На долю семьи Полякова Вадима Николаевича тоже выпали тяжелые испытания. Огромные трудности в годы войны пришлось перенести и жене Вадима Николаевича, нашей бабушке Марие Васильевне (девичья фамилия Пушкина) и их сыну Толе. Осенью 1941 года фашисты вошли в их село, но через несколько дней оно было обратно отбито советскими войсками. Несколько раз оно переходило из рук в руки. Линия фронта иногда проходила прямо по сельским улицам. Местные жители убегали в лес и прятались там от стрельбы. Но в конце осени немцы окончательно овладели территорией. Мария Васильевна со свекровью собрали теплые вещи Вадима Николаевича, положили их в сундук и ночью зарыли его в огороде. Они надеялись, что он вернется домой и они ему еще пригодятся. Годы оккупации были тяжелыми и голодными. Немцы забирали все продукты. Питаться было нечем. Еле дожили до весны. Летом стало получше - ели ягоды, грибы, травы. Несколько раз гитлеровцы собирали весь народ села и устраивали публичные казни. Растреливали партизан и людей, по их мнению, причастных к ним. Затем опять пришла зима. В один из зимних дней гитлеровцы выгнали из своих домов всех жителей. Кто что успел взять с собой, тот с тем и остался. Бабушка наспех набросала что-то в узел, положив в него иконку Казанской Божией Матери, доставшейся ей от ее свекрови, мамы Вадима Николаевича. Немцы опасались партизан и стали каждую ночь сжигать по одному дому, чтобы было светло. А женщины с детьми и с престарелыми родителями ушли в лес, выкопали в снегу ямы и стали в них жить. Ни еды, ни тепла. Бабушка вспоминала: «Сижу в сугробе, а моя соседка кричит: « Мария Васильевна, ваш дом горит», а я ей в ответ: «Ну и черт с ним», даже смотреть не хотела, настолько это уже было не важно». Что делать - было не понятно, как жить дальше - никто не знал. В следующие дни приехали вооруженные полицаи с собаками. Выгнали собаками людей из леса, сгрудили на дороге и погнали. Куда ведут, никто не знал. Было страшно, каждую минуту они ждали смерти. Думали, что ведут на расстрел. Но пригнали на станцию, погрузили в товарный вагон. Вагон был полный народа. Потом повезли. Куда везут - неизвестно, но все понимали, что ничего хорошего их в будущем не ждет. В вагоне было темно, дверь была постоянно закрыта. Было холодно, люди жались друг другу, чтобы согреться. Еды не было никакой. На станции давали только воду. Везли долго и медленно. Начались дизентирия, болезни, люди стали болеть и умирать. Особенно дети. Мертвые лежали рядом с живыми. На станции мертвых вытаскивали и клали в общую кучу мертвых тел. В вагоне стоял постоянный женский плач, вой. Некоторые женщины не выдерживали этого ада и сходили с ума.

В один из таких безпросветных дней бабушка с Толей услышали выстрелы и крики снаружи вагона. Поезд остановился. Поняли, что снаружи идет бой. Все замерли. Вдруг заскрипел засов, кто-то открывает дверь. Мужчина с автоматом в руках на русском языке кричит: «Выходите скорее. Бегите в лес. В лес бегите». Это были партизаны. Это была Белоруссия. Партизаны остановили поезд, напали на охрану. Они специально вступили в этот бой, чтобы спасти людей от смерти, от контрационных лагерей. Наша бабушка, подхватив Толю, спрыгнула с вагона и они побежали к лесу. А между железной дорогой и лесом была поляна и ее надо как-то пробежать. Бабушка рассказывала: «Пули свистели над головой, люди падали то справо, то слева, а я бегу и только шепчу «Казанская Божья Матерь, спаси, Казанская Божья Матерь, спаси.....». Они живыми добежали до леса. А потом бежали куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого проклятого поезда. А сзади еще гремели выстрелы. А потом они пошли на восток, к себе на Смоленщину.

Шли по деревням, просили милостыню. Бабушка, Толя, икона на груди, ни документов, ни еды, ничего. Люди делились, чем могли, давали что-то поесть. Бабушка рассказывала: «Люди были отзывчивые, относились к нам с пониманием, иногда делились с нами последним, хотя тоже были голодные. Пускали нас переночевать к себе». Но в какой-то момент Мария Васильевна заболела, оказалось, что это тиф. Одна женщина впустила ее больную с ребенком в свою баню. Бабушка болела тяжело, часто была в бреду. Маленький Толя сидел рядом, плакал и просил: «Мама, не умирай. Мама, только не умирай». Хозяйка дома наливала в глиняную крынку молоко, брала какую-то простую еду и все это ставила на порог бани. Толя забирал это, поил маму молоком и выставлял пустую крынку обратно на банный порог. Женщина опять наполняла ее теплым парным молоком. Так прошло несколько тяжелых дней. Кризис прошел, болезнь отступила. По-тихоньку бабушка стала поправляться и она с Толей стали по-немногу выходить на улицу. А на улице уже наступила настоящая весна, ярко светило солнце, пели птицы. Они ложились на доски, которые были сложены у бани, и грелись на солнышке. Но тут заболел Толя, тоже тиф. Но бабушка уже могла ухаживать за ним, а деревенская женщина все также продолжала отпаивать их теплым парным коровьим молоком. Мы не помним ни ее имени, ни названия того населенного пункта. Неизвестная женщина, неизвестное село.

Более-менее поправившись, они пошли дальше на восток. Где и как прошли линию фронта мы не знаем. Наконец добрались до своей деревни, а деревни нет. Все разрушено, ни одного целого дома. Одни кирпичные трубы стоят. От большого села ничего не осталось. Только несколько несчастных, таких же как они, бродят среди своих пепелищ. Решили найти тот сундук, который они закопали в огороде. Стали копать и нашли его. Обрадовались, что не пропал. Откопали, открыли крышку – да, все вещи целы, всё на месте. Были очень рады, но когда взяли их в руки, они рассыпались в их руках. Все превратилось в труху, все сгнило. Очевидно, в сундук попала вода и все вещи испортились. После стольких бед надежды на родной дом не оправдались, жить здесь было негде. А как жить дальше?

Тогда бабушка решила идти в Москву, где до войны жили ее мама и родная сестра Фаина. В Москву в то время беженцев не пускали, город был на военном положении. Она решила проехать туда нелегально. Бабушка с Толей и еще несколько человек залезли в товарный вагон с углем, состав которого направлялся в Москву. Они зарылись в уголь и старались не шуметь и не разговаривать. На станциях зарывались еще глубже в уголь и слышали, как железнодорожники проверяют вагоны и стучат по колесам. Так благополучно доехали до Москвы-Товарной. На станции потихоньку выбрались из вагона и поскорее ушли, чтобы их не заметили. Шли радостные по улицам Москвы, рады были, что дошли, что выжили. Вот и заветный, знакомый 1-ый Неопалимовский переулок. Вот дом, где, как хотелось в это верить, продолжают, как раньше, жить их родные. Поднялись на второй этаж. Постучали в дверь. Дверь открывает мама бабушки и ее сестра. И видят их, худых, усталых, в грязной одежде, перепачканных углем, но живых. Радости не было предела. И плакали, и смеялись. Ведь никто из родных уже не надеялся увидеть бабушку Машу и Толю живыми. Столько времени прошло с начала войны, а от них не было ни одной весточки.

Через некоторое время бабушка с Толей, получив документы, уехали в Малоярославец. Мария Васильевна опять продолжила работать учителем, заниматься своей любимой работой. Толя пошел там же в школу. Бабушка работала учителем начальных классов до 70 лет и имела много наград за свой долгий педогогический труд. Участвовала в учительской художественной самодеятельности, любила петь. До революции наша бабушка пела в церковном хоре и знала наизусть много церковных песен. Уже в 80-е годы, мы помним, сидит она на диване в большой комнате и поет их. Много знала церковных песнопений, мы удивлялись, как она их все помнит, ведь столько времени прошло. Толя, закончив школу, поступил в Московское Высшее Командное Училище имени Верховного Совета СССР, закончил его и всю жизнь был кадровым военным.

Анатолий Вадимович, наш отец и дед, приводил нас к этому знаменитому дому на Неопалимовском переулке и вспоминал те страшные дни.