни разу не соизволив послушать объяснения Нохоева.

В ту же ночь, приехав домой и поговорив с женой (с моей бабушкой), вышел на трактовую дорогу. Автомашины в ту пору шли по якутскому тракту, как Бог пожелает. Сел Андреи Николаевич в «полуторку», доехал до деревушки Абаганат, откуда на следующий день удалось добраться до Иркутска. Мучил вопрос, где устроится. К знакомым или родственникам, естественно, не стоило проситься.

- Мир не без добрых людей, - говорил дед нам.

- Думаешь, что все, деваться некуда. В такой ситуации кто-нибудь поможет. И в Иркутске, сейчас помню, нашел жилье в Рабочем предместье по улице Освобождения, 45. Пожилая женщина уступила подвал. Восемнадцать дней провел в нем.

«Троцкисту» пришлось туго в те дни. «Добыть» билет оказалось чрезвычайно трудно. Все-таки ему удалось за 360 рублей сначала добраться до железнодорожной станции Байкал, оттуда до Северобайкальского района. Устроился бухгалтером в районном отделе народного образования, а в январе 1938 года работал заведующим дальней Тыяйской начальной школы.

Вдали от родных мест Андрей Николаевич мучительно перебирал прожитое. Оно как у всех в революционные годы, у него было стремительным и активным. К двадцати пяти годам успел закончить педтехникум, принимал активное участие в комсомольской работе, вступил в члены партии, всеми фибрами души принял как кровное идеи социализма, без оглядки боролся за их осуществление в жизнь.    И вот все  перечеркнуло  нелепое  обвинение  в   троцкизме,   в   враждебных действиях к Советской власти.

Долгими зимними ночами он писал оправдательную записку, в которой доказательно обосновал нелепое обвинение его в подрывной деятельности против Советской Власти. Осмелился отправить письмо на 28 страницах с убористым почерком Калинину, Вышинскому.

А связей с семьей беженец не пытался установить. Отправлял редкие письма другу в улус Гахан соседнего Баяндаевского района, чтобы тот извещал брата о его житье - бытье. Конечно, браг Иннокентий Николаевич знал местонахождение беглеца, помогал его жене с маленькими детьми.

Тем временем дед пошел на рискованный шаг, согласился стать переводчиком при депутатах Бурятского республиканского Совета трудящихся депутатов первого созыва от Северно-Байкальского района. Надеялся на следующее обстоятельство. В то время Эхирит-Булагатский район в составе Усть-Ордынского округа отделился от Бурятии. Смелости ему добавила еще внутренняя правота в своей непогрешимости.

В Улан-Уде он встретил многих земляков, работающих в республиканских организациях. С одними был знаком по учительской стезе, а с другими - по работе в комсомоле. Они не шарахались от него, как от чумного, как в те времена наблюдалось на каждом шагу.

Одноулусник, старший товарищ по комсомольской работе в Эхирите, Озон Шиздуевич Шиздуев, будущий министр просвещения Бурятии, подробно расспрашивал о его злоключениях. Наконец, сказал ему: «Не выезжай пока домой. Работай в Северобайкальске. Думаю, сотрудники НКВД не приедут к нам, в Бурятию. Теперь район относится к Иркутской области».

Приободрил деда и другой бывший работник Эхирит-Булагатского райкома ВЛКСМ Илья Бузинаевич Борсоев.

- Душевные люди. Они не поверили, что я, «враг народа». Искренне сочувствовали мне, моему положению, - говорил по истечению многих лет дед, - я теперь с теплотой вспоминаю тех людей, кто словом и делом помогали мне. Интересно, несмотря на опасность быть связанным с «врагом народа», они не изменяли своей совести, не потеряли человечности и честности.

Наконец пришел долгожданный вызов от Михаила Ивановича Калинана. Он попал «троцкисту» длинным кружным путем. Письмо от брата с вызовом Всесоюзного старосты опять через тайное «окно» пришло Андрею Николаевичу через несколько недель. А путь в Москву продолжался месяцы.

В 1938 году в стране была введена паспортная система. Естественно, у деда на руках находились разные справки, удостоверяющие его личность. Это обстоятельство, конечно, учинило уйму непредвиденных преград в законном приобретении билета на поезд. Опять приходили на выручку добрые люди, близко принимающие к своему сердцу чужую боль.

В Иркутске помог земляк, партийный работник Михаил Тыжинов.

- На вокзале знакомые люди есть. Попробую поговорю, может получится, - обнадежил он деда. Тыжинов увел товарища на Иркутский вокзал. Все-таки сел дед на московский поезд... зайцем.

В Москве устроился за три рубля в день у бабушки на Трубной площади. Божеская цена. В столице таких правдоискателей, как дед, ходило, бродило тысячами. Многие из них, достучавшись до кабинетов начальников, бесследно исчезали. На прием к Калинину записаться, что попасть грешнику в рай. Наконец «Аудиенция» состоялась. Личный секретарь  вручил  карточку.   На  ней  было   написано:   «Аресту  не подлежит». Так завершилась одиссея разыскиваемого энкэвэдешниками из Эхирита «троцкиста» Андрея Николаевича Нохоева.

Затем дед уехал с семьей учительствовать в Качутский район. До грозного 1941 года проработал там директором Вершино-Тутурской семилетней школы. Столько мыслей, дел, идей было впереди.

Но война 1941 года изменила его планы…

После демобилизации начал работать лектором в окружкоме партии. С 1947 по 48 год дед - директор Олойской средней школы. А с 1948 по 1954 год работал заведующим Эхирит-Булагатским районо.

Работа ему нравилась.   Ведь  он прирожденный педагог.   В сентябре   1953  года состоялся пленум ЦК КПСС по аграрному вопросу. Пленум призвал образованных,  опытных руководителей принять участие в  подъеме сельского хозяйства. Дед откликнулся на этот призыв партии. В 1954 году его направили в качестве председателя окружного колхоза им. Андреева. За эти годы колхоз был выведен на одно из первых мест в районе. Проработавшие с ним люди с большой теплотой отзываются о моем дедушке. Он безошибочно находил подход к людям - и к тем, кто стал ближайшим помощником, и к тем, на чьих плечах прежде всего держалось      общественное      производство, механизаторам, животноводам, колхозным строителям, рабочим подсобных отраслей. В своем родном краю поднимал целину. За понятие целины награжден медалью.

Когда реорганизовали несколько колхозов в совхоз, ставят его управляющим отделением, затем - секретарь парткома. Но за все это время он не оставлял неустанную селькоровскую работу. Регулярно выступал со статьями и заметками в окружной газете «Знамя Ленина», в областных. Да о нем, самом Андрее Николаевиче, писали часто. Однажды вышла статья писателя А. Тирикова «Пьеса об односельчанине»,

- Усть-Ордынский [А. Тириков]. На очередном заседании окружного литературного объединения состоялось обсуждение многоактной пьесы «Селькор», которую написал заведующий Харанутской сельской библиотекой Эхирит-Булагатского района Николай Петров.

Прототипом главного героя пьесы послужил комсомолец 20-х годов, активный селькор газеты  «Бурят-Монгольская правда» Андрей Николаевич Нохоев.

Это не первое драматургическое произведение, созданное Н.Петровым. Они были посвящены сегодняшней жизни и  бурятского улуса. К исторической теме автор обратился в первые.

На   заседании   литобъединения   пьеса   была рекомендована к постановке в Усть-Ордынском народном театре.

И вот в клубе спектакль, который прошел с большим успехом. Когда спектакль     закончился     и     закрылся     занавес,     зал     взорвался аплодисментами. Все окружили деда. И пришлось ему рассказывать не только о тридцатых годах, но и последующих годах жизни. 

Его часто приглашали в школу. И он никогда не ссылался на занятость, приходил, делился с ними опытом, своими знаниями жизни.

Память многих лиц не сохранила,
 Но, как луч сквозь непроглядный мрак,
 Светит образ дедушки Андрея
 И не меркнет в памяти никак.