Воспоминания Рыжова Александра Петровича
(в оригинал внесены незначительные исправления пунктуации и орфографии)
ГАНГУТ.
Полуостров Гангут, юго-западная оконечность Финляндии, расположен на стыке
Финского и Ботнического заливов, в 220 милях к западу от Кронштадта. Его живописные берега окаймлены бесчисленными скалистыми островами Або-Аландского архипелага. Длина его от острой вершины, смотрящей в море, до узкого перешейка, связывающего Гангут с материком, всего 23 км. Ширина – в несколько раз меньше.
230 лет назад в июле 1714 г. у узких холодных берегов, в ещё необитаемых тогда нами водах Балтики, произошел славный Гангутский бой, в котором Петр I разбил корабли шведов.
На высоком берегу полуострова до сих пор стоят как символ победы, вросшие в гранит две чугунные пушки, черные и широкие стволы которых смотрят на запад. Весь полуостров покрыт лесом, песком и пустынными гранитными скалами, на которых кое-где высятся группы стройных северных сосен.
Среди зарослей леса, на фоне нескончаемого песка, тускло блестят рельсы железной дороги, идущей на Хельсинки (120 км), Выборг, на Ленинград (через Финляндию) вьется лента шоссе. Гангутская погода переменчива. Утром –безмятежность, лазурь, тишина. В полдень – внезапные порывы ветра, нагоняющие низкие, тяжелые тучи. Затем снова просветы синего неба и блеск пробившегося сквозь непогоду солнца.
На самой конечности Гангута разбросился город Ханко, по-старому Ганга. Он построен в конце XVIII в., как шведская крепость, стерегущая вход в оба залива.
Одноэтажные деревянные домики окружены кустами шиповников, елями и дубами. В центре города два десятка каменных зданий. Самое высокое и древнее здание –кирпичная водонапорная башня, откуда на много миль видно Балтийское море. Порт Ханко почти не замерзает и функционирует круглый год. До 1940г. городок представлял собой курорт Финляндии с личными виллами богачей, куда на лето съезжалась финская и шведская знать. У самого берега раскинулся тенистый парк из вековых деревьев, вероятно ровесников крепости. Тут же прекрасный пляж с вереницей кабин, обрамляющих в виде полукруга гладь спокойной и мелкой бухты.
Лучшая часть Ханко расположена вокруг парка. От центра расходятся длинные улицы с редкими красивыми деревянными домиками. Около каждого домика небольшой фруктовый сад и низкая изгородь. Со всех сторон, кроме побережья, городок граничит с громадным сосновым лесом, который тянется до самого перешейка.

* * *
В солнечное морозное утро 25 марта 1940 г. советский пассажирский самолет
приземлился на Гангутском аэродроме. Городок был пуст и полуразрушен. Деревянные домики, приспособленные финнами под маленькие курортные пансионы, никак не подходили для военнослужащих, как крепость. Жестокая зима 1940 г. сковала Финский залив сплошным льдом. –
--------------------------потеря текста-----------------------(2-3 предложения)
…..после больших мытарств на пароходе «Сибирь» после того, как провалялся в
Кронштадте около месяца.
Оказалось, что о нас не знают, что мы прибыли, поэтому пришлось до позднего вечера сидеть за городом. Разложили костры.
Судьба назначила меня в 236 отдельный зенитный арт. Дивизион. Офицер, прибывший за нами, повел нас, причем порядком пришлось полазать по каналам (было темно). На другой день, утром, расписали по батареям. Я попал в 3-ю батарею, находящуюся на скале у морского аэродрома, откуда открывался прекрасный вид на город, на весь полуостров с многочисленными островами. Напротив нас был остров «Меден», на нем была 2-ая батарея дивизиона. Левее от нее остр. Гунарсерар – 1 ая батарея.
До этого весь дивизион был из приписников, взятых на финскую и дожидавшихся нас, как спасителей, и на следующий же день все уехали по домам. На этот же день меня назначили на камбуз, так началась моя служба. Первый мой командир – младший лейтенант Юдовин (служит и по сейчас, награжден орденами 2-мя Кр. Знамени, 2-мя Кр. Звезда и медалями).
На пятый день службы меня поставили старшим и, как ни странно, сразу начал обучать телефонистов, не только для них новой специальности, но и для меня. Правда всё шло как по маслу. Появились первые друзья: Разумов, Шапошников, Васильев. Знакомясь друг с другом, мы и не подозревали, что менее чем через полгода нам придется забыть о мирной жизни и стать участниками незабываемой и героической обороны древних и хмурых скал Гангута.
Из занимаемого дома бывшей финской гимназии нас выселили, пришлось строить себе жилище, построили сборный стандартный домик, поставили койки в два этажа, всё время занимались усовершенствованием своих капониров из бетона и валунов. Я по бесконечным просьбам и по ходатайству младшего лейтенанта Юдовина пошел учиться на радиста. К этому времени я обучил телефонному делу с десяток человек, впоследствии одному присвоили звание – младший сержант. Начал ходить заниматься в дивизион на радиста, пригодились знания, приобретенные ещё на гражданке. Познакомился с радистами Садовским, Клюевым, Тимашевым.
Наконец зима начала подходить к концу, мы с нетерпение ждали лета, обещавшего морские купания, и прогулки в прекрасном лесу полуострова. Наступило 1-ое Мая, холодный серый пасмурный день. Мы особенно остро почувствовали тоску по родной стране, где привыкли торжественно проводить праздник. На Ханко всё проходило проще и скромнее. Летом несколько раз ходил в город на увольнение, гулял по красивым улицам и парку. Сколько много народу, в воскресенье 15 июня было особенно людно. Прогуливаясь по парку, встретил своих друзей по работе, они зашли по пути……(текст утерян 2-3 предл…...) Особенно понравились танцы. На 1-ое Мая из зрительного зала вытащили все стулья, получился большой танцевальный зал. Юнга исполнял хорошие вещички.

* * *

22 июня в 4 часа утром пронеслось известие, но толком объяснить никто не мог, что началась война с Германией. Из отрывочных слухов, наконец, выяснилось, что «этой ночью немцы вероломно напали на Советский Союз. Немецкие самолеты только что бомбили Ригу, Либаву, Севастополь, Киев, Одессу.» Между тем на финской границе царило спокойствие. Как всегда сегодня ранним утром в госпиталь доставили молоко, которое гангутские пограничники ежедневно получали от финнов на перешейке.
День был в полном разгаре, все на батарее получили гранаты, винтовки и, пригнувшись, ходили по позиции. Финны, конечно, усиленно следили (за тем), что делалось на нашем берегу.
Утомленные многочасовым ожиданием люди молча сидели у орудий, готовясь каждую минуту открыть огонь.
И так война.
Там, за туманным горизонтом моря, синевшим за островом Руссаре, лежали Таллин и Ленинград. Там лежала Большая земля, уже обагренная первой кровью войны.
Здесь, отдаленные сотнями миль от России, мы особенно остро ощутили сердцем, то огромное и светлое чувство, которое называется патриотизмом.
Из выстроенного раньше стандартного домика пришлось орудийщикам выселиться в капониры орудий, остальным - в наскоро вырытые землянки. Я метрах в ста от батареи нашел в скалах хорошее местечко для радиорубки, причем скала природно была отвесная. Мне пришлось только строить две стенки, две уже сделаны самой природой.
Обвешанные гранатами, ножами несколько ночей напролет работали по
устройству себе укрытий. В порту происходила давка. Командование базы торопилось с отъездом людей, не могущих участвовать в предстоящей защите крепости. Электроход «Сталин» в 6 ч.27 м. взял курс на Таллин, отвалил от стенки, имея на борту 2500 человек. В пути его сопровождали торпедные катера и самолёты. Первая эвакуация прошла хорошо. В тот же вечер, в 6 ч. пассажирский поезд, ежедневно отправлявшийся из Ханко на Выборг через Финляндию, без всяких происшествий пересек границу.
Был тихий час, когда летний северный вечер медленно переходит в короткую летнюю ночь. Город погружался в легкие, почти прозрачные сумерки, звезды становились крупнее и ярче. В воздухе стоял аромат расцветающих лип. Над безлюдными улицами повисла необыкновенная тишина.
Вдруг стрельба, начавшаяся одновременно со всех сторон, оглушила нас. Разрывы снарядов раздались и над нашей батареей. Здесь-то и пригодилась тренировка наших командиров. Залпы следовали друг за другом. Батареей командовал лейтенант Нестеровский. Оказалось, что с финской стороны прилетел немецкий бомбардировщик, по которому наши зенитные орудия открыли ожесточенный огонь.
Всё небо было в разрывах, трассирующие снаряды крупнокалиберных пулемётов, как струи, виднелись везде. В эту минуту нам стало не по себе, все старались укрыться.
Бомбардировщик покружился над городом, взял курс на порт и сбросил там бомбы, разорвавшиеся в воде.
Неподалёку от Ханко, у южного берега Финского залива ханковский летчик Антоненко сбил в эту ночь Ю-88. На следующее утро 23 июня все бросились к радио. Городская радиотрансляционная сеть работала в то время нормально. Радиопередачи не радовали, немецкие дивизии наступали. Финляндия официально заявила о своём нейтралитете.
Визиты немецких самолетов на Ханко начались часов с 10. Отгоняемые нашими зенитными батареями, они торопливо поворачивали на север, беспорядочно сбрасывали бомбы и благополучно укрывались на территории «нейтральной» Финляндии.
Немецкие «ассы» иногда бравировали своим пренебрежением к стрельбе гангутских орудий (брали скоростью). Некоторые из них пролетали так низко, что тени самолетов скользили по батарее, и знак отвратительной свастики непривычно резал глаза.
Бомбы падали большей частью в море или на скалы. Узкая полоска земли, на которой стоял город, являлась трудной мишенью для верного попадания. Раненых или убитых ещё не было.
Личному составу объявили, что нельзя показываться в белых бескозырках и снять гюйсы, так как это привлекает внимание врага с воздуха и с суши. Обороной полуострова руководил командир базы генерал-майор Кабанов.
По данным разведки финны установили против Ханко несколько десятков артиллерийских батарей. На их наблюдательных вышках сидят германские офицеры. В шхерах сосредотачиваются большие и малые корабли для высадки морского десанта на полуостров. Так же было известно, что на сухопутной границе уже сгруппировано несколько немецких дивизий и немало ударных частей финнов, прошедших специальную подготовку для проведения боевых действий на перешейке и островах. В отношении обороны полуострова можно сказать, что основные укрепления сделаны ещё до войны. Вдоль морской и сухопутной границы уже вырыты новые окопы. Сделано несколько рядов проволоки и противотанковых рвов, строится большое количество дзотов, минируется вода и суша. Около 5-ти часов ждали отхода поезда. Вдруг позвонили с границы, что по заявлению финских властей, железнодорожное сообщение между Ханко и Выборгом временно прекращено. Первые три дня на финской границе внешне всё казалось спокойно. Над полуостровом ежедневно появлялись немецкие самолеты. Наши разведчики на батарее быстро определяли тип, высоту, направление. Стрельба наших зениток опережала появление флага на шпиле водонапорной башни, означающее налет авиации (воздушная тревога).
Наша батарея расположилась на огромной гранитной скале, поросшей соснами, просто удивительно, как они растут на камне, нам же служили прекрасной маскировкой, хотя и недостаточной. Приходилось каждый день рубить свежих и добавлять, а засохшие убирать. В перерывах между тревогами орудийщики продолжали устройство своих позиций и капониров из огромных валунов и бетона со стороны обстрела .Уже были сделаны 3-х метровые стены, причем все работы по устройству производились в большинстве ночью, так как финны всё время наблюдали и при малейшем движении открывали огонь из орудий и миномётов. По склонам скалы и вообще кругом позиции каждый кранснофлотец устроил себе укрытие, опять из валунов и бетона на случай наземного нападения или воздушного десанта, для круговой обороны, причем вокруг всё было обнесено в два ряда колючей проволокой и, в особенно опасных местах сделаны проволочные ловушки. По тревогам все разбегались по своим местам, по наземным тревогам весь личный состав, не занятый у орудий и на вахтах, мгновенно выскакивал из капониров. Не проходило и 1-ой минуты, уже командиры докладывали: 1-ое орудие готово, 2,3,4 ое –готово, прибор готов. Люди привыкли к тревогам, что казалось обыденным делом. С начала войны ночью люди ещё ни разу не раздевались. С 1-ой боевой тревоги и до последних дней стояли у телефонов, не отнимая трубки от уха, телефонисты. Передавали мгновенно команды, после вахты выходили на свежий воздух с бледными лицами, с провалившимися глазами от бессонных ночей, проведенных у телефона. Всё было бы хорошо, если бы линии работали без перебоя. В том то и дело, что часто под обстрелом приходилось находить обрывы и соединять провода.
На третий день начала войны с КП дивизиона поступило приказание приготовиться к стрельбе по наземным целям. Это командир гарнизона, генерал-майор Кабанов, учитывая сложившуюся обстановку на перешейке, приказал всем батареям, дивизионам полуострова и всех ближайших островов открыть огонь по финнам. С острова Руссаре стреляла батарея большой мощности и причиняла финнам особенно много казусов. Я стоял в это время на вышке. В бинокль хорошо было видно, как на финской стороне взлетали наблюдательные вышки, склады, загорелся лес. Наши неповоротливые МБР-2 беспрерывно и безнаказанно бомбили. 1-ый гангутский удар наверно надолго запомнился финнам. Их корректировочные пункты на островах Маргонланд и Юссари тоже взлетели на воздух. Через час или два финны открыли беспорядочную стрельбу по полуострову и особенно по городу. Снаряды падали в порту, на морском и сухопутном аэродромах, на городских улицах, в парке и в море. Они со свистом пролетали над батареей и через 5-6 минут разрывались неподалёку.
К этому времени финны стянули много орудий к полуострову и обложили полукругом и начали методический обстрел. Хотя наши орудия заставляли замолчать, снарядов не жалели. Досталось и 3-ей батарее. Появилась первая жертва. Во время одного из обстрелов погиб мой друг и товарищ радист Тимашев, случилось это так:
Тимашев был прикомандирован на батарею во время войны, ему страшно не хотелось на батарею. В это время вокруг позиции ходил дозор. Тимашев иногда тоже ходил и сегодня как раз был в дозоре. Время было – как раз смена дозоров, и Тимашев подходил к месту, где должна произойти смена, показалась уже и она. В это время в 5-ти метрах разорвался снаряд. Тимашев, вместо того, чтобы пригнуться, во весь рост попятился назад и повис на проволоке, осколок прошел полуметровую сосну и снял череп Тимашеву, бескозырка валялась рядом. Когда Тимашева принесли, все боялись подойти, никто ещё не видел человеческой крови, у всех было особенно тяжело на душе, стали понимать, что такое война. Но первые жертвы войны вызывали особенное чувство, которое никогда нельзя забыть. Орудийным залпом по финнам отомстили за друга, товарища радиста Тимашева.
Все невольно задумывались, как у них дома и чем всё это кончится, и с каким нетерпением ждали писем с родины, с большой земли.
Все понимали, что если начнётся война, трудно будет в крошечном городке, окруженном врагами с суши, с моря и с воздуха, и постоянно подвергающемуся угрозам бомбардировок. Все сознавали и необходимость постройки не только защищённых капониров, но и других укрытий, в которых бойцы и боезапас находились бы в относительной безопасности. Оборудование и укрепление позиции к этому времени достигло полного совершенства. Здесь много поработали наши рационализаторы. Над дальномером был устроен щит из бревен на колесиках, щит раздвигался только по тревогам, в остальное время предохранял от осколков. Рассредоточен был и склад боезапаса, пришлось перенести и наблюдательную вышку, которую финны, видимо, заметили, потому что она стояла в стороне от основной группы деревьев, недалеко от артсклада. Теперь вышка получилась выше и безопаснее, место, где находился разведчик, забетонировано, на полу вышки положены листы стали, надо сказать – это помогло, мне пришлось испытать на практике. Начался обстрел батареи, снаряды рвались под самыми орудиями, осколки свистели повсюду, некоторые ударялись и отскакивали. Правда не совсем хорошо чувствовали себя, когда сидели на такой высоте под рев и свист снарядов, в таких случаях махнешь на всё рукой, будь что будет. Обстрел города усиливался с каждым днем, он носил характер частых и неожиданных огневых налетов. Весь город постепенно уходил под землю. Не говоря уже о действующих частях, даже такие учреждения, как почта, военторг, ЗАГС и милиция быстро перешли на подземное существование. Дома опустели. На окнах и дверях появились крест накрест прибитые доски. В июле месяце начались десантные операции на острова, руководил высадкой капитан Гранин, в последствии его отряд захватил 17 вражеских островов, не проходило ни одной операции без участия 3-ей батареи . Батарея заимела счет - несколько разбитых шлюпок и катеров. В ночь с 4-го июля финский броненосец береговой обороны «Вяйнемяйнен», маскировавшийся где-то в шхерах, обстреливал город тяжелыми снарядами. Один из них упал возле нашего зимой выстроенного домика. Удар был настолько силен, что всех нас волной выбросило с коек, а домик покосился и был изрешечен осколками.
10 июля, ночью, наши десантники начали операцию по захвату островов Хорсен, Кугхольм, Старкерн. Это первое серьезное столкновение с финнами закончилось блестящей нашей победой. Только немногим финским солдатам удалось уйти на мотовозах и шлюпках, остальные полегли на скалах или затонули в заливе. Десантный отряд получил удобную базу, с которой вскоре предстояли наступательные действия на соседние острова.
Как тоскливо было ходить по улицам обезлюдившего Ханко! Необитаемые дома с выбитыми стеклами, с наглухо заколоченными или распахнутыми настежь дверями имели гнетущий вид. Так хотелось увидеть в окне человеческое лицо, услышать живой голос, обнаружить хоть какой-нибудь признак жизни. Но всюду царило гробовое молчание, только изредка прогромыхает по улице, подняв облако пыли, грузовая машина, или деловым шагом пройдет увешанный гранатами краснофлотец. Иногда томительное безмолвие дня нарушалось свистом снарядов. Не раз приходилось ложиться на выжженную солнцем траву или бежать в укрытие перебежками.
Сколько мыслей проносилось в эти минуты! Думалось о близких, о друзьях, о судьбе всех нас. Думалось о том, что давным-давно какой-нибудь петровский бородатый солдат, опираясь на своё примитивное ружьё, стоял на этом скалистом берегу и пытливым взглядом смотрел в неизвестную даль расстилавшегося такого же сурового моря…
Все мы, люди Ханко знали, что победа придет. Но в том, что мы уцелеем и вернёмся когда-нибудь на Большую русскую землю, каждый из нас в душе сомневался. Мы ложились спать с гранатами под подушкой и твёрдо помнили, что последний патрон нужно приберечь для себя. О спасении не думал никто. Это чувство роднило и объединяло нас.
* * *

Иногда навещал меня Витя Садовской, мы устраивали с ним прогулки в лес за ягодами, тогда как будто забывали войну и наслаждались природой. О событиях, развернувшихся на фронтах Отечественной войны, мы узнавали по радио. 3 июля слушателей собралось особенно много, говорил товарищ Сталин. Сквозь тысячеверстную даль доносился до нас уверенный голос вождя. Слова этой исторической речи волновали сердца людей, все почувствовали себя ещё крепче, связанными с далекой родиной. Кроме радио, средством информации на Ханко являлась газета «Красный Гангут», выходившая ежедневно до момента оставления нами крепости. Июль с белыми ночами, тревогами, обстрелами и пожарами тянулся бесконечно долго. Мы только ещё привыкли к войне, только ещё принюхивались к пороховому дыму. В свободные часы затишья всем хотелось как-нибудь отвлечься, отдохнуть. На батарее устраивали демонстрацию кинофильмов на свежем воздухе в лесочке, недалеко от батареи, чтобы каждую минуту быть готовым к отражению самолетов. Финны, видимо, замечали вспышки и музыку, сразу же открывали огонь по району, пришлось лишиться удовольствия, теперь только осталось единственное наше развлечение – концерты самодеятельности. Однажды поступило приказание навести линию на НП батареи. Людей не хватало, линию вели не полным расчетом, причем приходилось проходить запрещенные зоны проволочных заграждений минных полей и других сооружений. На расстоянии 5 км нас вдруг остановили, довольно-таки вежливо, после остановивший крикнул что-то в сторону, из-за кустов выскочило человек 10, сразу же отобрали винтовки и под нашими же винтовками повели. После, конечно, выяснили и отпустили. Во избежание недоразумений линию повели ближе к дороге на Хельсинки, которая всё время методически обстреливалась и, почти всё время, горел лес, поджигаемый зажигательными снарядами. После сколько пришлось повозиться с этой линией на исправление обрывов. Особенно отличился краснофлотец Шапошников - под артобстрелом в горящем лесу исправлял связь. 3-го августа, пользуясь коротким затишьем, я пошел погулять. Стояла ясная погода с теплым и прозрачным воздухом, какой бывает на северном взморье в первые дни наступающей осени. Передо мной развертывалась печальная панорама полуразрушенного города. На дороге валялись обгорелые брёвна и вырванные с корнем деревья. У покосившегося фонарного столба лежала убитая лошадь. Обугленные стены домой местами ещё дымились. После обеда я опять пошел гулять, только подошел к колючей проволоке, метрах в 10 от радиорубки, большими скачками бежит олень прямо на меня. Хотел перепрыгнуть проволоку, но не получилось, так и повис, стал брыкаться, от этого ещё больше врезалась, кое-как вырвался. На проволоке остались клочья мяса и много крови. В середине августа собралось в госпитале особенно много раненых. Командир базы решил эвакуировать их морем в Ленинград. Предстояла новая и последняя возможность морской эвакуации раненых на большую землю, на далёкую родину. Раненые покидали Ханко с большой неохотой. Слишком много было здесь пережито, и самая сильная страсть - ненависть к врагу, родилась здесь, на этих угрюмых гангутских скалах. Раненые уходили с Ханко только потому, что понимали: завтра на их места лягут другие, их кровати должны освободиться для товарищей. В один из вечеров весь личный состав был построен - командир зачитал приказ командующего базой генерал-майора Кабанова о присвоении звания, в том числе и мне. Всего на батарее было присвоено семи человекам - младших сержантов. В это же, примерно, время мне было приказано сменить людей на НП, находящихся на расстоянии 9 км от батареи, на берегу против финского острова Эмхольм. Наблюдательная вышка была выбрана на весьма неподходящем месте, приспособили вышку на заброшенной артиллерийской позиции, находящейся на открытом и возвышенном месте. С вышки было замечательно видно все острова, как на ладони, зато и финны давали знать: не успеешь в солнечную погоду вылезти из землянки, как уже заметят и сразу жди гостинцев, начинался обстрел с мелкого калибра, потом шли и побольше. В такие минуты мы все забирались в землянку и не вылезали до конца обстрела. Один только киевлянин не мог у нас привыкнуть к обстрелу, как он говорил «артист киевского оперного театра» Куценко. И только начинался обстрел, он побледнеет, как полотно, затрясется и побежит в землянку, даже если и стоял на вахте. А бегал он как-то смешно . У него на ногах были мозоли и, как ему их не срезали, они опять вырастали. Если долго он шел, то как на гвоздях, на одних пятках. Особенно досталось нам в конце августа и в начале сентября, когда на каждый выстрел наших батарей финны отвечали десятками. Как-то мы шли с обеда, в дороге нас застал сильный обстрел, это был кромешный ад. Один снаряд разорвался совсем близко, забросало землёй и камнями, я только успел пригнуться за большой валун. Большой осколок, ещё горяченький, с силой ударился между ног –этот кусочек металла предназначался мне. В нашем же районе стояла 45-ти мм противокатерная батарея, финнам она особенно не нравилась. Она день и ночь била трассирующими снарядами по катерам и шлюпкам противника, пытающимся прорваться к островам, финны имели особенное зло. Её забрасывали снарядами, то, отчаявшись, били из пулеметов, но пули не долетали и падали в воду. Один из снарядов разорвался в траншее между орудиями. Там было три краснофлотца. Заслышав свист снаряда, двое бросились бежать, но не успели, он уже разорвался. Одного краснофлотца вообще не нашли, а двоих изрешетило , как сито. Нам тоже досталось, финны решили поджечь лес вокруг вышки. Стали бросать зажигательные 6-ти дюймовые снаряды, но у них как-то не получалось. Один разорвался под самой вышкой, он попал как раз в огромный валун. Всю вышку обрызгало зажигательным желтым веществом и не загорелось. Один снаряд ударился о бруствер заброшенной позиции, отлетел и шлёпнулся на наше «крыльцо» у входа в землянку. У нас всё затряслось от такой тяжести, мы долго не выходили, хотя обстрел кончился. Набравшись храбрости, мы вышли и сразу же бросились обратно – на нашем «крыльце» лежит огромный гостинец, по каким-то причинам он не разорвался. Пришлось нам ждать, может быть разорвется, хотя и знали, что если он разорвётся, то нас тоже не найдешь. Самое страшное пройти мимо только что прилетевшего снаряда, ещё горячего, но не разорвавшегося, тем более был приказ не подходить к неразорвавшимся снарядам, а сообщать место по команде, где он упал. Были случаи, когда они, пролежав некоторое время, взрывались.

***
Главные боевые действия происходили теперь на островах, где действовал сводный батальон капитана Гранина. Его штаб находился на Хорсене. У нас этот батальон назывался «легендарным отрядом» капитана Гранина. К нему добровольно стекались самые смелые краснофлотцы базы, в шутку именовавшие себя детьми капитана Гранта. Финны называли гранинских молодцев «черными дьяволами» и очень боялись их. Нередко, увидев приближающиеся к ним полосатые морские тельняшки или черные бушлаты, они без боя бросали свои оборонительные рубежи. Гранинцы выделялись своим видом: бескозырка, распахнутый бушлат, низкие сапоги, кинжал за поясом, на груди автомат и, как обязательный знак корпорации, усы и спускающиеся с висков длинные вьющиеся баки. Финны подготовили специальную ударную группу из лучших своих частей для захвата островов, которыми мы овладели в июле. Эти десантные войска предварительно прошли серьезную тренировку в шхерах. 16 августа начался шквальный обстрел Хорсена, Эльмхольма и Гунихольма. К Эльмхольму стали подходить финские шлюпки и «ударная группа», кое-как зацепились за нордовый берег, оттеснив нашу оборону вглубь острова.

Мне отлично было видно, как катера финнов курсировали между островами, наши батареи открыли огонь, в том числе и 3-я батарея, мне отлично были видны разрывы наших снарядов. Зенитные орудия особенно хороши для этой цели, стреляли навесными и очень много осколков. Ханковские катера и мотоботы подбросили на помощь людей. Противник тоже получил подкрепление. В результате развернулся напряженный длительный бой с участием самолетов и артиллерии с обеих сторон. Дело кончилось тем, что финны, оставив на Эльмхольме двести трупов, в беспорядке отступили на свою базу и остров остался за нами. В этом бою было ранено 82 краснофлотца.
***
Пришла печальная весть – пал Таллин. Наши войска оставили столицу Эстонии. Фашистская армия, топча и разоряя Прибалтику, двигалась на Восток и приближалась к Ленинграду. Красная армия отбивалась от напора бронетанковых соединений врага, медленно отходила с южного берега Финского залива. Мы больно переживали несчастья родной земли, но никто из нас не утратил веры в будущее, веры в Победу. И, хотя был потерян важнейший порт, связывающий нас с Большой землей, хотя Ханко оказался теперь в глубоком тылу врага, ни один из гангутцев ни на мгновение не пал духом. Ханко перешел к обороне, прекратив наступательные операции, но продолжая отвлекать на себя финские войска с Карельского и Ленинградского фронтов. На 100-200 вражеских выстрелов он отвечал теперь только одним, всемерно экономя снаряды. Постепенно снижались и нормы продовольственного пайка. Было решено отправлять в лес каждый день команду краснофлотцев для сбора грибов в помощь пайку. С конца августа началась усиленная радиоагитация со стороны финнов и немцев. Финны обращались к гарнизону полуострова по-разному, то цинично грубо (русские бандиты), то лирически ласково (доблестные защитники Ханко). Они методически призывали нас сдаться и прекратить «бесцельное» сопротивление. Близость врага чувствовалась всё больше и больше.
Подготовка к зиме.
Единственным источником наших сведений о событиях, происходящих на родине, по-прежнему были сводки совинформбюро. Подробностей мы не знали. С момента падения Таллина и до 25 октября, то есть почти в течение 2-х месяцев, ни один корабль не пришел в Ханко, ни один человек не прибыл к нам с Большой земли. Гарнизон крепости в полном смысле слова оказался отрезанным от остального мира. О том, что ленинградцы уже испытывали первые продовольственные затруднения, мы тогда и не подозревали. Дело шло к осени. Начался октябрь. Невозможно забыть эти осенние ночи Ханко! Слово темные к ним не подходит. Гораздо вернее их назвать черными. На расстоянии одного шага глаза не различали решительно ничего. Идти от вышки до землянки, где мы жили, приходилось ощупью. Зато как ослепительно ярко становилось кругом, когда возникали вспышки выстрелов финских или наших орудий. Иногда это «освещение» помогало находить дорогу. Дни стояли большей частью солнечные и теплые, но по временам дождь моросил целыми сутками. Начали подготовку к зиме. Мы принялись складывать кирпичные печи, утеплять двери. Наш маленький «дот», построенный летом, наполнялся водой, в день приходилось таскать воду по 20-30 ведер. С половины октября ежедневная норма мяса для гарнизона снизилась до 23 граммов, а хлеба –до 750. Командование начало поговаривать в отношении перспектив на будущее.


Пока держатся Даго и Ослуссар мы будем контролировать вход в Финский залив. В этом задача Ханко. Если они падут, наше пребывание здесь станет не нужным. Тогда перед нами будет два выхода: или эвакуироваться морем в Ленинград (450 км), что конечно связано с большим риском, или мелкими группами пробиваться по южному берегу Финляндии к Карельскому перешейку. Это тоже связано с риском. Во всяком случае генерал Кабанов склонен к активной борьбе. Октябрь проходил сравнительно спокойно. Финны, потерпев ряд неудач, временно отказались от наступательных действий под Ханко и часть своих сухопутных сил отвели на восточный фронт. Если до октября они выпускали по полуострову 6000 мин и снарядов, то теперь это количество сократилось. Сформированная летом «ударная группа» для захвата Ханко со стороны сухопутной границы, состоявшая из трех пехотных полков, саперного батальона и шести различных рот, значительно поредев в своем составе, отошла на Карельский перешеек. Зато появилась новая угроза с моря. 22 октября немцы заняли остров Даго. В тот же день на Ханко пришла оттуда последняя шхуна «Мария», где были 60 человек личного состава и два десятка раненых. 25 октября, впервые за последние два месяца прибыли из Ленинграда три тральщика. Их сопровождали два катера «морские охотники». Осажденный и голодающий Ленинград не забыл нас в то тяжелое время и протянул руку помощи. Приход кораблей с Большой земли был радостным событием для всего гарнизона. На другой день ленинградские корабли с грузом многих тысяч писем ушли обратным курсом в рискованный путь по минным полям. Со второй половины октября полуостров начал усиленно готовиться к зиме. Гарнизон в предвидение будущих боев в зимних условиях строил новые укрепления, заготавливал тысячи лыж, сооружал платформы для бронепоездов. Оборона в зимних условиях была особенно опасна, полуостров открывался со всех сторон, везде была передовая линия фронта.
Эвакуация.
29 октября по вызову штаба Балтийского флота капитан 1-го ранга Максимов вылетел в Кронштадт. Там он узнал о решении Верховного командования эвакуировать гарнизон Ханко в Ленинград и получил нужные указания. В это время на большом Кронштадском рейде уже стояли корабли, предназначенные для первого гангутского перехода. По плану эвакуация полуострова должна быть произведена в несколько очередей. С первой очередью пошел командир батареи старший лейтенант Нестеровский, радист Васильев и человек 20 личного состава. Васильев подошел проститься, у него дрожали губы, молча пожал руку, никто не говорил об опасностях пути, но в то же время никто не сомневался, что большинство из них погибнет дорогой. Они со своей стороны не завидовали судьбе остающихся на Ханко, но тоже молчали об этом. 2 ноября с Ханко уходило 4246 человек. На горизонте у скалистых берегов острова Руссари виднелись ленинградские корабли, несколько часов назад пришедшие к Ханко по приказу Москвы. Подойти ближе они не могли, так как попали бы в зону видимости врага. После первой эвакуации Ленинград 5 раз посылал корабли на Ханко, пять раз проходили они по минным полям, увозя в тыл на большую землю защитников полуострова. Эвакуация пустеющей крепости продолжалась, гарнизон всё уменьшался.
Подходило 1 декабря 1941 года, последняя очередь эвакуации. Людей было сравнительно мало. На батарее остались только младшие командиры, надёжные бойцы и офицеры. Все были в расчётах, меня поставили на 2-ое орудие ставить угол возвышения, батарея беспрерывно стреляла, прикрывая отходящих с островов людей. Одному орудию было приказано на случай прорыва сухопутной границы передислоцироваться в район сухопутного аэродрома. Повсюду слышались огромные взрывы: взрывались склады, орудия, радиостанции. Часов в 12 дня послышался особенно сильный взрыв в районе передающей радиостанции Ханко, расположенной на складе. Посмотрел туда – здание станции взрывной волной было поднято на высоту 50 метров совершенно целым. После только в воздухе рассыпалось. Посадка на корабли последней очереди началась 30 ноября. Мой друг и товарищ Миша Агдохин тоже уходил в этот день. Расставаясь, он сказал: «Саша, мы были хорошими друзьями, даю тебе на память мою фотокарточку. » И мы крепко расцеловались. Долго не забуду, как у меня мелькнула мысль, что когда дарят карточку, то больше не придется увидеться, сердце сжалось от предчувствия чего-то плохого. Мы не знали, что это последняя очередь эвакуации, оказалось, они ждали на рейде, пока не кончится посадка полностью всех оставшихся. 1 декабря началась деятельная подготовка эвакуации всех оставшихся. По приказу в 17 часов должны быть взорваны все орудия и канониры, трактора. Дальномер ввиду его большой стоимости решили забрать с собой, но всё после бросили в порту в воду. Хотя приказ и был взрывать орудия, но всё же пришлось ещё стрелять, так как с наших островов не все ещё ушли. Наконец, примерно в 18 часов начали взрывать одно орудие, набили песком, заложили снаряд и веревкой из укрытия нажали спуск. Остальные орудия все стреляли, после перешли к следующему. Всюду чувствовалось угнетенное настроение перед неизвестностью. Штаб почти весь был уже на кораблях. На автомашине к батарее подъехали только начальник строевой части и несколько штабных писарей, нам предстояло идти пешком. Последний трактор пустили со скалы с заведенным мотором, набросали по разным щелям листовок, в которых говорилось, что мы ещё вернёмся. Прощальным взглядом посмотрели на скалы, ставшие за это время нам родным домом, на капониры, служившие нам хорошим убежищем от финских снарядов, бомб и мин, на бугорки земли, в которых зарыты наши товарищи по борьбе. Финские орудия ожесточенно били по порту и кораблям, вынужденным маневрировать на рейде. Мы усиленным маршем шли по пустынным улицам Ханко. По сторонам изредка были горящие дома, перевернутые автомашины, некоторые с ещё работающим мотором. Некогда было отступающим переворачивать, финны каждую минуту могли появиться- всего же от границы до города было 20 км. Сгибаясь под тяжестью вещей, тяжело дыша от жары и усталости, мы добрались до места посадки, катер нас ждал. Было около 20 часов. На горизонте выступал из моря остров Руссари, катер шел прямо на турбоэлектроход «Сталин». Мы, стоя с химиком, рассуждали, что если нас высадят на электроход, то, пожалуй, нам несдобровать, такая громадная машина будет первой добычей врага. Подойдя совсем близко, мы услышали, как нам крикнули с электрохода, что он перегружен и больше посадки производится не будет. Чему мы с химиком обрадовались, катер пошел на лидер «Ленинград», там получили тоже самое, пришлось высаживаться на БТЩ. Последний взгляд на город Ханко. Крыши уцелевших домов постепенно сливались в одну туманную полосу, ещё можно было различить возвышающуюся над городом водонапорную башню, да в разных местах зарево пожаров и взрывов. Водонапорную башню постигла та же участь - было отчетливо видно как она взлетела на воздух. Начало темнеть, корабль дрожал от работавших машин, но ещё оставался на месте. Угрюмый Руссари казался ещё мрачнее и выше. Ханко и весь полуостров потонули в густеющих сумерках. Наконец корабли дали ход и без огней вышли в море, начался исторический переход с его опасностями, последний за 163 дня героической обороны. Если корабль подорвется на мине, мы можем оказаться пассивными созерцателями гибели многих людей - и каких людей! С нами шли батальоны, закаленные в гангутских боях и готовые по приказу Родины защищать колыбель народной свободы - город Ленина. Все были наготове, обвешанные гранатами, пулеметными лентами, пистолетами и ножами, если потребуется - сразу в бой.

Над морем была полная луна, видимость была великолепной. Впереди нас, оставляя искрящийся след, шёл низкий коренастый тральщик, с обеих сторон на траверзе легко скользили «морские охотники». Наш корабль держался точно в кильватер впереди идущему тральщику, остальные корабли тоже точно шли в кильватер, чтобы ни на мгновение не выйти из протраленной полосы. Кругом, от берега до берега, притаились сплошные минные поля и отклонение на метр от заданного курса угрожало взрывом и гибелью. Какая ночь сияла над Балтикой! Какой безмятежный штиль сковал зелёное море. Вдруг с обеих сторон тральщика раздались взрывы. Я почувствовал, как палуба ударила по ногам, а затем медленно опустилась. «Должно быть какой-нибудь подорвался на минах» - тревожно подумал я. Пробежавший мимо краснофлотец небрежно бросил на ходу: «Перископы рядом с нами. Кидаем глубинные бомбы.» После пяти-шести взрывов снова воцарилась тишина и отчетливо послышался мерный стук дизелей корабля. Сотни гангутцев, спавших подобно мне в кубриках и на палубе, скорчившись или стоя, не знали какую напряженную и страшную борьбу с бесчисленными опасностями вели команды кораблей в эту ночь. Все корабли имели готовность №1. Люди бессменно находились на постах, наблюдая за водой. Свободная смена, не выпуская из рук длинных футштоков, обмотанных паклей, отталкивали от бортов плавучие мины. Эту ночь мы почти не спали. Не отступали мысли о возможной катастрофе и сознание, что с каждым мгновением мы становились всё ближе к Ленинграду, напрягали нервы до крайности. Скорей бы кончилась эта ночь!
---------------------------------------------------------------------------------------------
Город Ленина находился под артиллерийскими ударами врага. Война вплотную подошла к его стенам. Ханковская эпопея закончилась. Непобежденный Гангут с честью завершил своё дело. В самую тяжелую пору войны, когда необъятная наша страна собиралась с силами для грозного отпора врагу, Гангут отвлёк на себя многие тысячи немецких и финских солдат. Он зорко стерёг балтийские воды, не позволял фашистским кораблям войти в Финский залив. Он поднимал боевой дух защитников Ленинграда, твёрдо веривших в несокрушимость своего дальнего морского форпоста. Стройные ряды гангутцев, высадившихся с кораблей, мерно двигались по широким улицам Кронштадта. Закалённые в боях, спаянные священной ханковской дружбой, они шли на новые подвиги во имя счастья своей великой страны.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------

(Примечание: Продолжение дневника в 1944 году. В Эстонии)

10 декабря 1944 года неожиданно (……..поступил приказ(?))получить радиостанции, продовольственное снабжение, резиновые мешки - значит предстоит десант. Прибыли в развед. роту, куда нас прикомандировали, 10 человек радистов. Этим же утром на автомашинах были переброшены в красивый курортный городишко Пярну, расположенный от Таллина в 130 км в Северо-Восточной части Финского залива. Одетые в ватники, обвешанные гранатами, сумками и автоматами, в десантных бахилах, с радиостанциями в резиновых мешках, произвели на жителей какой-то испуг. А мы, по правде говоря, чувствовали себя смертниками: предстояло дело, какое - мы не знали. К этому времени в руках немцев в Прибалтике был только Курляндский полуостров. Город Пярну мне очень понравился. Кругом чувствовалась какая-то мирная обстановка, по улицам сновали прохожие, молодые и весёлые пели песни. Так в такие моменты хотелось жить! Как же быть равнодушным, когда парни и девушки группами разгуливали по улицам и под звуки губной гармошки пели песни, в кинотеатре демонстрировались кинофильмы. Наконец, 15 декабря 1944 г. под утро тихо поднялись, забрали радиостанции, тщательно и несколько раз проверенные, вышли на погрузку, на катера. Было ещё темно и туманно. На пирсе не было провожающих. Тихо, каждый со своими думами, садились бойцы на корабли. Курс на остров Рухну. Когда узнали, что идем на остров с таким жутким названием, стало не по себе. И как бывает в такие минуты, все махнули на всё рукой, на все блага жизни, а на портретах Сталина написали то, что пишут наши бойцы – герои Отечественной войны. Длинный переход на утлых катерах, а их было три, и сотня отважных, закалённых матросов, переодетых в серую шинель, вооруженных только автоматами. Был 7-ми бальный шторм, сильный ветер нагонял огромные волны. Наши судёнышки бросало из стороны в сторону, порой волна, не встречая препятствия, накрывала катер. Нам, радистам, предстояла почетная и трудная задача - обеспечить связью в бою и связаться с большой землёй. Вся радиогруппа, обеспечивающая радиосвязь в операции, находилась почти на одном катере и в одном кубрике. Здесь были друзья, готовые отдать жизнь друг за друга. Оганесов, Яковлев, Демин, Сугробов, Масленников, Корнеев, Шустров, Графков и другие. Как назло нам попал бронекатер, сидящий очень низко в такой шторм, ему бы только стоять у стенки. С других кораблей казалось, что волна вот-вот проглотит, шторм продолжал свирепствовать с большей силой. Кто не был в море в такие минуты не может представить себе картину, более ужасающую, а если бы попал туда, то сказал бы –это ад. Мы сидели каждый со своими мыслями о доме, о родных, о жизни, приготовившись ко всему неожиданному, некоторые натянули на ноги бахилы- резиновые сапоги до пояса. Надо сказать они много помогли, пришлось высаживаться в декабрьскую ледяную воду. Наиболее предусмотрительные закусывали, неизвестно сколько придется и где быть, чтобы покушать. Другие не могли кушать, их порядком укачало и уже десятки раз травили, хотя уже и травить-то нечем было. В незакрытый люк всё время лилась вода, на палубе образовалась лужа, в кубрике стало душно, от этого ещё больше тошнило. Мой сосед и помощник Масленников спокойно кушал селёдку, многие последовали его примеру, говорят это помогает от качки. Я тоже попробовал, навернул немного булки с маслом, хотя меня и тошнило, старался не двигаться, от этого становилось лучше, а всё-таки раз утерпеть не мог. Сто с лишнем километров прошли по бушующему заливу за несколько часов. Наконец показался остров, на горизонте его было отчётливо видно. Впереди полная неизвестность, что самое главное зло. Все были наготове. Раздался первый залп по острову. Мы с радостью заметили, что над островом уже гуляли наши штурмовики, значит мы не одни. Наконец команда начала высадку. Как это просто звучит сейчас, когда всё спокойно, море не ревёт, нет волны и сильного ветра, а мы на утлых резиновых шлюпках, готовые броситься в ледяную декабрьскую воду, может быть под артиллерийский, ураганный и миномётный огонь, когда кругом ходит смерть трассирующих пуль. Всё обошлось благополучно. Корабли не могли подойти близко к берегу, так как шторм продолжал свирепствовать. Мы сели на шлюпку, которую транспортировали из Пярну, причём пришлось ещё выкачивать воду, не оказалось вёсел. Их смыло сильной волной. Нашли какие-то доски вместо вёсел. В шлюпке были почти все радисты и командир десанта капитан Карадин и подполковник Романцев. Кое-как начали грести, оказалось доски не достаточно, волна начала относить от острова и понемногу заливать шлюпку, брызги заливали всех с головы до ног и сразу же образовывалась корка льда. Волна относила всё дальше и дальше в открытое море. Начали давать сигнал на корабль, где через некоторое время и заметили. Катер подоспел к нам, волна не давала пристать к борту, но всё уладилось, в шлюпке остались только радиостанции и я. Кое-как по ледяному борту качающейся на волнах шлюпки, на четвереньках дополз, меня подхватили с катера, а волна начала заливать шлюпку. Здесь проявил геройство мой друг Вася Дёмин, бросился в тонущую шлюпку и начал передавать станции, я лёг на палубу, а двое бойцов держали меня за ноги, чтобы я не свалился за борт. Не успел выбраться Дёмин, как шлюпка затонула. К этому времени некоторые шлюпки достигли берега и уже к кораблям начали пребывать рыбацкие лодки. На одной из них добрались мы с Масленниковым до корки берегового льда. Груз человека лёд не выдерживал, пришлось прыгать в воду, тут-то и пригодились бахилы. Разложили на берегу костёр- сушились, таяли и держали связь с кораблями ещё производящими высадку первого броска. Во время высадки одна шлюпка перевернулась, людей подобрали, а пулемёт с лентами утонул. Одна шлюпка имела пробоину, боец лежал на пробоине, чтобы вода не протекала, а другой давал сигнал выстрелами из ППС, их подобрали уже почти выбившимися из сил, далеко от острова. Начали движение на берегу, разведчики уже прочесали деревню, всё обошлось благополучно. Расположились в одном из домов, жители сильно напуганы. Выставили дозоры. Начало уже темнеть. Поступило приказание связаться с берегом, оказалось станции и радиста, предназначенных для связи с большой землей нет. Я много раз запрашивал катера о радисте и лучшем друге Васе Дёмине. Дал радио поискать в районе высадки, может унесло в море. На берегу мы всё время поддерживали костёр, может быть его увидят, и он вселит в них надежду ещё спастись и, выжимая может последние силы, добраться до острова или дать сигнал. Так оставалось в полной неизвестности, о судьбе Демина не было слышно. На другой день, благодаря умению радистов, связь с большой землёй была установлена на маломощной станции, чему все несказанно обрадовались. Все понимали, что значит быть без связи, сколько тревог испытали мы за это время - не опишешь. Не проходила ночь, чтобы не было боевой тревоги, корабли противника всё время сновали в районе острова: то миноносец, то подводная лодка или же самолёт. Дали приказание развернуть РТС на маяке, связались и там разыскали в кладовых флаги расцветивания(?), вырезали из них красный флаг и торжественно подняли на 65-ти метровую высоту маяка. Кончалось питание к РТС, да и для нас тоже незавидно, если бы не помогли жители, голодали бы. Всё время запрашивали большую землю о Дёмине, наконец получили известие, он находится в Пярну, вернулся с ушедшими катерами. Неожиданно пост наблюдения на маяке заметил самолёт, это был У-2. Начал кружиться над островом, выбрал площадку и начал выбрасывать какие-то тюки. Как рады мы были, что нас не забыли, в тюках питание для РТС и …две буханки хлеба, немного консервов – и это на 100 человек. Заходим в дома, жители в старомодных костюмах, девушки в длинных разноцветных юбках, по-русски не понимают. Правда некоторые старые люди разговаривали хорошо. Оказалась и какими-то путями попавшая сюда ленинградская девушка. На другой же день опять начала работать школа. Числа 22-23 декабря наблюдатели заметили на горизонте корабли второго броска. Они около пяти суток болтались в море, то были во льдах, то в шторме. Наконец пришла смена - автоматчики, бригады с трехмесячным запасом продовольствия. Наконец мы опять на Большой земле. Задачу выполнили. Курс на Таллин, местечко Мяннику, ставшее нам родным домом.