ЗАБЫТЬ НЕЛЬЗЯ

  «Именем многих тысяч жертв, замученных, именем матерей и сестер, превращенных в пепел, именем всех жертв фашизма клянемся! Именем солнца, именем света, именем жизни клянемся! Никогда не забывать черную ночь Равенсбрюка. Детям детей рассказать обо всем. До конца своих дней дружбу крепить, мир и единство. Уничтожить фашизм. В этом девиз и итог борьбы», - клятва, данная узницами Равенсбрюка весной 1945 года в день освобождения концлагеря частями 49-й армии 2-го Белорусского фронта.

  - В память о своей матери Пирог (Барейка) Надежде Романовне, выжившей в том аду и, исполняя наказ ее подруг по несчастью, хочу поведать молодому поколению историю своей семьи, изрядно потрепанную фашизмом, - начинает разговор Петр Павлович. – Незадолго до начала Великой Отечественной мама вышла замуж за Николая Михайловича Пирога. Молодые жили в белорусской деревушке Лесниково Миорского района Витебской области, мечтали о счастливом будущем, как вдруг – война!

  За свою многовековую историю Беларусь неоднократно становилась ареной жесточайших сражений, но Вторая мировая для нее стала самой кровопролитной из всех.

  Миорщина была полностью оккупирована немецкими войсками уже 5 июля 41-го. Этот район нацисты включили в состав территории, административно отнесенной к штабу тыла группы армий «Центр». Для осуществления политики геноцида и проведения карательных операций сюда прибыли подразделения войск СС, айнзацгруппы, зондеркоманды, тайная полевая полиция, полиция безопасности и СД, жандармерия, гестапо. Преступления оккупантов по своей массовости и страшной жестокости не знали себе равных. В изданной для личного состава вермахта «Памятке немецкого солдата» говорилось: «У тебя нет сердца, нервов, на войне они не нужны. Уничтожить в себе жалость и сочувствие – убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик – убивай…». Одной из форм нацистской политики геноцида и «выжженной земли» на оккупированной территории Белоруссии 1941 – 1944 годов было уничтожение деревень, часто вместе с их жителями.

    Руководство нашей страны с первых дней обратилось к своему народу: «Пусть земля горит под ногами врага!». И этот призыв получил самую мощную поддержку местного населения. По оценкам, в августе 41-го на территории Белоруссии действовало уже более двухсот партизанских отрядов, к концу того же года – около пятисот.

   - Ушел в партизанское сопротивление и брат Николая Михайловича – Владимир, - продолжает Петр Пирог. – Мама с мужем, оставаясь в деревне, поддерживали с ним связь и оказывали посильную помощь. Но среди односельчан нашелся предатель, подставивший нашу семью под удар. Николая арестовали. Когда мать узнала о его задержании, поспешила в Дриссу (Верхнедвинск) к немецкому начальству ходатайствовать об освобождении мужа. Она не сразу поняла, что их выдали свои, и была уверенна в том, что вернется назад вместе с Николаем. Но вместо этого ее и саму заключили под стражу, как пособницу партизан.

  Допрос проводился с особой жестокостью. Мама рассказывала, как ей в рот вставляли пистолет, допытываясь: сколько убила немцев, сколько поездов пустила под откос? Получая на все вопросы отрицательный ответ, мучитель производил ложный выстрел. Она теряла сознание, после чего на нее выливали ведро холодной воды, и всё повторялось заново. Вспоминала мать, как в процессе пыток в кабинет вбежал один из предателей и ударил ее кулаком по лицу. Из носа хлынула кровь. Тогда фашисты с остервенением начали избивать маму сапогами, заставляя вытирать испачканный пол. Затем снова пистолет в рот, потеря сознания... Очнулась она уже в какой-то комнате, лежа на полу с приколоченной на нем колючей проволокой. Мимо ее по коридору вели на допрос следующих. Увидев маму, незнакомый представительный мужчина пожалел ее и, сняв с себя дорогое пальто, перекинул его через ограждение и попросил постелить ей. Истязания продолжались еще несколько дней. Затем фашисты сформировали группу из арестованных для отправки на принудительные работы в Германию. Сначала людей привезли по железной дороге в промежуточный лагерь Саласпилс. Здесь мама среди множества заключенных увидела мужа и через колючую проволоку успела сообщить ему о своей беременности. Это была их последняя встреча. Судьба Николая Михайловича по сей день нам неизвестна.

  Из Латвии Надежду Романовну с другими соотечественниками морем переправили в Заксенхаузен. Пройдя там очередную сортировку, она в конечном итоге была определена в женский концентрационный лагерь Равенсбрюк, построенный перед войной по личному указанию рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера в 90 километрах от Берлина.

  В первый же день всех узниц стригли наголо, каждой давался номер. С этого момента женщины не имели имени. Летом и зимой они были одеты в полосатые платья и обуты в деревянные башмаки. А позже комендант и вовсе заставлял большинство заключенных, занятых на работах вне лагеря, ходить босиком, не взирая на холод. Множество женщин погибли от обморожений. Другие умирали от туберкулеза. Лагерь был переполнен, и в бараки, рассчитанные на 120 человек, загоняли по 800 – 900 узниц. Разбитые стекла в окнах не заменялись, разрушенные крыши не ремонтировались. Дождь и снег падали прямо на постели. 

  В основном заключенные работали на швейных предприятиях Равенсбрюка, где изготавливалось 80 % всего обмундирования для войск СС, также женщины строили дороги и дома неподалеку от лагеря, разгружали баржи на озере и вагоны на вокзале в Фюрстенберге, убирали снег, сгребали песок либо работали в имениях у местных кулаков - гроссбауэров. Каждая узница, по приказам лагерфюрера, должна была давать доход  5 – 6 рейхсмарок в день. Работа длилась по 12 – 14 часов, независимо от погоды. Эсэсовцы морили людей голодом и жаждой, заставляли истощенных и больных узниц трудиться до изнеможения, а когда заключенные падали от бессилия, на них спускали собак, рвавших на женщинах одежду и тело. «Нас избивали беспрестанно, - вспоминала одна из узниц, - палками, стеками, кулаками с кастетами, ремнями, сапогами. Били так, что кости трещали, внутренности вываливались, потоками лилась кровь».

  Ежедневно в середине ночи звучала сирена. По ее сигналу «блоковые» криками и ударами начинали поднимать заключенных. Через 30 минут все узницы должны были выстроиться на улице для поголовной переклички. Производилась она трижды в сутки: с 4 до 7 утра, с 12 до 13 и с 19 до 21 часу. В общей сложности – 6 часов. На переклички – в какое бы время года они не проходили – можно было являться только в жакете, надетом на короткое ситцевое платье без рукавов и в башмаках на босу ногу. «Не дай бог не досчитаются одного-двух человек, - рассказывала другая выжившая заключенная. – Тогда пересчет начинался заново. Однажды заставили стоять трое суток подряд. Сбежала девушка Аня. Далеко ей уйти не удалось. Кругом озера, болота. В лагере подняли тревогу. Нас построили и не отпускали, пока ее не поймали. Аню избили и отдали для забавы псам. Потом раздели догола, три дня обливали холодной водой и держали на морозе. Она погибла».

  Одним из средств массового уничтожения людей был голод. «Кормили нас так, что мы завидовали собакам. Им давали даже мясной бульон, а нам доставалась только брюква с водой да 200 граммов хлеба с древесными опилками»; «сколько раз мы проходили мимо свинарника на берегу. Ветер доносил до нас запах картофельных очистков, которыми были наполнены корытца. Как бы обрадовалась каждая из нас, заполучив «еду», предназначенную для скота. Но даже это было несбыточной мечтой», - выдержки из книги «Они победили смерть», написанной бывшими узницами Равенсбрюка.

  В 1944 году лагерь посетил Гиммлер. Он отдал приказ уничтожить всех больных, не способных передвигаться. Обреченным выдавался розовый билет, официально означавший освобождение от работ. Неофициально – крематорий или газовую камеру. Врачу Трайте для постановки «диагноза» было достаточно седых волос и опухших ног у женщин.

  На территории лагеря располагался госпиталь – ревир, там эсэсовцы производили отбор на уничтожение. Люди здесь лежали на нарах вповалку. Среди них были и туберкулезные больные, и с открытыми гнойными ранами, и с кишечными расстройствами. Каждому ослабевшему давали порошок с ядом или делали смертельный укол. Немало узниц отбиралось «врачами» СС для проведения медицинских опытов.

  Но самым страшным преступлением фашистов было убийство ни в чем неповинных детей. До появления блока для новорожденных поступление беременных женщин в Равенсбрюк запрещалось. Если они всё же оказывались в лагере, то им принудительно делали аборт, либо безжалостно, порой на глазах у матерей, убивали только что появившихся на свет младенцев. Немецкая коммунистка Ш.Мюллер описывала один из примеров зверской жестокости персонала к детям: «Вдруг входит старшая медсестра с новорожденным на руках, распахивает дверцу топки и, бросив в нее живого ребенка, молча, удаляется». Лишь с сентября 44-го роды стали принимать в специально оборудованном бараке – ревире № 11. По воспоминаниям одной из рожениц: «Блок был ужасен во всех отношениях – не обогрет и грязен. В той же самой комнате, где лежали новорожденные, врач принимал пациентов с респираторными заболеваниями. На протяжении всей ночи груднички оставались без присмотра. Температура в помещении не превышала 10 градусов. С риском для жизни я выкрала ночью ключ от комнаты, где находились дети, и, открыв ее, была потрясена увиденным: по кроваткам малышей бегали паразиты, заползая им в нос и уши. Большинство крох лежали нагишом, выбившись из пеленок, и кричали от голода и холода. Детская смертность была страшная».

  В родильном бараке велась книга учета, где отмечались новорожденные заключенные. С 1944 - по апрель 45-го в ней было зафиксировано 560 детей различных национальностей. Большинство из них погибли в первый же месяц после своего появления. Вероятнее всего именно в этот период поступила в лагерь и Надежда Романовна Пирог.

  - В неволе у мамы родился сын – здоровый и крепкий малыш, - рассказывает далее Петр Павлович. – Ни беременные, ни только что родившие узницы не освобождались от работы и многочасовой переклички. Детей на это время приходилось оставлять без присмотра, плотно уложив их друг к другу поперек кровати. После трудовой смены женщины бежали к своим малышам, зачастую находя их уже мертвыми. Такое несчастье постигло и маму. Как-то зимой она решила искупать ребенка. На сквозняках, гулявших в помещении, мальчик простудился. Мама долго не могла похоронить его. Так и спала с мертвым сынишкой несколько дней в одной постели. Однажды утром взглянула на него и пришла в ужас – всё личико ребенка съели крысы.

  Удивительно похожую историю в 1984 году рассказывала одна из бывших узниц в документальном фильме М.Мамедова «Женщины из Равенсбрюка». «Вместе с шестью другими матерями меня отправили на работы в имение, - вспоминала Елизавета (это имя часто упоминала и Надежда Романовна, рассказывая о лагерной подруге). Сначала мы жили в не отапливаемом подвале, а потом в чердачной клетушке, такой же холодной. Спали на соломе, кишевшей червями. Наши малыши таяли на глазах. Пеленок не было. Чтобы завернуть во что-то детей и обогреть их, мы крали мешки. Днем и ночью, не боясь нас, по помещению бегали крысы. У одной женщины умер мальчик. Зима: грунт промерз, и мы не могли выдолбить ямку для него. Как-то собирались на работу, и вдруг раздался страшный крик Нади. Как она плакала…».

  - Тогда мама пошла к заключенным мужчинам, работавшим неподалеку от них. Попросила одного из русских узников сколотить хоть какое-то подобие гробика. Тот у хозяина в сарае оторвал ящик, в котором неслись куры, и отдал ей. В нем и похоронили моего старшего брата.

  Весной 45-го в небе над Равенсбрюком стали появляться наши самолеты, с них сбрасывались листовки для заключенных от бойцов Красной армии с просьбой продержаться еще немного. Узнав, что войска противника уже рядом, руководство лагеря включило «машину смерти» на полную мощь. Не дожидаясь прихода своих, женщины из русского барака ночами делали подкоп под электростеной. Рыли его голыми руками, палками, ножницами, только бы поскорей вырваться из этого ада.

  - Уже всё отчетливей слышался гул орудий. Наши войска с боями прорывались к Берлину, - пересказывает Петр Павлович воспоминания мамы. – Немцы потеряли бдительность, и женщины, пользуясь ситуацией, стали небольшими группами покидать лагерь через прорытую ими траншею. Ушли первые узницы. Видя, что их не вернули, за ними отправились следующие, в их числе была и моя мама. Одна из ее подруг, забыв обувь, решила вернуться за ней. В этот момент началась воздушная бомбардировка. Мать от разорвавшегося рядом снаряда присыпало землей, а ее спутница погибла. Оставшиеся в живых побежали к лесу. Там женщины наткнулись на вооруженных фашистов и, испугавшись, бросились наутек. Но немцы, не проявляя к ним агрессии, лишь кричали вслед: «Гитлер капут!». Тогда узницы остановились. Вчерашние враги даже разделили с беглянками свой паек. Затем, добравшись до железной дороги, мама с подругами запрыгнули в поезд, медленно поднимавшийся в гору, и отправились на родину.

  Казалось, что уже все потрясения позади, но в Лесникове Надежду Романовну ждала новая беда: вместо стен родного дома ее встретило пепелище. За время оккупации немецко-фашистскими захватчиками в Миорском районе были полностью уничтожены 18 деревень, частично – 58. Каратели сожгли 809 дворов и уничтожили 347 мирных жителей. 1779 человек были угнаны в фашистское рабство.

  Вернувшуюся из концлагеря Надежду приютили односельчане. От земляков она узнала, что им здесь тоже пришлось немало натерпеться. Люди рассказывали страшные вещи: в одной из деревень каратели распяли на заборах грудных детей; в другой загнали всех жителей в сарай и сожгли. Перед тем, как сгореть вместе с остальными, одна из женщин, пыталась спасти крохотную дочь, выбросив ее в кусты. Но фашист заметил малышку, поднял ее за ножку, ударил головой об угол и бросил в пламя. Вырвавшуюся из сарая женщину догнали, подняли на штыки и кинули в огонь... В каждый дом пришло горе, разорение и смерть.

  На оккупированной территории нескольких районов БССР, в том числе и Миорском, врагу противостояла 4-я Белорусская бригада партизан, образованная в июне 42-го на базе Особого отряда В.А.Созыкина и группы партизан 3-й Белорусской бригады. Ее силами проводились диверсии на железных дорогах Друя – Шарковщина, Воропаево – Глубокое. В декабре 1943 года бригада разгромила вражеский гарнизон в селении Леонполь в 6 километрах от Лесниково, а в феврале 44-го повторила успех в деревне Узмены. Летом того же года Белоруссия была полностью очищена от немецких захватчиков советскими войсками.

  - После окончания войны мама еще долго ждала Николая, а потом ее позвал замуж его брат – мой папа, - продолжает Петр. – В 1952-ом у них родился сын Павел, названный в честь отца, а сразу за ним – в 53-ем – на свет появился я. Павел Михайлович Пирог тоже прошел через немецкие лагеря, только рассказать об этом ничего не могу – он не делился воспоминаниями. Знаю, что, как и мама, отец был угнан на работы в Германию. О том, что им пришлось пережить в войну, я впервые услышал на праздновании дня Победы. Мне тогда было лет восемь. Утром председатель колхоза Чувиков Аким Алексеевич приехал за мамой на своей машине «ГАЗ-69» и лично отвез ее на митинг в деревню Долгиново, где возле памятника Воину-освободителю собралась вся округа. Мама сквозь слезы рассказывала с трибуны землякам о своей горькой доле. Люди слушали и плакали. В тот момент мне хотелось бежать к ней, чтобы поддержать, но я и протиснуться не смог сквозь толпу. Встал возле динамика и впитывал каждое слово мамы. Ее плач раздирал детскую душу. Думал тогда: вырасту и отомщу фашистам! Так зародилась мечта – стать офицером, защитником Родины.

  Сегодня Петр Павлович Пирог – полковник в отставке, участник войны в Афганистане.

  – В 1974 году, окончив Ленинградское высшее общевойсковое командное училище, я был направлен на службу в Германию, - вспоминает он. – Пользуясь случаем, побывал и в Равенсбрюке. На территории бывшего концлагеря теперь создан национальный мемориальный комплекс, включающий в себя подлинные объекты истории. Уже на входе сердце сжалось от встречающей посетителей звукозаписи с голосом Левитана: «С большим благоговением склоняем наши головы перед узниками…». По щекам катились слезы. Всё увиденное в ходе экскурсии приводило в ужас. Даже спустя 30 лет на трубах крематория неподвластный дождям сохранялся слой сажи, накопившийся на них за время действия душегубки. По различным оценкам, в Равенсбрюке были замучены от 50 до 92 тысяч человек. Маме посчастливилось выжить. Она умерла в 1990 году в возрасте 79 лет.

  Думали ли в далеком мае 45-го солдаты-победители, что не пройдет и нескольких десятилетий, как опять начнут маршировать по улицам «просвещенной» Европы последыши эсэсовцев и бандеровцев, что политики разного толка начнут пересматривать итоги войны, а в российских учебниках истории Великой Отечественной, в стране, победившей фашизм, отведут несколько невразумительных строчек, из которых трудно современному школьнику представить не то что  величие подвига советского народа, но и его масштаб на фронтах и в тылу.

  Завершить эту историю хочу предсмертной просьбой чехословацкого журналиста, антифашиста Юлиуса Фучика, казненного в 43-ем в гестаповских застенках: «Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас… Каждый, кто был верен будущему и умер за то, чтобы оно было прекрасно, подобен изваянию, высеченному из камня».

  Людмила Цветкова, 2020 год.