20 июня 1941 года был для нас торжественным и радостным днём – в этот день нам выдавали аттестаты об окончании средней школы десятилетки.

Но наша радость была очень недолгой. Через день фашистская Германия напала на нашу страну.

За несколько дней всё мужское население было мобилизовано для защиты нашего Отечества.

Вся труднейшая работа по уборке урожая в сельской местности легла на плечи женщин, детей и подростков-школьников.

Мне была поручена жатва хлебов двух больших полей двухконными жатками в течение лета и осени, а для этого рано утром каждого дня я должен был отыскать пасущихся в ночном двух лошадей в лесу, на расстоянии 3-4 км, набрать в поле сена или клевера, привести их к дому и кормить до спада росы, потом подготовить жатку к работе, наточить ножи жатки, очистить платформу.

В 10 часов я запрягал лошадей в жатку и до 18 часов ежедневно без выходных вёл напряженную битву за уборку урожая. Ежедневно надо было менять лошадей и рабочие ножи на жатке.

Осенью и зимой я работал молотобойцем в сельской кузнице ( тяжелейшая работа, надо было весь день бить тяжелой кувалдой по раскалённому металлу, а чтобы раскалить этот металл я должен был качать вручную мехи. И так всю зиму и весну 1942 года.

Весной всех товарищей моего возраста взяли в армию, а меня, к моему удивлению, оставили. Как потом выяснилось я должен был выполнить работу по уборке урожая.

После окончания уборки хлебов меня сразу же отправили в часть, где были мои школьные товарищи.

Меня сразу же назначили руководителем строительства жилья для всей формирующийся воинской части из вчерашних школьников.

И здесь вспоминается один прискорбный случай. Поздно вечером весь личный состав части построили в виде буквы «П» на поляне, поставили перед строем молодого парня и расстреляли его на глазах у всех. За побег из части. Ранее он говорил что очень скучает по маме. Но такой был закон военного времени и побег приравнивался к измене родине.

Формирование части было закончено, часть укомплектована личным составом, обнундирована, вооружена и укомплектована командным составом. Железной дорогой нас привезли и высадили на станции Мятлево, недалеко от города Юхнов, вблизи от фронта.

Как видите у нашего поколения не было юности, мы перешли из детства сразу во взрослую жизнь. Нам не суждено было познать счастья юности, которым наслаждается современная молодёжь.

Нас держали вблизи передней линии фронта месяца два. Здесь мы учились метко стрелять, окапываться, бегать короткими перебежками, ходить шеренгой, держать равнение, интервалы, не терять из виду соседа слева и справа, ходить ночью в полном боевом снаряжении на большие расстояния. Здесь иногда со свистом пролетали и даже рвались снаряды. Были случаи когда мы занимали передовые траншеи, а части уходили на шрурм вражеских окопов. И тут перед нами разворачивалась страшная картина – впереди нашей наступающей цепи идёт сплошной вал разрывов артиллерийских и миномётных снарядов с обеих сторон.

Нас держали вблизи фронта для того, чтобы мы окончательно привыкли к этим кошмарам.

Однажды нас построили в шеренгу и приказали двигаться вперёд как на учениях.

И вдруг лес разрозился взрывами мин и снарядов. Рядом со мной двигался пулемётный расчёт и вдруг прямо под ними произошёл мощный взрыв от которого люди ( три человека ), ствол «Максима», колёса, ящик с лентами взлетели в воздух метров на 6-7.

По законам войны снаряд в одно и то же место два раза не попадает и мне потребовалось сделать мгновенно несколько прыжковдо этой воронки и залечь. Стенки воронки были горячими. По этим же законам войны я должен был идти только вперёд и вдруг передо мной как из под земли выросли три вооружённых фашиста. Я со страху выкрикнул « хайнде хох» и это оказалось единственным правильным выходом, фашисты подняли руки. Далее я махнул автоматом в нашу сторону и фашисты пригибаясь двинулись по моей команде. Предстояло второй раз преодолеть полосу обстрела, а она равнялась примерно 100 метрам.

Фашисты трусят, то бегут, то идут шагом, то разбегаются немного в стороны, то поплотнее сбиваются. Так мы вышли из зоны обстрела на полянуи я приказал : « зетцен зах». Учитель немецкого языка всегда так говорил когда мы отвечали у доски а потом надо было сесть на место за парту. « зетцен зах» - « садись на место» это то что пришло в голову. Немцы послушно сели в кружок. У меня от страха волосы всегда стояли дыбом. Я сел тоже на землю, замкнув кружок и почувствовал как волосы начали укладываться на место и кое что начал соображать. Слева от меня сидел фашист, у которого ремень автомата был закинут на шею и он локтями опирался на ствол автомата., справа у фашиста автомат лежал на земле и он держал его рукой, напротив меня сидел офицер с парабеллумом на ремне в фанерной кобуре.

Я лихорадочно искал какие нибудь слова, чтобы хоть что то сказать пленным, но в голову ничего не приходило. А я обязан был сказать « хин гевортен» - « бросай оружие», но я этого не сделал.

Меня в какой то степени выручил один из пленных. Он вдруг сказал что он русский. Я был удивлён и обрадован – теперь я не один против троих, а нас двое против двоих. Я спросил его : - « Как же так, ты воюешь против своих братьев?» Он ответил что не воевал против своих. Якобы их взяли в плен и предложили три варианта – или пойти в обоз, или на работу в Германию, или на фронт. Он выбрал фронт в надежде убежать при удобном случае к своим. Этот случай ему представился и он им воспользовался.

Из леса выбежал наш старший лейтенант, сделал какой то бешеный вид, приказал мне сделать пять шагов назад и взять оружие на изготовку. Он разоружил пленных, мне приказал вернуться на своё место а сам представил командованию что лично захватил троих пленных ( об этом я узнал позднее…).

Мне предстояло опять пройти полосу артиллерийско-миномётного огня. Я передвигался короткими перебежками от воронки к воронке, от дерева к дереву.

В одном месте я наблюдал как в метре от меня часто начали всплескиваться фонтанчики земли. Это фашистский снайпер бил по мне из автоматического оружия. Фашисты видимо опомнились и многие из них оставались на месте, а наша передвижная цепь залегла и отстреливалась. Недалеко от меня послышался голос нашего бойца: - « А что мы залегли, ребята? Вперёд!»

Он приподнялся и был сражён насмерть трассирующей очередью. Никто уже ему не ответил, никто не приподнялся и никто не стрелял. Убитый был мой товарищ по отделению Хотенков.

Вечером нас немногих оставшихся в живых отозвали в тыл. Это был первый бой

18-19 летних ребят, вчерашних школьников, в смертельной схватке с злейшим врагом.

Весной и летом 1943 года мы вели изнурительные наступательные бои с врагом. Мы, те кто остался в живых после первых боёв, считались обстрелянными, мы научились тактике ведения боёв и разведке.

От разведчика на фронте требуется своя особая тактика – это осторожность, использование при движении складок местности, деревьев, кустарников. Умение двигаться скрытно, незаметно, а так же знать некоторые особенности поведения противника.

Наша 36 отдельная стрелковая бригада часто под ночным покровом передвигалась вдоль линии фронта . В полном боевом снаряжении это было особенно тяжело. Кажется мы никогда не спали, только на ходу, до того момента, когда упадёшь и ткнёшься в спину впереди идущего или в минуты коротких привалов. К утру мы закрывали разрывы между наступающими частями.

Короткий отдых перед рассветом не снимал усталости. Особенно тяжело было нам, разведчикам. До начала общего наступления в обязанность моего звена входила разведка и нанесение на карту огневых точек врага, примерное расположение траншей, наличие проволочных ограждений, минных полей и тп.

Часто немцы от нас отрывались отступая и первыми за ними двигалось звено разведчиков, за нами, примерно в километре, двигался наш батальон. Мы заблаговременно обнаруживали окопы противника, отправляли связного в батальон, который разворачивался в боевые порядки.

Боевое охранение движется вперёд с особой осторожностью. Борьба идёт за то, кто кого заметит первым, тот первый и обстреливает. При таком обстреле из миномётов я и был ранен в первый раз осколком в ногу. Один из наших бойцов подорвался на противопехотной мине. Немцы оставляли против нас смертников с пулемётами, которые в окопах вставали во весь рост и непредсказуемо периодически давали короткие очереди из пулемёта, это значило для нас что основные части врага отходят. За пулемётом чаще всего были «власовцы». Нам, разведчикам, не разрешалось обнаруживать себя, но мы уже были бывалые и злые и были вынуждены иногда нарушать это правило.

Фашистские мотоциклисты, факельщики при отходе сжигали наши деревни. Сердце сжималось от боли, но это значило что фашисты отступают.

Несколько истекающих кровью бойцов удерживали с боем высотку, на которой находилась ранее деревня. Моему отделению было приказано оказать помощь в удержании этой высоты. Мы короткими перебежками поочерёдно передвигались по пологому склону к вершине высоты. Справа в нашей видимости нас поливал трассирующими пулями пулемёт врага. Нужно было за две-три секунды сделать бросок до того как огонь перенесут на тебя и следующий бросок сделать только тогда,когда делает бросок твой товарищ. Так остались лежать шестеро из восьми солдат. При следующей перебежке несколько пуль попали в диск моего автомата, автомат отбросило на три метра в сторону. Я ползком вернулся к автомату, заменил диск на запасной. И тут слева от нас из леса выехала пара лошадей с противотанковым орудием, лошадей увели в лес и вскоре раздался разрыв снаряда за пулемётчиком – перелёт. Второй снаряд попал точно в цель – полетели вверх обломки пулемёта и разорванные на куски части тела пулемётчика. Но радость была короткой – впереди трещали автоматные очереди, шёл бой. Были слышны выкрики « сдавай оружие!» и характерные русские ругательства. С прибытием подкрепления из двух человек немцы отступили, высота осталась у нас. Это было за городом Юхнов, недалеко от Варшавского шоссе.

Однажды нам выдали стальные щиты для защиты тела от пуль и осколков мин и снарядов. Щит состоял из двух частей. Первая основная часть изогнута по форме тела и защищала переднюю часть и бока до пояса. Она двумя широкими крюками зацеплялась за плечи и на спине пристёгивалась ремнями крест накрест.

Вторая часть – фартук, подвешенный двумя ремнями к первой. В походе фартук поднимается и зацепляется двумя крючками к нижней части первой половины.Во время наступления и боя фартук опускается и висит на ремнях, защищает ноги ниже колен. Таким образом незащищёнными остаются руки и ноги ниже колен. Голова защищена каской.

Мы одели эти щиты под маскхалаты и заняли исходные позиции за насыпью железной дороги.

24 декабря 1943 года Немецкие проволочные заграждения из спирали «бруно»и первая линия обороны хорошо видны невооруженным глазом.

Пехоту послали на штурм позиций врага без предварительной артиллерийской подготовки, мы подошли к проволочному ограждению практически без потерь.

Мы потоптались на месте и разрывы вражеских снарядов сделали проходы в проволоке. До траншей оставалось метров 50, фашисты побежали на вторую линию траншей и тут я получил удар в левую руку выше локтя. Это разрывная пуля прошла вдоль мышцы. Кровь потекла ручьём из рукава, автомат выпал из рук. Автомат я взял в здоровую руку и вынужден был вернуться к своим пока был в сознании. От потери крови я терял сознание, потом приходил в себя и так несколько раз. С помощью бойца моего взвода Федулова я дошёл до перевязочного пункта. Санитар Мансуров быстро срезал рукав маскхалата и шинели, обрезал ремни щита и перевязал руку. Это было около железнодорожной будки, а внутри этой будки и около неё было человек 15 раненых. Я перешёл полотно дороги, оглянулся и увидел, что ни будки, ни раненых, ни санитара уже не было.

На опушке леса, недалеко от полотна была раскинута санитарная палатка. Она была заполнена ранеными. Утром нас на повозках перевезли в другую палатку, больших размеров и через несколько дней переправили в г. Смоленск в госпиталь, а потом в г. Бор, Горьковской области. После 4 месяцев лечения комиссия признала меня не годным к строевой службе, я получил инвалидность.

После войны был всенародный подъём, все самоотверженно трудились над восстановлением разрушенного хозяйства.

Я стал строителем и с 1949 года строил город Обнинск. 45 лет в качестве старшего прораба и последние 18 лет в качестве старшего инженера ПТО.

Первый объект, который мне было поручено восстановить из руин, а точнее построить вновь, это Дача Морозовых, где в первые после восстановления годы располагалась гостиница, а впоследствии здесь устраивались приёмы иностранных делегаций в связи с пуском первой в мире атомной станции.

Палёнов Николай Степанович