Боевой путь

Бывший узник под номером 16366

Людмила Дейнега

         История кубанского казачества знает немало горьких судеб, прошедших сквозь лед и пламя, сквозь скрежет металла и пороховой дым, сквозь унижения и быт тюремных казарм. Но когда воочию видишь и слышишь человека, познавшего весь ужас унижений в детстве, испытавшего тысячи военных будней и лишения отступлений, а затем чудом уцелевшего после танкового расстрела и взятого в плен, годами носившего страшный лагерный номер, но спасенного и не сломленного, до фанатизма верящего в идеи возрождения казачества,  невольно приходишь в восторг от жизненной силы этого восьмидесятилетнего казака.
Думаю, что мой рассказ о нем может стать учебником жизни для сотен людей, чьи корни так или иначе связаны с казачеством. Пусть знают внуки и правнуки, как страдали их деды и прадеды. Как стойко держались за эту непридуманную жизнь, как верили в будущее народа! 
Когда по нашему милому Мостовскому четкой, твердой походкой шел седовласый степенный казак, увешанный орденами и медалями, никто не верил, что ему уже за восемьдесят. Но это так. 
        Родился и вырос Федор Петрович Палагин в станице Курганной. Теперь это довольно-таки большой промышленный город, носящий имя Курганинск. Федор порадовал своим рождением мать Елену Софроновну и отца Петра Петровича в 1920 году, 20 числа мая месяца. Родители были молоды и красивы, что Петр, что Елена. Елена стала матерью в неполные восемнадцать, а отцу только что исполнилось девятнадцать лет. 
       Разделить их радость  родители с ними не могли: дедов со стороны матери, да и со стороны отца зверски расстреляли. Софрона Долгополова – казака от мозга костей – за то, что имел свой почтамт, а Петра Петровича за то, что честно, верой и правдой служил народу и царю-батюшке: был атаманом станицы Курганной. Хорошо, что не видела этот расстрел гордого атамана его любимая и любящая жена (она умерла накануне этой расправы). 
Когда десять чекистов вели стройного Петра к старой церкви в последний путь, он смотрел только на чудное, удивительно голубое небо, думая о скорой встрече где-то там, в небесах, со своей так рано покинувшей этот мир, казачкой-женой. Софрона Долгополова увели немного раньше, и тоже расстреляли, даже не дав проститься с женой, ее-то хоть, слава Богу, пощадили. Пощадив, посадили на бричку и отправили с малыми детьми сначала в Сальские степи, подальше от людского глаза, а потом «на солончаки», в Дивинский район, что в Ставропольском крае. Ее дочь Елена приехала туда с маленьким Федюшей тогда, когда в 30-е годы увели от нее и мужа, увели, правда, не на расстрел, а отправили в Магадан, как врага народа, и там-то Петр Петрович отбывал «пятилетку», а выполнив ее, умер уже здесь, в Мостовском. Все это узнал его родной сын – Федор Петрович, когда в 1994 году искал свидетелей, которые бы помнили отца. Искал и, что удивительно, нашел! Старый казак-станичник поведал ему, как увозили из родного дома его отца – Петра Петровича и как горестно прощался он с отчим домом, ибо, по всей вероятности, чувствовал, что это навсегда. Федор, его сын, работал под охраной в 17-й артели на Ставрополье, ходил три километра по воду, простояв два часа еще в очереди за «преснянкой», потому что вокруг, в солончаках, питьевой воды не было.
Да, он получит потом, в 1994-ом году, компенсацию за родительский дом, перед ним скромно извинится другая власть, держа в руках документы о реабилитации его отца.
Тогда он этого еще не знал. Тогда он был красивым статным казаком. Тогда не было еще той проклятой, той зловещей, той кровавой войны. 
        25 мая, когда отцветали пахучие чудесные ландыши, в роковом 41-ом году его призвали в «легендарную и несокрушимую…». О том, что ее сокрушали, и не раз, он поймет всего лишь через месяц. Да, и если быть скрупулезным, не было и того месяца…
         Около села Бакима, где проходила граница с Германией, в 300 метрах от двух скрытых аэродромов на советской стороне, с пулеметом в руке, имея одну гранату и две бутылки с зажигательной смесью, Федор Палагин принял свой первый бой. До конца не понимал, что все же происходит, пережив артобстрел и воздушный налет трех боевых немецких самолетов, он крепко сжимал пулемет, видя строем идущих немцев и не нажимая на гашетку, потому что еще не было приказа командира.
         Первая атака была отбита успешно, но вновь началось танковое наступление, и тут Федор впервые почувствовал запах смерти: один из танков шел прямо на него. Противотанковый ров оказался надежным, именно оттуда Федор подбил свой первый и последний фашистский танк. Почему последний? Потому что после этого боя пришлось отступать.
       Боевой дух солдат был на высоте, но вместо снарядов им было доставлено три тонны мыла. Парадокс? Нет, конечно. Но так было. И было на самом деле. Так попали в окружение. Так начали отходить. Так оказались на полустанке под Ровно. Увидев эшелон, буквально стоящий «под паром», бросились к вагонам…Три бомбардировщика их опередили. Началась кутерьма.
         Бросая раненных, отступали или рвались вперед. Остаток полка через несколько километров в упор расстреливали немецкие танки, а уцелевших забирали в плен.
Так он стал узником 16366 страшного интернационального лагеря «Лимбург». Толстый шелковый шнурок, на котором болтался этот номер, висел на его шее до прихода американцев. Русские, поляки, французы, итальянцы, пройдя этот ад, не падали духом.
Федор Палагин – узник под номером 16336 – принимает новую присягу после освобождения. С боями он прошел Польшу, Белоруссию. Цветами был усыпан воинский эшелон победителей, когда они возвращались на Родину. Это было 17 июня 1946 года, когда Федор Палагин демобилизовался в должности санинструктора, в звании старшего сержанта 8-й Гвардейской стрелковой армии, 74-й гвардейской стрелковой дивизии, 236-го гвардейского стрелкового полка. Нет, никогда не вычеркнуть из жизни память о закопанных живыми его товарищах в лагере «Лимбург», как и воспоминания об огромной могиле, которую копал собственными руками лично для себя, и только добрые руки французов спасли его от неминуемой гибели.