К 50-летию Победы в Великой Отечественной войне

         Накануне празднования 50-летия победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г. долг обзывает меня сообщить некоторые подробности участия
в этой войне отдельных экипажей  бомбардировочной авиации дальнего действия с моим участием в качестве стрелка-радиста. Такое решение пришло не сразу, были колебания и сомнения в том, смогу ли я достоверно и убедительно донести ставшие историческими  подробности боевых действий, в которых была проявлена смелость, решительность, отвага и геройство.

         Речь идет об экипажах командиров Тихонова и Вавилова. Оба экипажа – воспитанники 22-го бомбардировочного полка авиации дальнего действия, который в начале войны перебазировался с Дальнего Востока (Куйбышевка Восточная) на аэродром города Костромы. Я по специальности стрелок-радист,  был зачислен  стрелком в экипаж капитана Тихонова В.В., штурманом Лахонин, стрелком-радистом Коневцов. На самолетах конструкции Ильюшина, выпущенных до войны, была оборудована дополнительная стрелковая точка
с пулеметом ШКАС и оптическим прицелом, который на приспособлении опускался  в нижний люк кабины стрелка-радиста. Согласно приказа командования  Тихонов В.В. возглавил группу из 6 экипажей, которая вошла
в объединенную группу из другого полка под общим командованием майора Щелкунова для выполнения специального задания – бомбардировки в Берлине.
С этой целью обе группы совершили перелет на остров Эзель-Саарема, где имелся полевой аэродром. Руководство всей операцией осуществлял генерал-лейтенант Жаворонков.

         В начале бомбардировка Берлина проводилась бомбами небольшого калибра: фугасные 100 кг, зажигательные 50 кг, -  в ночное  время. Затем
на остров прилетел на И-16 Коккинаки и передал приказ Сталина бомбить Берлин бомбами крупного калибра 250-500 кг. Так и поступали. Через несколько дней командование получило уведомление о подготовке немцами высадки десанта
и захвата острова, а в связи с этим – указание об эвакуации всей группы оставшихся самолетов на свои базы.

         Командующий генерал-лейтенант Жаворонков пожелал лететь
на нашем самолете в кабине штурмана Лахонина, а я счел необходимым отдать ему свой парашют, дабы в случае опасности сохранить ему жизнь не щадя своей. Первую посадку после взлета с острова мы совершили
в г. Таллинне, где стали свидетелями воздушной схватки нашего И-16
с бомбардировщиком немцев Ю-88: он летел бомбить людей, работающих
на  сооружении противотанковых рвов под Нарвой.

         Когда промелькнул Ю-88 рядом с аэродромом, летный состав, базирующийся на аэродроме, находился в столовой, но один летчик-истребитель, узнав о пролете врага, бросился в одной гимнастерке к своему истребителю,
не надевая парашюта, сел в кабину, запустил мотор, прямо
со стоянки взлетел и на бреющем полете погнался за врагом, догнал
и метким огнем сразил его. Экипаж Ю-88 выбросился на парашютах и был взят
в плен работавшими на сооружении рвов.

         После окончания воздушной схватки и приземления истребителя  И-16 Жаворонков уточнил данные смелого летчика (это был Бринько),
и мы поднялись в воздух. Посадку совершили на аэродроме Беззаботный
в Ленинграде, там высадился Жаворонков и отдел мне мой парашют.
За выполнение боевого задания и проявленный героизм все участники группы были награждены правительственными наградами, а Щелкунов, Тихонов получили звание Героев Советского Союза, Бринько этим же указом награжден орденом Красного Знамени.

         Прибыв на свой аэродром, узнали о гибели командира полка Кравченко – славного, замечательного человека.

         Тихонов получил повышение по службе и в звании, ему было поручено сформировать новый полк, Все члены экипаж, кроме меня, получили новое назначение: Лахонин – штурман полка, Деканов – инженер, Коневцов – начальник связи. А я остался в 22 авиаполку и вошел в состав экипажа командира Вавилова Александра Яковлевича, штурмана Антонова Александра Васильевича
на должность стрелка-радиста, то есть по своей специальности, а стрелком зачислен Дубина Иван Константинович.

         Первый вылет на боевое задание в новом экипаже был осуществлен
с полевого аэродрома «Саробус» в Крыму. Проводили бомбардировку румынских городов Плоешти и Констанцы с целью  нанесения ущерба нефтепромыслам. Затем бомбили передовые позиции немцев и сооружения переправ.

         13 октября 1941 года   получено задание о доставке и выброске
на парашютах горюче-смазочных материалов, продовольствия и снаряжения окруженным немцами наших армий под Вязьмой. В фюзеляж самолета загрузили 4 бака, в боковые люки и под консоли крыльев подвесили  тюки
со снарядами весом 100 кг в каждом. Вылетели с аэродрома  Монино
в составе звена. Мы – ведущие. Построились клином и пошли
по назначенному маршруту через Серпухов, где нас должны встретить
и сопровождать наши истребители. Подошли к Серпухову стройно,
по-парадному,  на высоте 600 метров. Погода была ясная, видимость безграничная. Заметил появление в небе истребитель неизвестной нам конструкции с опознавательными знаками нашей страны, докладываю
об этом командиру и внимательно слежу за поведением этого истребителя.
На ведомых самолетах тоже следят за его поведением, командиры экипажей приветствуют его, делая отмашку крыльями, а стрелки-радисты – пулеметами. Истребитель, поднявшись выше нас на несколько метров, пошел в атаку
на ведущего и открыл прицельный огонь. Первой же очередью прошил консоль левого крыла, где подвешен тюк со снарядами, и он полетел вниз на город.
Я кричу командиру, что буду стрелять по негодяю,
а он ответил: «Воздержись!». И действительно, негодяй прекратил атаку, отвалил в сторону и резко пошел на снижение. Штурман и я,  встревоженные  случившимся, обращаемся к командиру, не повреждено ли управление самолета
и какое решение он принимает. Он ответил, что все нормально, идем к цели. При пересечении линии фронта по нашему звену открыли огонь со всех видов оружия наземных войск. Стреляли и чужие, и наши. При подходе к  месту выброски грузов один из ведомых был сражен зенитным снарядом, загорелся и упал, похоронив под обломками весь экипаж. Сбросив весь груз с высоты около
500 метров, было видно, как бежали люди с разных сторон к спускающимся
на парашютах грузам. А мы развернулись и пошли обратным курсом на свою базу.

         Полет до пересечения линии фронта проходил под шквальным огнем наземных войск, мы отвечали тем же из пулеметов вместе со стрелком Дубиной, наконец,  штурман сообщил, что линию фронта проскочили, какая была радость! Осмотрев свой самолет, увидел много пулевых пробоин
на крыльях и хвостовом оперении, доложил обо всем командиру.
Он отвечает: «Слава богу, сами уцелели.» Вскоре замечаю, со стороны тыла навстречу нам летят два самолеты, похожие на истребители. Докладываю командиру, штурман подтверждает, что он тоже видит. Расстояние  между нами сокращается мгновенно, и они, МЕ-109, нырнули под нас и атаковали снизу. Наш самолет загорелся. После атаки они вошли  в зону обстрела моего пулемета,
я открыл по ним огонь, и один из истребителей противника получил повреждения, сразу же отвалил и, снижаясь, ушел в сторону.

         Пламя охватило весь наш самолет, а я, продолжая стрелять
по истребителю противника, не заметил команды командира покинуть самолет
и выбросился на парашюте позже, с высоты 200-250 метров. Когда открылся парашют,  от рывка у меня сорвались с ног унты, а при спуске
по мне открыл огонь оставшийся истребитель, но пули пробили только купол парашюта.

         Приземлившись на поляне, услышал выстрелы и свист пуль, понял: стреляют по мне уже с земли. «Наверное, тут немцы» - мелькнула мысль.
Не отстегнув парашюта, бросился бежать в сторону леса, до которого было метров 100-150, но стропы натянулись, купол раскрылся, и я упал. Поняв, что надо освободиться от него немедленно, иначе живым до леса не добраться. Быстро отстегнул замки и прополз метров 20, затем поднялся и зигзагами побежал. Зигзагами засвистели пули, но я еже нырнул в лес невредимым, если
не принимать во внимание поцарапанное лицо осколками плексиглаза разбитого купола турели. Углубившись в лес, стал  размышлять над тем, кто владеет этой территорией: если это немцы, то почему не преследуют меня; если наши, почему стреляют по мне, должно быть, видели, чей самолет горел и упал в лесу. Они также  были очевидцами атаки истребителя на парашютиста,  выбросившегося
с горящего самолета. Эти мысли привели меня к решению вернуться на поляну скрытно и выяснить обстановку. Приведя в боевую готовность пистолет «ТТ»,
я повернул обратно и пошел некоторым углом и вскоре вышел на дорогу, которая вела к поляне.  В конце дороги с правой стороны стоял шадристый куст орешника, а около него маячил часовой с винтовкой. Заметив его рань, чем он меня, подошел к нему вплотную, укрылся за орешником и стал наблюдать за его поведением.

         Он стоял ко мне спиной, и было трудно рассмотреть его внешность, потом он повернулся,  и мне открылся профиль его лица, по которому определил, что он бурят-монгол, ростом высокий, одет в шинель нашего образца, на голове каска, которая видит на макушке и защищает ее. Он кажется рослым. Винтовку держит двумя руками наперевес, но к стрельбе не готов. Услышав мой голос «Стоять,
не шевелиться» и увидев направленный на него пистолет, испугался, стал бормотать шепотом:  «Руки вверх».

         Мой душевный настрой поднялся, и уже громче командую: «Молчать и не шевелиться!» В ответ услышал взволнованные голоса, раздававшиеся сзади меня: «Не стреляйте, свои, свои!» Повернулся на крик и увидел своего командира вместе с командиром пехотного подразделения и другими военными, бегущими на конфликт. Мы с командиром обнялись, довольные, что живы. Затем  присоединился к нам стрелок Дубина, который по команде выпрыгнул
из самолета первым, но приземлился на дерево  и долго освобождал парашют. Долго не было штурмана Антонова, стали волноваться за его судьбу, но он пришел и сообщил, что приземлился недалеко от нашего горящего самолета,
в котором горело все наше личное имущество, нажитое за период службы
в мирное время.

         После выполнения задания мы должны были лететь на новое место локации в г. Сасово Рязанской области. На вопрос, почему стреляли по мне пехотинцы, командир подразделения отвечал: думали, что немцы, а конструкция наших военных самолетов они не знают. Кроме того добавил, что когда я подбегал
к лесу, снайпер взял меня на мушку, но не хватило одной секунды, чтобы сразить меня – я успел нырнуть в лес. Парашют и унты мои были подобраны.

         Затем нас повели в село Никольское Малоярославского района, где находился штаб разбитого пехотного полка. Командование полком принял на себя офицер из ополчения, который сетовал на свою неопытность. При прохождении по селу  нас сопровождали местные женщины, выражая желание посмотреть
на нас – летчиков, какие мы. Только непонятно было, чьих летчиков они имели
в виду. Командир полка приказал одному из бойцов  отвести нас в свободный дом на отдых (многие жители села  бросили свои дома и куда-то эвакуировались)
и обеспечить питанием, так как полевая кухня где-то затерялась в лесу. Боец привел нас в большой пятистенный дом с обширным двором. На столе в доме разложены разные продукты, в том числе в банке и тарелке находился мед,
но боец предупредил: не трогать во избежание отравления.

         Мы остались в избе одни и расположились на отдых, кто где мог. Боец тем временем пошел во двор, на правах хозяина поймал там поросенка и разделался
с ним, принес в хату и затопил русскую печь, стал его палить в надежде приготовить жареную поросятину. Но лучшее крестьянское блюдо осталось нами не опробованным, прибежал из штаба посыльный и передал просьбу командира явиться в штаб на обед, так как кухня в полном порядке вышла из окружения вместе с продовольственным обозом. Мы хотели подождать, но посыльный повторил, что  командир просил не ждать, на кухне все есть, и мы пошли.

         Действительно, нас хорошо и обильно  угощали замечательным фронтовым обедом, оставляли ночевать, но наш командир  категорически отказался и просил как можно быстрее отправить нас  в штаб дивизии, который находился в пункте недалеко от Малоярославца. Приближался вечер, нам выделили подводу
с кучером-старшиной, погрузили на пролетку парашюты, дорожные продукты, вооружили гранатами по 2 штуки на каждого и отправились в путь. Ехать надо было через лес 8 км, но в лесу стало гораздо темнее, и провожатый потерял ориентировку. Примерно через час плутания пришлось возвращаться обратно. Наконец ориентировка была восстановлена и мы благополучно прибыли в штаб дивизии около 9 часов вечера.

         Командир дивизии, генерал, встретил нас очень радушно, крепко поругал провожатого и просил остаться до утра. Заманчиво обещая показать нам невиданное зрелище, действие гвардейских минометов (в дальнейшем – «катюш»), которое будет осуществлено в 6 часов утра по передовым позициям немцев, Вавилов ответил, мы рады бы, но нам надо быстрее вернуться в свой полк, так как летного состава в нем не осталось. Командир дивизии выразил сочувствие и сказал: «Хорошо, на грузовой машине вас довезут до Малоярославца – 18 км, а там на попутной доберетесь до Москвы. Дальше автомашину
я отпустить не могу.»

         Шофер привез нас в Малоярославец. По дороге и в городе мы увидели много брошенной военной техники. Остановился он недалеко от стоящей санитарной машины-полуторки с крестом. Мы высадились и подошли к этой санитарной машине, мотор ее работал, но  она почему-то не отъезжала. Подошли к шоферу «санитарки», и штурман Антонов, представившись, спросил, кого везет и куда. В кабине с водителем сидел  военный пассажир, и он, чтобы ответить нам, вышел из кабины и шепотом сообщил, что едет через Подольск до Москвы.
В кузове 4 человека раненые, остальные – дезертиры-самострелы, в кабине тоже. Вот тут нам и  пригодились гранаты – для устрашения. Шоферу предложили открыть двери кузова и дали команду всем дезертирам освободить машину
и построиться. Время было около 6 часов утра. Команда была выполнена: построились более 10 человек, точно не запомнил. Из них назначили старшего, который знал место нахождения комендатуры в Малоярославце, и обязан был доставить всех туда как добровольно сдавшихся, разъяснить им, что только в этом случае можно будет рассчитывать на прощение. Назначенному командиру было известно, что надо делать в случае побега дезертиров. Он заявил, у меня
не убегут, всех доставлю. Так ли было, не известно.

         Мы уехали и добрались до села Коломенское, тогда еще Подмосковье. Попрощавшись с шофером, пошли со своим скарбом к остановке трамвая, вскоре сели в него и поехали в сторону центра с намерением добраться до Ярославского вокзала, а там – на поезде до Монино. Трамвай двигался медленно и вскоре
по объявленной воздушной тревоге остановился. Пассажиры покинули его
и разбежались кто куда. Нам бежать было некуда, пошли пешком, но нас нагнала конская подвода с бричкой. Спросили извозчика, куда он держит путь и не подбросит ли нас, если пути совпадают. Кроме Антонова никто из нас в Москве ранее не был. (Антонов Александр родился в Кашире, там жили его родители, жена и двое детей. Он погиб в 1943 году, и мне пришлось выполнять траурную миссию и вместе с родителями и близкими оплакивать его гибель. Я привез
и вручил им его боевые ордена Красного знамени и Отечественной войны
1 степени и гвардейский значок. Мы с ним жили дружно, при полном взаимопонимании и согласии.)

         Извозчик с пониманием отнесся к нашей просьбе и сказал, что довезет нас до Замоскворечья, а дальше он ехать не может, как-нибудь доберетесь сами. 
У Каменного моста мы сошли, дальше пошли пешком через мост на Красную площадь, затем решили зайти в магазин «Петровские линии», посмотреть, что там. Магазин открыт, на полках лежат товары, а людей никого, нет и продавцов. Бери любой товар, какой нравится, но брать некому, все разбежались, и как мы поняли, началась «московская паника». Как в последствие стало известно, длилась она с 14 по 17 октября. Мы с трудом добрались до Ярославского вокзала, но сесть в вагон было невозможно: масса народу, давка. Мы пошли к паровозу
и обратились к машинисту с просьбой довезти нас в Монино на паровозе. Он любезно согласился и разместил нас на тендере. До места мы добрались благополучно, спасибо всей паровозной бригаде. По прибытии на аэродром нас встречали радушно. А на следующий день на новом самолете ДБ-3Ф
мы перелетели на новый аэродром в дер. Алешино Сасовского района Рязанской области.

         Командиром 22 полка был назначен подполковник Крюков. В это время
на полях сражений сложилась критическая ситуация для нашей страны. Враг наступал и пытался с ходу взять г. Тулу. На этом участке действовала танковая  армия Гудериана. С  ходу взять Тулу не удалось, но ее обошли и, выйдя к правому берегу они  обстреляли из танков  пригород Серпухова, заняли Каширу, Шатуру и другие города ниже по течению Оки. Затем пал город Михайлов Рязанской области. Вот эту танковую колонну нам было приказано уничтожить.
С Алешкинского аэродрома, делая по 3 вылета в день, бомбили  танки Гудериана. Особенно удачно бомбили в Михайлове, где они стояли, укрытые в лесу, потеряв  наступательный пыл. Чтобы совершить по 3 вылета в день,  нужна хорошая физическая подготовка экипажа и техническая подготовка самолета. Она и была. Почти весь технический состав был в наличии – погибал летный состав.
Без преувеличения  скажу, выносили нас из самолета на руках, сажали в машину
и везли в столовую. Там ждали уже накрытые столы с пищей, а  для поднятия аппетита – 100 грамм фронтовых. Быстро принимали пищу, обратно на машину 
и на аэродром. Там вся матчасть проверена,  заправлено горюче-смазочными материалом, бомбы подвешены, проверены пулеметы, и ленты пополнены патронами. С машины брали на руки и несли в самолет. После третьего вылета мы действительно не могли двигаться, напряжение ужасное, ведь мы бомбили танки под обстрелом противника, пробоин от пуль и снарядов было много, но техсостав успевал их устранять.

         Октябрь месяц заканчивался, танковая армия Гудериана забуксовала
от бомбовых ударов экипажа Вавилова и других экипажей дальнобойной авиации. Приближался праздник Октябрьской революции 7 ноября. По традиции его готовились провести, как и в мирное время, парадом на Красной площади
с воздушным парадом, тем самым хотели показать противнику и всему миру  нашу неиссякаемую силу и мощь. С этой целью наш экипаж как лучший в 22 АП был выделен для участия в воздушном параде, а из полка Тихонова – экипаж Строгонова. В первых числах ноября 1941 года два экипажа прилетели ближе
к столице и сели на аэродроме Кратово. Нас встретили и со всеми личными вещами, упакованные в тюфячные мешки, на машине доставили в помещение авиагородка. Мы поднялись на 3-й этаж в предварительно отведенную комнату
и там сложили все вещи двух экипажей. Затем нас пригласили в столовую
на обед. После обеда все дружно возвращались в комнату, я шел впереди, открыл дверь, стал входить и увидел на полу в проеме двери деталь вроде ручки
с рычагом, черным асбестовым наконечником, Поднял ее, рассматривая и сжимая в руке, она сжималась и при помощи пружины разжималась. После меня эту деталь в руках держали все, а последним взял наш стрелок Дубина. В комнате стояли две железные кровати, одну занял Вавилов, вторую рядом Дубина, остальные расположились на своих тюфячных мешках прямо на полу. Прошло немного времени, минут 15-20, мы  задремали, и в это время прозвучал взрыв, вроде гранаты, и ужасные вопли: «Маменька, маменька! Ручки мои, ручки!» Все вскочили и увидели: Дубина с окровавленными рукой и лицом стоит. Я бросился к нему, не понимая, что произошло, но увидел, что на правой руке болтается полпальца, средний оторван по  фалангу, стал сжимать ему руку ниже кисти, чтобы хоть чуть замедлить кровотечение. Все засуетились, стараясь чем-нибудь помочь, а кто-то догадался сообщить в медпункт. Прибыла медицинская  помощь, перевязали ему руку и лицо, стало пострадавшему немного легче, и он смог рассказать, что произошло. У найденной, кем-то подброшенной детали он сумел отвернуть винтик, которым крепилась спиральная пружина, и когда он ее удалил и сильно нажал на ручку, произошел взрыв. Дубину взяли в госпиталь, после лечения он вернулся в полк, но навсегда вышел из состава нашего экипажа, стал парашютоукладчиком. Так наш экипаж  лишился стрелка, и остались мы втроем.

         Наступило 7 ноября, нам приказано занять свои места в самолетах и ждать команды на вылет.  Хорошо помню состояние погоды в этот день: сплошная облачность, идет небольшой снег, небольшой мороз, одним словом погода нелетная. Но мы все на своих местах, ждем, а время, хотя и медленно, но бежит,
и достигло начала парада, а нас не беспокоят. Штурман просит меня включить приемник и настроить на волну «Говорит Москва, работают все радиостанции Советского Союза!» и послушать, что происходит на Красной площади. Услышали выступление Сталина, затем по площади маршем идет пехота и другие воинские подразделения, направляясь прямо на фронт. Нас в воздух
так и не выпустили из-за плохой нелетной погоды.

         Прошло дня три после праздника, но нас  не отпускали на свою базу,
а решили использовать для выброски листовок с докладом Сталина от 7 ноября
в воздушное пространство прибалтийских республик. Эти листовки служили пропагандистским материалом и пропуском для перехода противников немцев
на нашу сторону. Листовки паковались в пачки, грузились в фюзеляж самолета
и по команде штурмана стрелок-радист и стрелок разрывали шпагат и пачку выбрасывали. Мне одному пришлось работать за двоих, количество листовок
на отсутствие стрелка не уменьшали. 

         14 ноября 1941 года подготовились к очередному вылету с листовками. Командир удостоверился у членов экипажа о готовности, стал выруливать
на взлетную полосу, а в это время с командного пункта за нами мчится «Виллис»,  условными сигналами приказывают нам остановиться. Сигнал принимаю
я и докладываю командиру, он  затормозил, ему дали команду вернуться
на стоянку – вернулись. Вышли из самолета и подошли к командиру авиадивизии, он в звании полковника, фамилию не знаю. Командир Вавилов доложил
и получил приказ немедленного выгрузить листовки , подвесить в бомбовые люки фугасные бомбы, полностью заправить самолет горюче-смазочным материалом. Впрочем, приказ этот уже выполняется техническим составом, а мы стоим в кругу около комдива, получаем особо секретный приказ в пакете и нам называют маршрут, куда следует лететь. Чтобы его выполнить, штурман Антонов заявил, что в подготовленной им карте по первичному заданию нет нужной полосы для нового маршрута. Комдив твердым голосом ответил: «Времени нет, летите без этой полосы – справитесь, -  и обращаясь к командиру и ко мне, приказал: «Взлетите, свяжетесь с землей,  и на этом  двусторонняя связь с вами прекращается, чтобы вас не запеленговали в пути.»

         Самолет готов, сели по местам, и на взлет, и мы уже в воздухе. А теперь можно поразмышлять над заданием. Согласно полученной особо секретной шифровке, Гитлер проводит совещание Вермахта в вагонах специального поезда на станции Прага под Варшавой. Нам приказано разбомбить этот поезд с целью уничтожения Гитлера. По пути следования  большие населенные пункты обходить, высота полета максимальная (потолок у Ил-4 до 7000 метров). Суть задания и сопутствующие полету неувязки не давали шансов на наше возвращение. Потому, видимо, нашего возвращения не ждали. А мы были уверены, каким бы не было трудным задание, выполним его и вернемся обязательно.

         По расчетам штурмана и при попутном ветре на перелет туда и обратно будет затрачено не менее 8 часов. Мы взлетели после 9 часто утра (ни пуха
ни пера!). Шли  с набором высоты, линию фронта прошли на высоте более 4000меторв, надели кислородные маски, дышим кислородом. Без стрелка мне придется стоять весь полет, наблюдать и наблюдать без отдыха. Командиру сидеть и крутиться с боку на бок, иногда попросить штурмана вставить ручку управления и сможет немного размяться. В данном полете  штурману было, возможно, легче. Забрались на нужную высоту, погода в целом благоприятствовала полету, были облака перистые, кучевые, а  местами сплошная облачность. 

         Примерно в районе Борисова нас,  вероятно,  обстреляла зенитка, так как был толчок в правый мотор снизу, о чем я доложил командиру, он ответил, что ощути это сам. Прошло минут 30 после толчка, и я увидел, что на правой плоскости зарябило масло. Об этом доложил командиру, он ответил: «Сам вижу.» Спросил штурмана, сколько осталось времени идти до цели. Тот ответил: «Минут 30.»  Поинтересовались показанием давления масленых приборов, командир ответил, что на правом моторе давление падает. Нарастает беспокойство за исход полета. Командир спрашивает, что будем делать. Штурман и я ответили однозначно: задание выполним и – домой! Командиру легче от такого ответа. Конечно, были сомнения и переживания, командир и штурман семейные,
я холостяк. Чтобы отвлечься, я включил приемник, искал хорошую, любимую русскую музыку и настраивал на нее, но она не успокаивала. Скорее бы к цели!

         Наконец штурман объявляет: «Подходим к цели!» Я тоже вижу реку Вислу, а справа  прикрытую тонкой облачностью Варшаву, чуть левее с той стороны Вислы открылась станция Прага. Штурман командует, наводит на цель: чуть туда, чуток сюда, прямо, так держать, убавь моторы, иди с принижением, бросаю, сбросил. Делаем разворот в сторону от Варшавы. Команда мне: смотри, где разорвутся бомбы. Настроение улучшается. Развернулись и уходим. Я вижу вспышки разрывов бомб и докладываю, что попали по эшелону. Но был ли там Гитлер? Прошло немного времени, наше внимание опять привлекли моторы,
на левом крыле тоже стало рябить масло, а давление манометра правого мотора падает катастрофически, вся плоскость в масле. Обращаемся к штурману – обозначить место нахождения. Отвечает, мне не на чем сличать, идем на Восток, до линии фронта, по его мнению, еще далеко. Командир заявляет: давление масла в правом моторе на нуле. Мы отвечаем, пусть работает, пока не заклинит, будем лететь на одном моторе. Винт загрохотал и встал. Обращаемся к командиру, как ведет себя машина но одной тяге, отвечает: пока нормально, но высота потихоньку падает. Левый мотор пока работает нормально, давление падает. Идут переговоры командира со штурманом, принимают решение покинуть самолет
на парашютах. Я возражаю и обосновываю почему: приземлимся в разных местах и не соберемся, как уже это было. Предлагаю лететь дальше и выбирать места для посадки, желательно  ближе к лесу и садиться «на пузо». Спросил командира, приходилось ли ему садиться таким путем. Ответил, что нет, но постараюсь.
Мое предложение принято.

         Минут через 20  летели над полем, и впереди нам показался вроде лесок, недалеко от него и приземлились. Юзом проехали метров 100, машины вся масленная, загорелась. Стало уже темно, и шла поземка со снегом. Местонахождения мы не знали, летели более 8 часов и должны были пересечь линию фронта, во всяком случае, нам так хотелось. На борту самолета было
2 бортовых пайка, один из них взяли и вскрыли. Там оказалось: 27 плиток шоколада, мясные консервы, галеты, а еще что, не помню. Все документы забрали с собой и убежали в лес, как нам казалось сверху. На самом деле это был высокий бурьян, он нас и прикрыл. Начиная с 21 часа 14 ноября до 6 часов утра 15 ноября  мы с трудом пробирались на восток, вышли к какому-то селу и решили зайти
в одну хату, где горел слабый огонек. На стук в дверь подошла пожилая женщина и спросила: кто там? Ответом было: сосед, она испугалась, увидев нас троих,
но при дальнейшем знакомстве испуг прошел, и завязалась доброжелательная беседа. В результате она сообщила, что в их селе находится наша снайперская часть,  для них она печет хлеб, и они собираются уезжать. Название села и района не помню, а область названа, вроде, Задонской, она в памяти сохранилась. Приютившая нас женщина своей дочке приказала забить для нас утку, а мы, узнав  радостную весть, успокоенные и согретые, мигом заснули. Поспали недолго, так как приехали бойцы из саперной части за хлебом и, узнав, кто мы такие, сразу же забрали к себе и славно накормили. Хотя боль всего нам хотелось спать. Командир саперного подразделения сообщил, что линия фронта от села находится в 8 км, и они заминировали мост  через какую-то речку. Короче,  они выполнили задание командования и сейчас же уедут на грузовой машине
на железнодорожную станцию и берут нас. Всю дорогу до станции мы спали,
а когда приехали,  сожалением попрощались с ними, пути наши разошлись.

         На станции пошли к начальнику,  который, познакомившись с нами и узнав наше стремление как можно быстрее добраться до города Сасово, сообщил, что
на путях стоит товарняк, а у линии фронта  - санитарный поезд, но когда он вернется, ему неизвестно.  Предложил нам поехать с бригадой паровоза-товарняка и повел нас к паровозу. Переговоры были недолгими, бригада приняла нас в свою семью и разместила на тендере. Потом в котле стали печь лепешки, а один
из бригады  взял ведро с веревкой и пошел к цистерне в составе товарняка
и, забравшись на нее, набрал в ведро жидкости (спирт), и нас пригласили обедать. Но уже в который раз нам не повезло! Прибегает начальник станции и кричит: «Летчики, быстрее выходите! Подходит санитарный поезд и остановку делает
по договоренности только  для вашей посадки!» Так и действительно
и произошло, нас посадили в служебный вагон. Спасибо вам, хорошие люди,
и до свидания! Санитарный поезд шел назначением в Мордовию, город Саранск.  Как раз маршрут совпадал с нашим желанием, он шел через город Сасово.

         17 ноября 1941 года рано утром мы прощались в  Сасово с бригадой медработников санитарного поезда, которые нас душевно приютили как своих
и завязали крепкую дружбу, большое им спасибо! В своем полку нас уже
не ждали. О том, что мы не вернулись с задания, сообщил из полка Тихонова экипаж Строганова, который из-за неисправности мотора вернулся  вскоре после взлета. Нас встретили очень тепло и радостно. Командир полка Крюков назначил нашего командира Вавилова  своим заместителем. Присвоили ему внеочередное звание майор, штурман Антонов также повышен в звании, а главное то, сообщил мне Антонов, что весь экипаж (Вавилов, Антонов и я, Пикалев) представлены
к высшей правительственной награде – Героев Советского Союза за проявленный героизм и мужество при выполнении особо важных заданий.

         Действительно, нас чествовали как героев, хотя указа еще не было,
но в этом не сомневались, документы подготовлены и руководством подписаны.  Но мы сами не торжествовали, а  смиренно ждали, не кичились. Каждый из нас знал русскую поговорку: «Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь». Документы на всех, кто заслужил награды, в том числе и наш экипаж, переданы были в полк Тихонова, откуда в начале декабря стартовал самолет на Москву под командованием командира, имени которого не знаю, а членов экипажа спустя много времени узнал: штурманов был Лахонин, стрелком-радистом Коневцов, инженер Декахов Михаил – всего семь человек. Погода была плохая, обледенение, летели на малой высоте, и в районе аэродрома Быково под Москвой зацепили электропровода высокого напряжения, - и все погибли, а документы сгорели! В декабре того же года командир 22 авиаполка Крюков серьезно заболел и был помещен в больницу в Москве, где скончался от рака печени. В конце декабря  или начале января 1942 года наш  экипаж присутствовал в кремации Крюкова и захоронении урны с прахом в стене крематория.

         В начале января 1942 года 22 авиаполк свое существование прекратил,
а остатки летного и технического составов  были подчинены 750 авиационному бомбордировочному полку под командованием  подполковника Щербакова. Базировались на аэродроме  Кратово. Наш экипаж был в том же составе, кроме стрелка – они менялись часто. Всего в составе командира Вавилова, штурмана Антонова и меня сов ершено около 170 боевых вылетов, в том числе в 1942 году три вылета на бомбардировку Берлина совершено с аэродрома  Подскока «Андриаполь». Также бомбили столицы воюющих против нас государств.

         В начале июня 1943 года  с аэродрома Астафьево тройка нашего экипажа опять принимала участие на уничтожении Гитлера. Нам была оказана честь выбросить нашего разведчика-асса в районе Винницы  с указанной задачей. Наш синоптик Павлов, сообщая погоду в районе выброски, сфотографировал трио экипажа. Фото сохранилось. Вавилов в  конце июля 1943 года назначен командиром 18 гвардейского бомбордировочного авиаполка, Антонов  - штурманом полка. В августе 1943 года он погиб, я  ранен в голову, но летал уже
с командиром экипажа Панферовым Василием, фамилию штурмана не помню,
а стрелком был Менжулов – учитель из Уфы, башкир по национальности.

         Во время битвы на Орловско-Курской дуге нашему 18 гвардейскому бомбордировочному полку авиации под командованием Вавилова поставлена задача  парализовать  бомбовыми ударами Брянский железнодорожный узел. Планировали по два вылета в ночь с аэродрома Малино. Первые вылеты проведены удачно, вернулись на базу без потерь. 3 августа 1943 года совершаем очередной вылет, удачно сбросили бомбы и возвращаемся на свою базу примерно в 22 часа. Прошли линию фронта, штурман называет командиру  курс следования. Идя этим курсом минут около 30, попадаем в зону активного заграждения Москвы. Обнаружив это, немедленно докладываю командиру, но развернуться
в   свободной зоне он не успел, защепили за трос аэростата правой плоскостью
на высоте около 600 метров, а гондола аэростата была гораздо выше. Торс тянем, он режет ребро  крыла, где расположены бензиновые баки 4-й группы. Искры летят как во время сварки, мог произойти взрыв. Командир Панферов дает команду выброситься  на парашютах, я предлагаю сделать это после взрыва,
о чем предупредил стрелка  Менжулова. Через считанные секунды грянул взрыв, и мы со стрелком один за другим  выбросились из самолета, парашюты раскрылись, но спускаемся в разных местах в темноте. Смотрю на землю, она приближается быстро, все подготовил к посадке и, наконец,  заметил окопную щель. С трудом приземлился, на правый бок. Не успел подняться – команда «Руки вверх!» Спокойно отвечаю, поднять не могу, мешает парашют. Окрик: «Молчать! Руки вверх!» Наконец освободился, поднял руки и с поднятыми руками подошли к  землянке. Зашли, там светло, уютно, и стрелок Менжулов уже там. Все  быстро прояснилось, опустил руки, а хозяева землянки увидели у меня на левой руке кровь, вызвали медика. Он стал осматривать и обнаружил между большим
и указательным пальцами  осколок прямоугольной формы размером 10х12 мм, толщиной около 2 мм. Осколок извлекли, перевязали руку и вручили мне его
на память.

         Ночевали в землянке, а утром повели в столовую. Когда мы кушали,
в столовую пришли трое военных и обратились к часовому, я догадался, что они интересуются нами. Так и было. Закончив завтрак, подошли к ним, старшим
по званию был инженер-подполковник, двое, видимо, из КГБ. Прежде, чем рассказывать, что произошло, попросил у них закурить. Подполковник вытащил из кармана коробку «Казбека» и предложил. Закурив, рассказал  все как было, заметил, настроение у  них довольное. Потом подполковник обратил внимание
на мою перевязанную руку, спросил, что с ней? Пришлось рассказать
о полученном ранении и осколке, который у меня завернут в носовой платок на память. Он убедительно просит его показать, просьбу я выполнил. Повертев его
в руках, он стал настойчиво умолять меня подарить ему этот осколок,
я воспротивился, недоумевая, зачем ему нужен осколок, который покушался
на мою жизнь, и я обязан его хранить как дорогую реликвию. После этого
он сообщил, что  аэростат, на который мы налетели, был экспериментальный, единственный в заграждении, на нем была подвешена мина, а осколок
не от самолета, а результат разорвавшейся мины,  нужен на исследование, пожалуйста, оставьте мне, а  я вам в качестве  вознаграждения отдаю коробку «Казбек» с оставшимися папиросами. Я уступил, разумеется, не ради папирос.

         С 7 на 8 августа 1943  года  (цель та же)  мы взлетели, но погода ухудшалась. Пролетая линию фронта, разбрасываем несколько упаковок
с полосками  картона, покрытыми с одной стороны серебрянкой для  того, чтобы создать помехи на экранах немецких самолетов.  Идем к цели с набором высоты
в грозовых облаках, стараясь пробиться выше на простор, местами есть просветы. Вышли на цель, и в это время снизу с левой стороны, сзади были атакованы истребителем противника МЕ-110. Снарядами пробит фюзеляж рядом с нижним люком, где место стрелка, и попали в патронный ящик на турели, и взорвались вместе с патронами. Стрелок  Менжулов погиб, а я получил тяжелое ранение
в голову осколками снарядов и собственными патронами из разорванного ящика. Самолет поврежден во многих местах, стал плохо управляем, нарушена внутренняя связь экипажа. Задание было выполнено, бомбы сброшены по цели. На свой аэродром в Малино мы не вернулись, а упали на территории аэродрома Кубинка. Дежурившая на аэродроме скорая помощь доставила меня и других
в лазарет, где из моей головы извлекли семь осколков. Дальнейшее лечение
я проходил в Центральном госпитале в Москве.

         Вернулся в свою авиадивизию в звено управления в ноябре 1943 года
и продолжал летать на боевые задания с разными командирами из руководящего состава дивизии. Командиром авиадивизии был генерал-майор  Щербаков,
а корпусом командовал генерал-лейтенант  Логинов (бывший министр гражданской авиации).

         Я демобилизован в марте 1946 года в звании гвардии старшина,
а призывался 23 сентября 1938 года. Воевал от начала и до Победы, награжден орденами и медалями.