После войны Галина Пидько оставила балет, но обрела Театр кукол

Фаина Раневская привела её в драматический театр, Сергей Образцов – в Театр кукол, но она навсегда осталась верна балету, куда юную Галю в конце 30-х годов позвала знаменитая Уланова. Мечтала девочка у станка о партии Одетты на сцене Большого, а в 18 лет ушла добровольцем на фронт, где выполняла уже другие па-де-де – перед бойцами, на брезентовом тенте посреди опушки леса, под прикрытием зениток. В памятные дни Битвы за Москву ветеран войны, награждённая медалями «За победу над Германией», «50 лет Вооружённых сил СССР», медалью Жукова, памятным знаком «Фронтовик 1941–1945», рассказала, какой вкус у фронтового шампанского.

Родилась в Москве. Мама – выпускница института благородных девиц, папа в годы НЭПа имел небольшой магазинчик. В 30-е его арестовали. Дочь помнит ночь, когда к дому подъехал чёрный воронок, так, будто это было вчера:

– Мы с сестрой Соней очень испугались, спрятались под стол и оттуда наблюдали, как огромные сапожищи расхаживают по комнатам, и их владельцы забирают наши вещи. Незнакомые люди складывали в холщовые мешки инкрустированные столовые приборы, хрустальные вазы, шёлковые скатерти – пока не забрали всё, что смогли. Отца, как выяснилось позже, расстреляли на следующий день после ареста, но нам об этом ничего не сказали, и мама, того не ведая, целый год раз в месяц носила в тюрьму ему передачи. От государства на семью мы получали три кусочка хлеба. Два – мне с сестрой, а третий, свой, мама не ела, сушила и берегла для отца. Чтобы выжить, продавала оставшиеся вещи и на вырученные деньги собирала и вновь относила в тюрьму очередную посылку. Не представляю, как она выжила. Вскоре её тоже забрали, меня с сестрой определили в детский дом, но спустя два месяца маму отпустили, и мы вернулись обратно...

…Однако Галина Николаевна, как и многие её ровесники – дети первых советских пятилеток, – на суровую власть обид за родителей не держит.

– Я любила советскую власть, – рассуждает героиня. – Нас учили бесплатно, а на лето вывозили в пионерский лагерь. Государство бросило клич: дети за отцов не отвечают! Правительство призвало искать, находить и показывать талантливых детей педагогам при театрах. По всей стране для подрастающего поколения возводили дома и дворцы пионеров, строили детские учреждения для занятий физкультурой, спортом, творчеством. Среди них были и школы балета. И однажды нас, нескольких человек, привезли в школу при Большом театре. Мы понятия не имели, где оказались. Стою, смотрю, а в комиссии сама Галина Уланова. Меня все критически осмотрели и вынесли заключение: «Коротконожка». А Галина Сергеевна тогда сказала: «Она не коротконожка – хорошо сложена и пропорциональна». После её слов меня приняли в балетную школу. Я была счастлива. Нас прекрасно учили, а тут война…

Сладкий тир-бушон

– Вам было 16 лет, когда она началась...

– Мы перешли в 9-й класс. Почти в полном составе – около 20 человек – решили всё бросить и рвануть на фронт. Правда, я маленького росточка была. Нас определили в ансамбль Дворца культуры железнодорожников. В коллективе певцы, музыканты, танцоры, хор… Но я рвалась на фронт. В конце концов нас разбили на бригады, и меня отправили в распределительную часть. Приезжаем. 80 человек. Нас кормить надо, а мы довольствия получить не можем, потому что имеем статус гражданского населения. Несколько месяцев ходили «нахлебниками», перебиваясь тем, что достанется. Так продолжалось до тех пор, пока не сообразили нас перевести в военные. Присягу принимали как все бойцы. Помню, на слове «клянусь» у меня слёзы из глаз потекли, и я от волнения за знамя ухватилась. Слышу, как говорят: «И эта на фронт… Она же совсем маленькая!» А я в ответ: «Нет, только на фронт!» Понимаете, ведь моего отца объявили врагом народа, и этот позор, думала, могу только кровью смыть. Мы все были патриотами.

– И вас взяли?

– Да, в 1943 году, после присяги, определили в 9-й отдельный эксплуатационный железнодорожный полк, с которым дошла до Берлина. Я была самой младшей. Все меня называли «Малыш». В тот год наши войска начали наступление.

– Что теперь вспоминаете при упоминании о войне?

– Дороги… Нас, артистов, всё время перебрасывали из одной части в другую. По всем фронтам. Наша группа была на самых горячих рубежах, потому что мы были прикреплены к полку, который, случись взрыв на каком-то участке линии, по первому сигналу отправлялся на передовую его восстанавливать. Мы за ним! Если не стреляют, везут в открытых машинах. Справа, слева – везде покойники, горы раздутых трупов, внутренности на деревьях. Не только людей, но и животных. Похоронные части не успевали погибших хоронить. Ой, сколько беды… Нам, женщинам, приходилось особенно тяжело – жили в товарных вагонах, в палатках. Никаких условий! Помню, как зимой прикоснёшься ночью головой к внутренней перегородке в вагоне поезда, а наутро волосы к ней так примерзали, что невозможно было их отодрать. Но фронтовые концертные бригады солдатам были очень нужны. В редкие минуты затишья мы стремились поднять боевой дух бойцов и облегчить страдания раненых – музыкой, песнями, танцами, стихами. Как правило, эти минуты наступали ближе к обеду. По негласной договорённости около полудня противоборствующие стороны прекращали огонь для передышки. Во время такого затишья две машины, как правило, кузов к кузову, с открытыми бортами съезжались, между ними натягивали брезент, который и служил сценой, устанавливали занавес – и мы начинали выступление. Всё было по-настоящему – как в театре.

– Только стреляли не холостыми… Разное, наверное, случалось?

– На всю жизнь запомнила Абрау-Дюрсо. Лето, жара. 12 часов дня. Пить хочется, а воды нет. Немцы, отступая, взорвали весь город, склады с пресной водой, в том числе колодцы. Но местные жители подсказали – в трёх километрах под землёй скрываются подвалы-хранилища с её запасами. Бойцы отправились, но ничего, кроме шампанского, в них не нашли. Приносят за кулисы целый ящик. А нам выступать. Мы уже стоим нарядные, в гриме. Пить хочется невыносимо. Воды нет. Что делать? Ну, налили нам по кружке. Я немного хлебнула. Старшие разрешили. Чуть-чуть. А оно такое сладкое, вкусное… Я немного отпила, и мы выходим танцевать вальс Шопена. Делаю тир-бушон (tire-bouchon – приём во время кружения, при котором нога в полусогнутом положении поднимается и откидывается на 90 градусов. – Ред.), и мой «шопеновский» пуант улетает прямо на поляну. Бойцы наперегонки кинулись его поднимать – человек двадцать. Я заканчиваю танец, а они, придерживая за розовую ленточку, как сокровище, несут мой крохотный, 32-го размера, пуант – так осторожно, так трепетно… Все «наши» – кто был на сцене – плакали. Многие солдаты, если не все, балет впервые видели. Для них мы были люди из другого мира.

После выступления танкисты нам тогда подарили сделанные вручную из нарезанных прутиков палочки-тросточки. Мы с ними вернулись к себе в палатки. Один музыкант из оркестра сказал: «Бросьте вы их. Вам что, двух ног не хватает? Не накликайте беду!» Его слова оказались пророческими. На следующий день машины с костюмами вместе с инструментами и начальством выехали пораньше, а нам дали выспаться до 4 утра. Несмотря на раннее утро, бойцы нас проводили – дарили полевые цветы. Мы вышли и направились пешком не по дороге, а по обочине. Было страшно. Знали, рядом, под Новороссийском, немцы. Тишина стояла гробовая. Нас, девчат, 12. Все с подаренными прутиками. Мужчины рядом. И вдруг, среди этой тишины летнего утра, воздух пронзает выстрел. Не в мужчин, а в женщин! Мы бросились врассыпную! Бегу, под ногами всё смешалось – трава, земля… Молюсь, вроде не ранило. Раздаётся второй… И чувствую на бегу, что ноге горячо. Подняла юбку – а там полный сапог крови. Вижу, ко мне наши ребята бегут. Разорвали свои рубахи на бинты, и нас на своих кальсонах вместо носилок понесли назад. Всех 12 девчат несколькими очередями ранили. Кто в нас стрелял, знал, кем мы были… Балетным метились в ноги, певицам – в горло. Ниночку нашу там и похоронили. Не раз потом вспоминали и Абрау-Дюрсо, и музыканта со своим пророчеством…

– Как выкарабкались? Ведь могли вообще лишиться ноги? Для танцовщицы смерти подобно…

– После нескольких операций начиналась гангрена: ногу решили ампутировать. Но к тому времени открылся Второй фронт, и в госпиталь, в котором лежала, приехали американцы. Узнав, что я балерина, специально для меня передали антибиотики, которых у наших врачей в распоряжении ещё не было. Впрочем, как и многого другого. Вместо наркоза давали стакан водки. Если не помогало – два. Мне обкололи всю ногу, и воспаление ушло. Ногу сохранили. До самого Берлина дошла. Под Рейхстагом наши ребята встали вплотную друг к дружке, а меня за ворот схватили и подняли на плечи, и я углём на стене написала: «Москва – Берлин, 9-й эксплуатационный».

– Какое впечатление на советскую девочку произвела столица Германии?

– Город опустел. Нас расквартировали в пустом доме, с качелями и детской площадкой во дворе. Когда зашли на кухню, на плите стояли ещё тёплые чайники… Сама плита была газовая. Увидев её, подумала: «Вот оно, счастье!» Ведь у нас готовили на буржуйке и дровах – ничего другого не видели. Поначалу к плите боялись даже подойти. Но самым памятным моментом для нас стал победный концерт 1946 года в берлинском театре. Этот знаменательный день никогда не забуду. В ложах сидели англичане, американцы, французы, русские. Я танцевала польку из «Маскарада» и татарский танец. После концерта публика нам аплодировала стоя, забросав всю сцену цветами.

…Там же, в Берлине, молодая Галя Аскерова вышла замуж за фронтовика Николая Пидько. Свадьбу сыграли вместе с такими же молодыми, но так сильно повзрослевшими однополчанами. Одну – на четыре пары. Раздобыли у немцев припасы и праздновали четыре дня! Они были счастливы, потому что победили и остались живы! Когда вернулись домой, окунулись в мирную жизнь.

Танцевать, как прежде, Галина Николаевна уже не могла. Однажды познакомилась с Фаиной Раневской. «Малыш, – сказала Фаина Георгиевна, – пойдём с тобой дружить». Взяла её под руку и привела в театр. А вскоре в Театр кукол её позвал Сергей Образцов: «Ты рождена кукольницей – возьми куклу». Она её взяла и уже не отпускала. Начала ученицей, продолжила актрисой, и в 1957 году получила на фестивале молодёжи и студентов за роль Мальчиша-Плохиша звание лауреата. Освоив мастерство сцены, занялась преподавательской работой. Дочь – заслуженная артистка России Наталья Рязанова. Теперь подрастают уже правнуки. Её поздравляли министры, генералы, великие артисты. Была знакома с Плисецкой, Райкиным, Этушем… Аркадий Хайт посвятил ей строки: «…и, сменив пуанты быстро, правду, нет ли говорят, ты была в армейской форме всех красивей из девчат…»

Последние 11 лет Галина Николаевна жила среди тенистых аллей Дома ветеранов сцены имени А. А. Яблочкиной.

5 марта 2018-го Галины Пидько не стало. Она ушла в возрасте 94 лет. Но до сих пор ее все благодарят – за мир, за спасённую красоту, за радость жизни! Нашей героине она стоила самого дорогого – танца. Война, проклятая, виновата…