Боевой путь

Об отступлении

— После окончания военно-пехотного училища я в звании лейтенанта попал на фронт, под Харьков, откуда пришлось отступать до Сталинграда. Немцы наступали очень быстро. Помню, в Миллерово мы должны были получить обмундирование. Нам сказали прийти после обеда. А к тому времени подошли два немецких танка и стали стрелять по городу, разбомбили нефтебазу, стоящую на возвышенности. Волна горящих нефтепродуктов хлынула в город, который стоял в низине. Люди выскакивали из домов, кричали… Чтоб не попасть в плен, надо было уходить поскорее. Как только я ни уходил от немцев! Увидел брошенную запряжённую бричку, вокруг которой валялись винтовки и обмундирование. Чтобы не оставлять военное имущество немцам, начал я кидать его в бричку. А потом подумал: мы им города сдали, а я буду тряпки собирать? Потом попалась мне привязанная к забору лошадь — кавалерийская, под кожаным седлом, с блестящими стременами и уздечкой. На таких лошадях генералы ездят. А рядом дом стоит, развалюха. Неужели генерал забрался в этот дом? Я покричал, но никто не отозвался. Тогда лошадь из брички я привязал так, чтобы она могла пастись, сел на осёдланную. Она сразу в галоп! Мчусь, чувствую, что сейчас сердце выскочит, кричу: «Тпру!» — лошадь стала. Я ей: «Но!» — она опять в галоп. Мне надо так, чтобы «шагом марш», но, думаю, так ей не скомандуешь, не солдат ведь. А надо было скомандовать: потом я узнал, что это выученная кавалерийская лошадь. Делать нечего, пришлось пешком идти.

Пока добирался до своих, увидел три наших бомбардировщика, вокруг которых кружили два немецких «мессера». Два наших самолёта были подбиты, упали и загорелись. Жалко мне их стало! За третьим «мессера» гонялись-гонялись и возвращаться стали, видно, горючее было на исходе. Стал я в «мессеров» стрелять, один из них развернулся — и давай стрелять в меня! Я притворился убитым, а он ещё два раза надо мной прошёл, как ножом полу шинели отрезало. Думаю: «Зачем я стрелял? Чуть жизнью не поплатился».

О Сталинградской битве

— В Сталинграде я оказался, когда немцы подходили к городу. Меня и моего товарища, лейтенанта Николая Тюминцева из Москвы, бросили в бой на подступах к Сталинграду. Оружия и боеприпасов нам не дали — просто цепь развернулась и идёт. Под бомбёжкой гибло много бойцов, и мы подбирали оружие на поле боя. Сначала мы с Николаем нашли станковый пулемёт с боеприпасами, понесли их. Опять авианалёт, бомбардировщики пикируют с душераздирающим воем… Пулемёт повредило осколками, мы его бросили. Дальше возле большой группы убитых увидели противотанковое ружьё. Говорю Тюминцеву: «Возьмём!» Он стал отказываться: все идут налегке! Но я настоял на своём. Взвалил на плечо это ружьё, а Николай взял ящики с патронами к нему. Отошли мы от города километров на шесть без боя, а потом получили приказ окопаться перед посадкой.

Рано утром выскочила из посадки танкетка — небольшой танк. Кто из пистолета стреляет по ней, кто из винтовки, а кто и просто сидит да смотрит. Я знал, что уязвимое место такой техники — задняя часть, здесь и броня тоньше, и горючее там же находится. Прикинул я, что противотанковое ружьё в лоб танкетку не возьмёт, а сзади — вполне может. С третьего патрона танкетка вспыхнула. Фрицы выскочили из неё, наши кого застрелили, кого в плен взяли. Через полчаса — вторая танкетка, ещё ближе ко мне. Разделался я с ней, как с первой. Перезарядил ружьё, жду: если танки пошли, то следом и пехота пойдёт. Но тут прямо на меня выехала третья танкетка. Как я подумал, что она проедет надо мной и сделает из меня котлету, то на несколько секунд потерял сознание. Слышу, что Николай кричит: «Стреляй!» — а пошевелиться не могу. Всё же взял себя в руки, начал стрелять, хоть и знал, что это бесполезно. Тут танкетка остановилась: видимо, экипаж увидал, что две единицы бронетехники горят, — и задним ходом уползла обратно.

Через полчаса нас отвели назад: мы уже были в полукольце окружения, хотя об этом не знали. Заняли оборону в пригороде, нам дали пополнение, станковый пулемёт и три сорокапятимиллиметровые пушки. Немцы бросали в бой авиацию, танки и пехоту. У нас авиации не было. А «сорокапятка» может «взять» только танкетку, но не танк. Мы бились до тех пор, пока было кому биться.

Затем мы обороняли вокзал. Туда приходили санитарные эшелоны, разбомбленные немцами, несмотря на знак красного креста. Вагоны были сожжённые, и санитары выносили из них людей — больше трупов, чем раненых. От этого зрелища у нас только больше ярости появлялось. Потом нас отвели на тракторный завод. Там ремонтировали наши танки, а немцы хотели ремонтировать свои и потому поначалу его не разрушали. Но когда убедились, что сопротивление здесь сильное, завод разбомбили.

Наконец начались уличные бои: бились за каждую улицу, за каждый дом. Все жители города были эвакуированы, а бойцов гибло очень много. Меня назначили командиром штурмового отряда и дали пополнение — сибиряков. Один из них хотел выглянуть в окно. Я его за шиворот оттянул, но снайпер успел с него шапку сбить. Бывало, сдадим полдома, а вторую половину держим. Приходит приказ комбата: держать эти полдома до последнего. Как‑то «навещает» меня начальник штаба и спрашивает: почему мои солдаты по дому ходят? Говорю: «Сейчас проверю», и, как учили, заряжаю винтовку, глядя вперёд. Начальник штаба подошёл к двум солдатам, обратился к ним — а это немцы, в темноте‑то он не разглядел сразу. Одного он пистолетом ударил, тот упал, а второй хотел из автомата прошить начштаба, но автомат оказался не заряжен. И я фашиста из винтовки застрелил. Оказывается, моих бойцов в доме уже и не было.

Комбат приказал отбить позицию. Дали мне сто человек подкрепления. Бросил я гранату в окно, убил двух немцев-пулемётчиков. Ворвались мы в дом — вернули его.

Выбрал я среди подчинённых заместителя, по фамилии Агеев, выделил ему 50 бойцов и поручил держать половину здания. Атаки приходилось отбивать каждый день. Агеев просил разрешения засесть с солдатами рядом с домом, в окопе, чтобы при атаках обстреливать фашистов. Я ему запретил это делать: приказ был — из дома ни шагу! А он тайком вывел всю сотню бойцов из здания. Я удивился, почему не вижу своих людей, глянул в перестенок: в доме полтора десятка немцев костёр развели, едят что‑то и смеются. Мимо них незаметно не пробежать, и в окно выскочить нельзя, так как рядом гнёзда немецкие. Всё, смерть пришла. Руки у меня опускаться стали — и нащупал я висевшие у меня на поясе «лимонки». Бросил две гранаты, они взорвались возле костра. Немцы попадали, а я — бежать! Наткнулся на комбата с наганом, он увидел меня, оружие опустил. Спросил, что за шум. Я всё объяснил, ждал вопросов, почему сдал дом, — в своё оправдание хотел сказать, что ушёл последним. Вскоре я услышал, как наши расстреляли Агеева за нарушение приказа. А мне нужно было снова отбить эти полдома!

Светать уже стало, мы с солдатами были бы лёгкой мишенью для вражеских снайперов, но делать нечего — приказ есть приказ. Мы быстро подбежали к дому, открыли огонь, швырнули гранаты… В этой атаке я был ранен осколками в обе руки. При этом никакой боли не чувствовал, только ощутил, что по рукам что‑то горячее течёт.

После того, как мои бойцы ворвались в дом, добрался до медпункта. Мне перевязку делают, я глянул, а бинты — в гное и вшах. Я припугнул санинструктора, что пристрелю за это, — ну неужели бинты нельзя было постирать? Тогда он снова обработал мне раны, наклеил на них вырезанные чистые куски бинтов. Захотел я пить, схватил стоящий в медпункте котелок с водой и выпил её. Оказалось, что это был обед медперсонала, а готовился он так: на десять вёдер воды — стакан пшена.

Нас, бойцов, в Сталинграде вообще не кормили. В реку Царицу сбрасывали туши погибших при бомбёжках лошадей, и по ночам я посылал солдат, чтобы нарезать мясо, которое посвежее. А сварить его было невозможно: только костёр разведём, немцы тут же открывают огонь. Вода в котелке ещё не закипела, а мы хватаем куски и едим. Потом мучались расстройством желудка. Ели и подгоревшую пшеницу с элеватора. Ещё нам сбрасывали с парашютами боеприпасы и сухари, но большинство этих грузов попадало к противнику, так что в сутки нам доставалось по два-три сухаря на человека. Воды в городе не было вообще, мы её брали из Царицы или из Волги. Как‑то после боёв зачерпнул я воды из Царицы — и вылил обратно: она была розовая от крови. Приходилось пить волжскую воду, хотя у неё и был трупный запах.

О наступлении

— После окончания битвы за Сталинград мы освобождали Донецкий бассейн и Запорожскую область, где были тяжёлые бои. Под Нововасильевкой Мелитопольского района получили приказ взять сопку, хотя у меня из 150 человек оставалось лишь полтора десятка. По моей просьбе миномётная рота открыла огонь по сопке, а затем мы взяли высоту. Засели в траншее, тут у нас патроны и закончились. По телефону я доложил обстановку, мне приказали держаться и пообещали доставить боеприпасы. Но я, зная нашу расхлябанность, полагаться на обещания не стал: приказал солдатам подобрать всё немецкое оружие. Им мы и отбивались от атак.

Автомат «достаёт» с расстояния в 400 метров, и я приказал солдатам подпустить немцев поближе, чтобы застать их врасплох. Когда они подошли к нам на 300 метров, я скомандовал: «Огонь!» … Несколько атак эсэсовцев мы отбили, тут звонит комбат, интересуется, как дела. «Патронов нету. Были немецкие, но закончились, — говорю. Молчу, что патронов ещё чуть‑чуть осталось. — Пойдёт немец в атаку, так нам его хоть шапками закидывай!» Доставили нам ящик патронов…

Освобождали мы Николаев, Одессу, прошли с боями Молдавию. Полтора года освобождали польские города. В Польше мы находились в беспрерывных боях, и жили так: не мылись — нам даже руки негде было помыть, и кормили нас один раз в сутки. Я был очень худой, и когда на партбилет фотографировался, то выглядел, как скелет. Последнее моё ранение было зимой 1945 года при форсировании Одера. Какого числа это произошло, не скажу: мы знали только, какой год сейчас, и всё. Даже то, что Новый год наступил, нам стало известно, когда из штаба чекушку спирта принесли. Ранили меня тяжело: пуля разорвалась, и в рану попала вата из ватных брюк. Рана долго не заживала, гноилась. В Польше вылечить меня не смогли, и как тяжелораненого направили в Советский Союз. Вышел я из госпиталя только 17 мая 1945 года. Мне дали первую группу инвалидности, но я от неё отказался. Потом служил на Северном флоте до 1957 года…

Василий Андреевич Подзолков родился в 1920 г. на ст. Пришиб Михайловского района Запорожской области. С 1939 по 1941 гг. работал кузнецом на заводе «Запорожсталь». С 1942 по 1945 гг. — воевал на фронте. Участвовал в Сталинградской битве, освобождал территорию Донецкого бассейна и Запорожской области, Николаев, Одессу, Молдавию и Польшу. В 1945 г. был тяжело ранен, отправлен на лечение в СССР. В 1946– 1957 гг. служил на Северном флоте. В 1957 г. вернулся в Запорожье, где работал сначала начальником жэка, потом — начальником пляжей города, а затем — руководителем областной спасательной службы. С 1970 г. проживает в Бердянске, до 1980 г. работал заведующим пляжами города при комбинате коммунальных предприятий.

Награждён орденом Красной Звезды, орденом Боевого Красного Знамени, двумя орденами Великой Отечественной войны, двумя орденами Б. Хмельницкого и множеством медалей за боевые заслуги. Гвардии полковник.                                                                                                                                                                                                            из интервью С Василием Андреевичем                                     

На войну ушел добровольцем

Василий Андреевич встретил меня у подъезда своего дома. Седовласый, стройный, с внимательным взглядом… Видна военная выправка. Трудно поверить, что накануне этому человеку исполнилось 93 года. Жизнь прожита немалая, есть что вспомнить, о чем рассказать.
Он родился в 1920 году в поселке Пришиб Михайловского района Запорожской обалсти. После восьми классов окончил школу ФЗО в Молочанске и получил направление на работу кузнецом на «Запорожсталь». Перед призывом в армию заболел тифом, был на грани жизни и смерти, но, к счастью,  все обошлось. 
А когда началась война, Василий вернулся в Пришиб, пошел в сельсовет проситься на фронт. Но после тяжелой болезни его не брали. Тогда Подзолков обратился в райвоенкомат. Там направили на сборный пункт в Мелитополь. Таких, как он, в Мелитополе собралось несколько тысяч. Добровольцев построили в колонну и повели на Мариуполь. Василия, как старшего по возрасту, назначили командиром отряда. Уже за Мариуполем ребят посадили в эшелон. В телячьих вагонах будущие воины доехали до города Гори в Грузии. Там их разделили по уровню образования –  на тех, кто окончил 7 классов,  и тех, кто 10. Василия направили в полковую школу в Тбилиси, через 6 месяцев он получил звание старшего сержанта. Сначала попал в Махачкалу, а уж потом на фронт под Харьков. Старый солдат вспоминает, что тогда они  с огромным трудом вырвались из окружения. С боями отходили до Сталинграда.

Стояли насмерть

–Немец подошел к городу, – рассказывает Василий Андреевич.– Все силы бросили на защиту. От вражеских бомбежек были большие потери. Враг не обращал внимания на красные кресты на крышах вагонов.  Мы прошли километров восемь, окопались возле посадки.  Смотрим – а в нашу сторону движется танкетка. У нас винтовки, гранаты. 
У меня только противотанковое ружье ПТР системы Дегтярева-Симонова. Нас учили, что надо стараться выстрелить в боковую или заднюю часть, где броня тоньше. И я постарался так сделать. Танкетка задымилась. Взяли в плен немца. А тут вторая ползет. 
И снова прицельный выстрел. Показался и танк, но, увидев горящие танкетки, дал задний ход. Минут через 30-40 немцы взяли нас в полукольцо. Пришлось с боем вырываться. Это было летом 1942 года.
Но враг подтянул свежие силы, и ожесточенные бои возобновились. Мы отошли к железнодорожному вокзалу. Удерживали позиции в течение сентября-октября. Немцы неистово бомбили, приходилось спасаться в щелях. Нам пришлось отойти к тракторному заводу. Сначала его немцы не бомбили. Рассчитывали быстро занять и там ремонтировать свои танки. Тем временем рабочие ремонтировали наши танки и выпускали новые. Когда враг понял, что быстро взять завод не получится, начал бомбить тракторный. Мы отошли к элеватору, а затем к заводу «Красный Октябрь». Вцепились за Рабочий поселок, ибо дальше была Волга. С продовольствием было трудно, боеприпасов не хватало. Но дрались неистово. Было так, что полдома занимали наши бойцы, а полдома немцы. И дома попеременно переходили из рук в руки. 
Василий уже был младшим лейтенантом и командовал штурмовым отрядом в составе 138-й стрелковой дивизии 62-й армии под командованием знаменитого Василия Ивановича Чуйкова. На подмогу пришли сибиряки. Их обучали воевать в городских условиях. 
— Как-то меня ранили в обе руки, – продолжает вспоминать Василий Андреевич. — В правой руке осколок до сих пор сидит. Хирург тогда сказал, что можно и дальше так жить. В конце 1942-го началось наступление наших войск.
…В 1943-м Подзолков со своими штурмовиками освобождал Донбасс. В октябре подошли к Запорожью. К тому времени 62-я армия Чуйкова была переименована в 8-ю гвардейскую. Василий увидел родную «Запорожсталь» – всю в руинах. 
Перед форсированием Днепра  он вступил в партию, стал коммунистом. К сожалению, не удалось побывать в родном Пришибе: готовились к броску через Днепр. За эту операцию Василий Андреевич был награжден орденом боевого Красного Знамени. Дальше были Николаев, форсирование Южного Буга, бои за Одессу и на румынской границе. Василий в бою взял в плен группу румын, за что был награжден орденом Красной Звезды. Освобождал Варшаву.
– Пышно встречали нас поляки в городе Лодзь, – говорит Подзолков. – Помню, как одна женщина на улице бросилась к ногам, стала целовать сапоги, а маленькая девочка преподнесла «пану капитану» цветы. Во время форсирования Одера я получил тяжелое пулевое ранение в ногу. На плащ-палатке вытащили меня с поля боя. Рана долго не заживала, и меня отправили в тыл. В госпитале в Моршанске Тамбовской области я и встретил День Победы. 
После выздоровления Подзолкова хотели комиссовать, но он пожелал остаться в армии. Служил на Северном флоте в городе Полярном. Был заместителем начальника школы оружия, командиром полка.

Гордится, что родился и жил в СССР

Выйдя в отставку, Василий Андреевич обосновался в Запорожье. Работал начальником жэка, начальником областной спасательной службы. Неоднократно бывал в командировках в Бердянске. Город ему очень понравился, и он переехал туда. В Бердянске еще десять лет работал в спасательной службе. 
Василий Андреевич сохраняет активную жизненную позицию, встречается со школьниками и студентами, рассказывает о героизме советских солдат, о преданности Родине, о нелегких годах послевоенного возрождения и успешного развития экономики до развала СССР. Он гордится, что жил, трудился и воевал за свободу и независимость великой страны под названием Советский Союз.
Празднование 70-летия освобождения Бердянска от немецко-фашистских захватчиков совпало с днем рождения ветерана. Его тепло поздравили коммунисты города, представители Союза советских офицеров, городской совет ветеранов. Кроме цветов, в подарок преподнесли книжку о ветеранах Великой Отечественной войны. Есть там очерк и о Подзолкове. Воспоминания ветеранов записали бердянские школьники. Василию Андреевичу приятно, что юное поколение, несмотря на все перипетии нашего времени, не забывает героев.

Бердянск.