Я, Савелова Нина Викторовна, родилась в 1929 году.
Отец: Савелов Виктор Ерофеевич, начальник станции Бологое.
Мать: Зенкевич Эмилия Ивановна.
В двух летнем возрасте я осталась без папы, его не стало в 31 году. Мы жили тогда в городе Великие Луки Псковской области. В 31 году нас пригласил в Ленинград родной брат мамы Зенкевич Владислав Иванович. Он работал в НКВД и имел большую «интересную» квартиру с двумя выходами, так что можно было войти в одну дверь и выйти в другую.
В то время топили печи дровами, потому во дворе располагались поленицы дров, а в подвалах дома находились закутки с дровами жильцов. На заднем дворе был большой бак с подъемной крышкой для мусора.
Наш дом по Мойке 112, а в доме 114 жил архитектор Шреттер с семьей. У него был двухэтажный светлый флигель, который и сейчас цел.
В нашем доме жил органист Брауде, позднее его дочь Анастасия Брауде. Профессор Андриевский Александр Александрович. Художник Белов Юрий Владимирович и сейчас живет с родными. Пианист Мищук Валерий Владимирович (часто из его окон льется прекрасна музыка).
В детстве меня водили в детский сад напротив кондитерской фабрики имени Самойловой на улице Писарева. Через дорогу от сада всегда шумела фабрика и раздавался запах вафель. В детском саду были музыкальные занятия. Особенно запомнились Форель Шуберта и Сурок Бетховена: оставалась грусть, жаль было рыбку форель и сурка одинокого. Запомнилась неприятная манная каша с комками и кислые щи. После обеда был мертвый час, раскладывали кроватки из брезента, но спать не могли из-за шума фабрики. После детского сада один год – нулевка , напротив улицы Писарева через Декабристов, там, где сейчас церковь.
В школу пошла на Мойке 108 (10-я). Училась там с 1 по 4 класс. Начальная школа располагалась во дворе, основная имела вход с Мойки. В школе кроме уроков пели в хоре, танцевали. На лето всем давали задание по арифметике и русскому языку.
В 37 году у меня появился отчим - Альбов Николай Вениаминович. Купил мне пианино. Нанял учительницу из музыкальной десятилетки. Грауэрман Надежда Семеновна учила меня музыке.
Еще у отчима были два брата – Сергей Вениаминович, гидрогеолог, жил в Симферополе, и младший, Дмитрий Вениаминович, физик, математик, жил в Ленинграде на улице 3 июля (ныне Садовая) у Калинкина моста.

Летом мы выезжали на дачу. В 41 году лето мы проводили в Шувалово. В июне уже были обстрелы. Через шоссе в поле установили зенитные батареи. Мы уехали домой. А 7 сентября начались массированные бомбежки, и в этот день во двор попала фугасная бомба. Вырвала дерево большое с корнем 8 м от дома, вылетели стекла, но дом уцелел. Так как метились в Адмиралтейские верфи, самолеты заходили с востока, и вся взрывная волна ушла в сторону от дома – дом устоял.
Конечно, в городе была строжайшая светомаскировка. У машин – синие лампочки под колпаками, у людей на одежде небольшие светящиеся бляшки. Неяркие, серо-голубой свет. Взрослые дежурили на чердаках, с ними были мальчики-подростки, тушили зажигательные бомбы и сбрасывали их с крыш.
На фронт Николая Вениаминовича не взяли - больное сердце, а у дяди Димы был один глаз. С нами жила еще моя бабушка, мама Эмилии Ивановны и Владимира Ивановича. Она была 1878 гр. Звали ее Владислава Иосифовна. В 39 году родилась моя сестричка Сонечка. Ей было 2 г. 8 месяцев, когда начались бомбежки.
Во время налетов были воздушные тревоги, мы спускались в убежища, или прятались за толстые стены, в дверные проемы, которые считались надежными в случае обрушения.
В январе от голода погибли мой отчим и дядя Димочка. В марте бабушка Владислава Иосифовна. Сонечку устроили в детский сад, в надежде, что кормят детей лучше… В марте Сонечки тоже не стало. Остались мы с мамой вдвоем.
Моя мама работала старшей машинисткой в геологическом управлении. Зенкевичи (дядя Володя и Вова, ему было уже 23 года) ушли на фронт. Дядя Володя не вернулся. Их семья была отправлены в эвакуацию в самом начале войны. Вова после войны прожил несколько лет. У него была контузия. У него осталась семья: жена (Любовь Яковлевна Городищер по девичьей фамилии) и двое детей, Стела и Эдик.

Летом 42 года появилась возможность нам с мамой выехать за Ладогу на работу в совхоз. Что мы и сделали. Кобона, Лаврово, станция Войбокало и деревня Дусьево. Все оставалось дома. С собой взяли только две кожаные куртки и две пары ботинок моего отчима, которые остались от его командировок в Архангельскую область. Работали в поле – картошка, морковка, турнепс, капуста, бомбежки, обстрелы. Особенно страшно, когда от обстрелов и бомбежек негде спрятаться в поле: прятались в борозду между грядками.
Потом немцы пошли в наступление… Мама смогла устроиться в столовую летчиков. Варила овсяный кисель, кашу. Ей посоветовали попробовать устроиться в воинскую часть. В штабе 8 санитарной армии Волховского фронта нас приютили. Мама устроилась вольнонаемной и стала работать машинисткой, а меня направили в полевой подвижной хирургический госпиталь, находившейся в тот момент в 2 км от штаба армии. Расстояния менялись в зависимости от передислокации. Сначала воспитанница-санитарка, позднее – доброволец-красноармеец, дружинница. Приняли в комсомол. Исполнилось 13 лет. Работала сначала в приемном покое, куда привозили раненых с передовой, но вскоре перевели в аптеку госпиталя. Здесь ушла на передовую моя предшественница, Надя Простолупова, лейтенант медицинской службы. Ей было 22 года. Она погибла.
Под руководством начальника аптеки Ващук Евгении Григорьевны, капитана медицинской службы, я быстро освоила работу. Готовила стерильные растворы для внутривенных и подкожных вливаний раненым. Смешивала компоненты для изготовления мазей, фасовала порошки. Раненых к нам привозили с передовой с повреждениями головы и груди. Врачи делали назначения, медсестры выписывали по латыни рецепты, я принимала их и готовила лекарства. Стерильные растворы всегда готовились заранее с запасом, так как их нужно было после изготовления по-особому закрыть: ватная пробка в марле и колпачок из марли, перевязанный ниткой. На каждую бутылку приклеивали этикетку, подписанную заранее. Потом санитар стерилизовал их.
Подготовленные лекарства я раскладывала на подносы согласно выписанным рецептам по палатам.
Вечерами я выдавала приходящим медсестрам по рецептам подготовленные лекарства. Мне работа нравилась, была по душе, мне доверяли. Начальница проверяла мою работу, и всегда было все хорошо сделано. Для меня было важным, что я могла помогать раненным, даже не находясь с ними в непосредственной близи.
Когда раненных подлечивали, но на фронт было еще нельзя, их оставляли в госпитале в команде выздоравливающих. Они переносили вновь прибывающих на сан обработку (кому можно), на операции, в палаты. Помогали при передислокации. Их подлечивали и отправляли обратно на фронт.
Госпиталь наш располагался в густом лесу среди болот. Ходили по кладочкам, дощечкам
Электродвижок обеспечивал свет в палатах и операционных.
На передовой раненых с поля боя выносили дружинницы. После перевязок и первой помощи раненных распределяли по типам ранений в соответствующие госпитали. Вблизи от нас были терапевтически и эвако-госпитали (если нужно было отправить в тыл). Для подъезда санитарного транспорта в лесу работала команда выздоравливающих, которые после инструктажа рубили просеки, настилали калею досками, валежником, кладями.
1942 году нам вручали нагрудный знак «Отличник санитарной службы». Это моя первая награда. А вскоре медаль «За оборону Ленинграда». Главной я считаю медаль «За победу над Германией», ее давали не всем.
В районе Жихарево шла жаркие бои, и погибло много народу. Остатки 8-й армией соединили с 67 армией Ленинградского фронта и переименовали. Наш госпиталь стал воинской частью № 10 856 вместо ХППГ 731. Стали гнать немцев в сторону Прибалтики, а меня откомандировали в Ленинград для продолжения учебы.