Жили в селе Паново два друга – Валя и Ваня. Были они одногодки- 1915 года рождения.
Ваня рос и развивался быстрее, чем его товарищ. Был он на сантиметров 10 выше своего друга. Характер у Вани был решительный, мысль у него всегда работала быстро. Валя же был полной противоположностью. Дома у ребят стояли на одной улице, и потому подружились они с самых ранних лет своей жизни. Дружба их была столь крепкой. Что казалось стоит их разлучить – они и минуты не смогут прожить друг без друга. Мальчишки мечтали быть в жизни, как всегда вместе и, что бы не случилось у них в жизни, всегда приходить на помощь друг другу, какие бы ни вставали преграды на их жизненном пути.
Шли годы росли и мужали два друга Иван и Валентин. И вот уже Иван становится председателем сельского совета, а Валентин – секретарем.
30 – годы были не только временем стахановского движения и трудовых побед. После прихода к власти в Германии Гитлера и фашизма в мире возрасла угроза войны. К ней нужно было готовиться. В 1935 году впервые в истории села и района были проведены двухнедельные военные сборы допризывников. Иван и Валентин были в рядах мужчин, обучавшихся военному делу. Впервые втайне от друга Иван решил идти в армию. Боясь упустить такого боевого председателя, члены призывной комиссии решили ему отказать. Глубоко засела в душе обида, не стерпел он её, уволился и уехал Угоян в Эвенкию. Валентин вскоре уехал к нему. Там и застала их война. Валентина на войну забрали первым и больше с Иваном видеться, к великому сожалению, ему не пришлось.
Иван в 1941 году попал на курсы в военно-пехотное училище. В Ачинске. Валентин воевал на Юго-Западном и Западном фронтах. Затем судьба поменяла их местами – Валентина с фронта направляют в военное училище в Шадринск, а Ивана из Ачинска на западный фронт. Они писали друг другу письма,, правда редко, потому что не знали где будут завтра. В мае 1942 года в звании лейтенанта Иван получил назначение в 13 – ю армию Брянского фронта, в 148-ю стрелковуюдивизию, в 469-й стрелковый полк. В ноябре 1942 года Валентину после его возвращения в часть из госпиталя, наконец то пришло долгожданное письмо от Ивана. Как радовался он этому письму! Ему не верилось, что в этом аду может случиться такое счастье. Но это письмо было последним, которое он получил от своего друга….
Комунист, старший лейтенант Иван Егорович Панов погиб от артогня немцев при прорыве вражеской линии обороны в декабре 1942 года.
После войны немного окрепнув от полученных на фронте ранений, Валентин Андреевич Савватеев решил отыскать могилу своего друга Делал всевозможные запросы, ездил по местам боев 13-й армии, но нигде не мог найти, где упокоился его единственный друг.
Было ощущение, что в том военном аду все перемешалось и пропало неизвестно куда. А дело оказалось в том, что на мраморной плите братской могилы, где был похоронен старший лейтенант Панов Иван Егорович, было ошибочно указано отчество героя сибиряка – Георгиевич. Вот почему только через 20 лет Валентин Андреевич смог приехать на могилу своего друга Ивана Егоровича Панова в село Коротыш Ливнянского района Орловской Орловской области. Валентин Андреевич взял горсть земли с братской могилы, в которой похоронен его друг, и привез ее на родную землю, в Паново
В сквере Пановской средней школы, на высоком берегу Ангары, жители села соорудили памятник своему земляку,защитнику Родины, Панову Ивану Еговичу.На открытии памятника было много народу, венков и цветов, особенно роз, которые Валентин Андреевич привез из далекой Молдавии где он остался жить после войны.

Уважаемый Николай Антонович!
Я весьма польщен вашей просьбой написать газете с воспоминаниями о боевых делах давно минувших дней. Мне это сделать хотелось бы, но едва ли хватит сил, да и времени-то очень мало.
Письмо Ваше, самое дорогое для меня, шло очень долго без индекса, да и нашло меня на лечении в госпитале города Тирасполя. Вторая причина, которая вызывает у меня затруднения, заключается в том, что о себе писать как-то не с руки. Да и биография моя прифронтовая, вначале так хорошо развиваясь, вдруг оборвалась ранением. Хотя жизнь все же выдержала испытания, и пока, возможно, даже отпраздную 40-летие победы.
Грамотно, по-журналистски писать не умею. Но для моей чудесной Эвенкии, для друзей моих и, главным образом, для Вас, уважаемый Николай Антонович, я просто напишу Вам это не очень складное письмо из нескольких пунктов.
1.Все мы, кто родился в канун Октября и первые годы Советской власти, успели посмотреть, как последние кадры киноленты, жизнь старого уходящего мира и его кровавый след. Мы с другом Ванюшкой однажды видели, как какой-то приблудный казак в нашем селе сначала (убил человека) выстрелом в упор, а затем лежачему разрубил голову клинком. Этого садизма ему показалось мало, он свою жертву бросил на несколько дней для всеобщего обозрения, на страх всем, кто выступил против царизма и угнетения. Но революция победила и мы выросли под знаменем Советской власти.
2. После окончания гражданской войны, преодолевая разруху и отсталость, мы познавали азы грамоты через школу, а взрослые - через ликбез. Затем наше поколение стало грамотными людьми, хотя отцы и деды наши когда-то расписывались крестиками. А когда началась индустриализация страны и коллективизация в деревне, мы, комсомольцы, сагитировали родителей за колхоз и стали колхозниками-активистами. Проложили первую колхозную борозду поперек всех многовековых межей наших предков. Хотя кое-кто из наблюдателей и посылал нам весьма нелестные слова, но мы верили, что делаем то, что требует жизнь,, и ничто нас не могло сбить с намеченного партией Ленина пути. Когда в первое время неурядиц колхозной жизни кое-кто стал сомневаться и попятился назад, желая взять свою лошадь и телегу обратно, Ванюшка встал на самодельную трибуну, сооруженную из порожних ящиков, и во весь свой отроческий голос сказал: "Назад к Карюхе - никогда!" - (заметим, что у них, действительно, была такая лошаденка: невзрачная, но всегда, увидев подростка, угрожающе шла на него, поводя ушами.) Взрослые удивились такой смелости парня, но мы его поддержали.
3. 1935 год оставил неизгладимый след в памяти и сердце. Мы, получившие образование 5-6 классов, были "грамотеями" на селе и первыми из селян стали работать на должностях в колхозе, сельсовете и торговле. Когда Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин поздравил Страну Советов с её совершеннолетием, мы приняли это каждый на личный счет и приняли посильную долю ответственности за новую жизнь, за благополучие и безопасность Отчизны.
В этом году было много и других событий, очень важных для нас. Во-первых, с первого января был образован Красноярский край, и нам казалось, что это ближе, чем Иркутск, и поэтому больше шансов побывать в краевом центре. Во-вторых, тоже с первого января были отменены карточки на хлеб и хлебопродукты. Для нынешней молодежи это обычное состояние, а тогда было очень трудно видеть, как люди хотели купить буханочку, но нет карточки - нет хлеба. И вдруг утром первого января в магазинах хлеб в достатке, и все, кто хочет, покупает. А нетерпеливые то ли для утоления аппетита, то ли для убеждения, действительно ли это настоящий хлеб, выйдя за дверь магазина, отломив его, с аппетитом уплетали. Это было незабываемое событие нашей нови, колхозной деревни, всей индустриальной мощи страны. До сих пор не понятно, почему эту великую победу мирного труда не закончили праздником хлеба, днем хлеба. В-третьих, Седьмой Конгресс Коминтерна, поднимая народ всех стран на борьбу за мир, в своем решении заявил, что фашизм - это война.
В-четвертых, итальянские фашисты напали на Эфиопию и заняли одну из её важнейших провинций, Данавиль. Это событие всех нас взволновало и насторожило. Петров Матвей и Панов Карп ушли в ряды Красной Армии. Ванюшка (Панов Иван Георгиевич), тоже хотел уйти добровольцем на военную службу, но его не взяли. Нужнее был здесь председатель, каковым он являлся. Но тогда же он заявил, что сидеть сложа руки нельзя. Надо крепить оборону, так как фашисты и нас не оставят в покое. В-пятых, впервые в истории Кежемского района мы, допризывная молодежь, прошли месячные сборы военной подготовки, и каждый из нас стал думать не только о своем благополучии, но и о безопасности социалистической Родины. Многие тоже стали добиваться зачисления в ряды РККА. Ванюшка на этих занятиях показал свои отменные способности по военной тактике.
4. Мы с детства знали какую помощь оказывала Кежемская волость эвенкам в борьбе с голодом, болезнями и грабителями тунгусниками (тунгусник, устар. «купец, торгующий с эвенками».). Когда предложили поехать на работу в Эвенкию, мы согласились и поехали с Ванюшкой на Угоян (ф. Угояна, Тунгусско-Чунский район , Эвенкия) затем я был переведен на Муторай. Но мысль о возрастающей военной опасности не покидала нас. Хотя мы уже освоились с работой на новом месте и радовались как наши молодые и пожилые друзья-эвенки быстро осваивали новые методы коллективного охотничьего труда и советского быта. Да и мы кое-чему поучились. Забегая вперед, скажу, что для меня это была такая учеба, которая без преувеличения можно сказать, сохранила, помогала сохранить и выжить во фронтовой специфической обстановке.
Как уже упоминалось о нашем обостренном чустве к нарастающей военной угрозе, мне предстояло ехать на призыв, так как уезжая в Эвенкию я не снялся с учета.
Уезжая в Кежму я принял от Ванюшки упрек за то, что не снялся с учета и этим обогнал его с уходом в армию. На что я возразил и сказал, что вот поеду, снимусь и вернусь для совместной работы в Ванаваре.
А он взял меня по дружески за плечи, потряс и сказал:-, нет, ты не вернешься, тебя заберут в красную армию. Он имел какое-то более острое предчувствие к приближению войны и оказался прав. Все четверо нас, уходивших на призыв, зачислили в кадры РККА. Так с 1938 года я служил на военной службе в составе Первой Дальневосточной Красной Армии. Ванюшка до войны был в гражданке.
5. Я с Дальнего Востока в 1941 году переехал в Подмосковье, а Ваня был мобилизован на военную службу и зачислен в Киевское Военно-пехотное училище, находившееся в Ачинске Красноярского края. Трудно вспомнить все, что происходило в те грозные месяцы под Москвой, когда враг, не считаясь с потерями, рвался к Москве. Он не шел, а полз, но все же угрожал своей грозной лапой прикоснуться к столице нашей Родины. Много было разговоров: сдадут - не сдадут Москву? Но когда часть правительства выехала из Москвы в Куйбышев, стало совсем плохо. И снова тревожные разговоры: И.В. Сталин уедет или нет из Москвы? Самые тяжкие дни для меня (да и только ли для меня?) были дни 17-18 октября, когда из Москвы потянулись вереницы беженцев. Я тогда еще работал на санитарке и по служебным делам со старшим батальонным врачом много ездил по подмосковным селам где-то между Коломной, Зарайском и Подольском. Забыть невозможно, что пришлось видеть. И вдруг в утренних газетах прочитали: оборона Москвы возложена на генерала Г.К. Жукова. Всех паникеров и дезорганизаторов на месте преступления... И всё - дороги стали чистыми. Движение нормальным. Под приказом стояла подпись Сталина. Значит, не выехал, значит Москву не сдадим, все ляжем, но не пустим немцев в сердце страны Ленина, в нашу Москву.
После этого шли тяжелые бои в Подмосковье, а в ночь с 5 на 6 декабря начался разгром немцев сначала Калининским, потом Западным и затем Южным фронтами. Дышать стало легче. Остался в памяти след зверства фашистского стервятника. Гонялись они даже за одиночными мишенями, имея господство в воздухе. Было дело и со мной, но удавалось уклоняться благополучно. В те трудные дни, когда бесноватый фюрер объявил взятие Москвы делом считанных часов, стервятники особенно нахальничали. Однажды услышал позади себя звуки стрельбы. Открыл дверцу кабины на ходу и увидел сзади, на окраине деревни, которую только что миновал, горел стог. Мелькнула мысль: "стервятник!" И в тот же миг словно колотушкой по машине ударила пулеметная очередь. Я повернул машину и вылетел через канаву на поле где стояло дерево (кажется, шелковица). Впереди меня вылетел мессер на 70-ти метровой высоте и начал разворачиваться назад. Я понял, что он меня сейчас начнет в упор расстреливать, сорвал винтовку со щитка и, сделав несколько шагов в заросли, залёг. Думал, что стреляю-то я по-охотничьи, даже иногда белку не портил, пользуясь ее глазными отверстиями. Да к тому же с трудом когда-то у пехотинцев достал один патрон с броне пробивной пулей (выменял на пачку махорки). Надеялся, что если не собью стервятника, то царапин ему сделаю столько, сколько в магазинной коробке патронов. Правда, это было впопыхах, и проглядывалась детская наивность и самонадеянность. Но было неукротимое желание встречи, как с хищным зверем, и решить вопрос по принципу кто-кого? Но, к великому моему огорчению, этот мерзавец, снизившись до пятидесяти метров, не развернулся, а лег обратно на прежний свой курс и скрылся за узенькой лесной полоской. Мне стало не по себе, что он уклонился от встречи со мной, меня трясло от злости, как после упущенного зверя. Было не понятно, почему он так резко поменял свое решение. Я быстро заскочил в машину и поехал туда, куда улетел стервятник. На том полустанке находился мой врач.
Когда я выехал с этой опушки леса, то увидел, как в четырехстах метрах поднялись столбы земли и дыма. Что-то горело. Горел крайний маленький деревянный домик в котором была парикмахерская.
Здесь следует сказать о том, что за несколько дней нашего стояния в этой местности, мне приходилось несколько раз в день бывать на этом полустанке. На окраине его была эта парикмахерская, в которой работал мужчина, лет 65-и. У него была трехлетняя внучка Катя, родители которой оба ушли на фронт, сказав: "храни ребенка, после победы найдем вас и встретимся".
Девочка всегда сидела рядом с домиком на лужайке. Мы с ней познакомились. Игрушек тогда у детей не было. Я собрал ей несколько шайбочек, разноцветных гаек, почистил их до блеска и Катька моя обрадовалась и засияла, как солнце в майское утро. Мы так познакомились, что стали настоящими друзьями, и она всегда поутру уже ждала меня на лужайке. Время-то было тревожное, оно передавалось и таким крохам, как моя Катя. Однажды она меня ошарашила вопросом:"Дядя Валя, а Вы нас не покинете?" Тогда части наши отходили, оставляя родные края... Это на меня подействовало, как внезапно опрокинутый кипяток.Я взял ее на руки, прижал к себе, покрутился и поцеловал в носик и сказал:
-Что ты Катенька, разве можем мы тебя, такую единственную красавицу покинуть, никогда! Да и уходить нам некуда - нет дороги. Об этом все мои боевые друзья-красноармейцы знают и велели передать эти слова тебе.
Ребенок радостно улыбнулась и сказала
-Ой, хорошо-то как!
Когда увидел дым, сердце ёкнуло. Что с девочкой? Подъехав, обнаружил, что две бомбы он бросил на эту избушку, от которой догорали бревна. От лужайки осталась чуть приметная кромочка травки, а в нескольких метрах от воронки, на кустарниках, висела шапочка-мухоморка, в которой всегда меня встречала Катя.
Это была величайшая подлость фашиста, учиненная под видом войны. Он не мог не видеть, что тут избушка "на курьих ножках" и возле неё ребенок. Даже тогда, когда он дал очередь по мне и начал разворачиваться, чтобы добавить, я четко видел его кривую ехидную улыбку, когда он почему-то даже стащил с нижней части своего лица шлемофон.
Второе злодеяние он совершил сто метров дальше, разбомбив пассажирский поезд, в котором ехала очередная смена рабочих на Московские предприятия из пригородных сел. Здесь тоже были в основном подростки, старики, женщины.После гибели девочки я не мог оставаться в технической части и попросился в противотанковый истребительный батальон. Но чуть позднее вызвал к себе комиссар части и сказал:
--Мы с Вами служим Родине три года честно. Война только разворачивается. Армии нужны командиры. Мы направляем Вас в Московское военно-политическое училище. Желаем успехов.
Город Шадринск. Тыл. Училище, носящее имя великого Ленина, обязывало многому. Приехали мы туда с нескольких фронтов Отечественной войны, будущие политруки, воспитатели воинов, способные первыми подняться в атаку. Училище, с его бешеным ритмом учебы, дало не только физическую закалку на лыжах,повысило тактические знания,ознакомило со всеми видами обычного и нового вооружения, но показало более глубокие корни звериного оскала фашизма. Здесь мы узнали о директиве гитлеровского командования о том, что коммунисты, особенно политруки, при захвате в плен уничтожаются на месте по лишь одной причине - они являются главной силой, активно противодействующей на пути колонизации немцами России.
Наша пятая рота являлась правофланговой. За ней было несколько рот таких же политработников, которые после учебы направлялись в роты, на линию огня, где ковалась победа. Никто из них не убоялся этой зверской директивы для своей жизни, но и щадить фашистов никто из моих сослуживцев, стоявших в строю училища, носящего имя вождя революции В.И.Ленина, никто из них пощады фашистам не обещал и не давал.Как стояла наша рота на правом фланге строя училища, так и попала на правый фланг Отечественной войны, в распоряжение Карельского фронта, на Кольский полуостров. Позднее ребята в шутку говорили:
-Красота-то какая! Справа-Баренцево море, слева-Финляндия, а прямо по курсу - Норвегия! И всё это в каких-нибудь тридцати километрах от нашей Государственной границы. Здесь враг был остановлен ещё в августе-сентябре 1941 года и вынужден был зарыться в землю, чтобы весной снова попытаться захватить Мурманск.
Для того, чтобы сорвать планы противника и улучшить свои позиции наши войска ранней весной 1942 года начали наступление. В первые дни наступления выбили немцев с насиженных теплых землянок и укрепленных позиций под открытое небо. Вскоре погода резко ухудшилась, об этом так пишет в своих воспоминаниях наш командир дивизии. "На всю жизнь запомнилось, как на шестой день наступления, 3 мая 1942 года, разразился буран небывалой силы. Он длился не переставая трое суток. Ураганный ветер срывал снег с сопок и нес его в лощины, там примешивался низовой воздушный поток, крутил вихрем, и миллиарды колючек-льдинок обрушивались на все живое.
Тяжелые рогатки, установленные перед передним краем обороны, на половину вмерзшие в землю, порывом ветра вырвало на участке до двухсот метров и отнесло более, чем на километр.
Войска попали в снежный плен. Стихия грозила потерей многих и многих жизней. Но части и подразделения не утратили боеготовности, не пали духом."
(См.Х.А.Худалов "На кромке континента" М.1974г.)
Вот здесь и пригодилась закалка моей Эвенкии! Измученны5е снегом и ветром, мы с НАСЫРОВЫМ, зарылись в снег возле березки, положили рукавицы под колени, а сверху укрылись своими вещмешками, да так и проспали на коленях в снегу, прижавшись друг к другу, часа три. Проснулись, размялись и снова вперед. В молодости это под силу.
В тех боях, выбитые со своих позиций, немцы отчаянно атаковали нас, в надежде вернуть прежнее положение. За невзрачную одну высотку несколько раз они пытались с помощью кочующих минометов контратаковать и выбить нас с её вершины. Уже изрядно пооставляли трупов своих солдат и офицеров перед нашими позициями. Да и у нас в роте осталось чуть больше полутора десятков воинов, да и те, простуженные, часто с обморожениями. Казалось у обоих сторон иссякли силы. Серое время без четкого разделения на сутки тянулось без конца: ночи нет, день в серой сплошной мгле с порывами ветра и снежных усиленных зарядов.Но снова, набрав откуда-то крупную группу войск, противник бросился на нас. На лыжах, в масхалатах, они, набирая скорость, неслись по склону своей высоты к подножию нашей высотки.
Все мгновенно и дружно открыли прицельный огонь. Тоже из винтовки стрелял и я. Но тут же почувствовал, что слева от меня станковый пулемет молчал. Глянул на пулеметчика и понял: от холода у пулеметчика окоченели руки, а под обшлагами рукавиц образовался лёд. Это не давало ему возможности выжать гашетку пулемета до отказа и открыть огонь, мгновенно подскочил к нему и небрежно изо всей силы схватил его одной рукой за воротник полушубка, а другой за ремень и отбросил от пулемета. Почувствовал, как на нем лопнул полушубок от воротника до пояса. Нажал на гашетку, и пулемет заработал, прострочил слева на право по наступающим лыжникам. И тут же в прорезь заметил, словно на меня ползет какая то лавина под мушку прицела. Глянул сбоку и понял, что срезанные очередью упали, но на них сзади, по инерции, наскочили другие лыжники и тоже катились вместе с валом снега вниз. Новые очереди пулемета дополняли эту трагическую картину вражеского шабаша. Подполз пулеметчик и поправляя ленту кричал:
-Давай! Давай! Так их! Так их!
Только из последних рядов несколько лыжников, поняв эту бессмысленную попытку, внезапно и массировано навалиться на нас, занять наши позиции. резко повернули влево и ускользнули в мертвое пространство. После этого контратаки немцев прекратились в этом районе.Вскоре приказом я был переведен в 5 роту того же 24 гвардейского стрелкового полка 10 гвардейской стрелковой дивизии, где тоже было 17 воинов, в том числе, один младший лейтенант и один сержант. Нас отвели во второй эшелон для отдыха и пополнения полка. Поскольку командир роты выбыл по ранению, то мне пришлось вести роту к месту захоронения погибших наших бойцов. На этом участке Северного фронта активно действовали вместе с нами моряки и корабли Северного флота.
Случилось так, что тяжело раненый североморец попал в руки гитлеровцев. Не добившись от моряка нужных показаний они учинили ему зверскую расправу. Выжгли ему сначала пятиконечную звезду на груди. Затем этого им показалось не достаточно, и они вспороли ему живот. Воины поклялись в предстоящих боях отомстить гитлеровцам за муки боевого товарища.
Кое-кто ныне начинает поговаривать в защиту фашистов, пытается сгладить зверства которые они творили на фронте и в тылу против нашего народа. Но моим глазам свидетелей не нужно. Невинно загубленная девочка-лопотушка и зверские истязания раненого воина остались в памяти моей на всю оставшуюся жизнь.
Тогда на Карельском фронте среди воинов была песня, где есть такие слова: "Ты, помнишь, сказала, когда провожала: "Разлуку враги принесли." С тех пор не забуду, врагов бью повсюду, чтоб впредь разлучить не могли".
В конце июня и к нам, на полуостров Кольский, пришла весна. Мы немножко отдохнули, (главное отоспались), позанимались боевой и политической подготовкой, получили пополнение и снова на передовую, сменив один из полков нашей дивизии. Мой командир второго батальона сразу как-то приблизил меня к себе и надавал столько приказаний, что я ели успевал их выполнять.
Пятая рота приняла оборону на скалистой высоте "Орлинное гнездо". Высота находилась на вершине острого угла треугольника, врезавшегося в оборону противника. Проползли вместе с комбатом по-пластунски метров 50 к валуну размером, примерно, 3 метра длины,1,5 толщины, возвышающемуся до 1,6 метра над поверхностью. Отдышались и осторожно огляделись. Комбат приподнялся и, обращаясь ко мне, сказал:
- Справа - фашисты, слева - фашисты, так же впереди. Великолепный наблюдательный пункт не только для ротного, но и батальонного командира. Все они, как на ладони, но и мы, как на сковородке. Простреливают со всех сторон не только арт. мин. огнем, но и из крупнокалиберных пулеметов. Дальше на юг наших войск нет. Не зевай.
И, помолчав, добавил:
- Погибнешь у этого камня, - сообщу домой о геройской гибели. Но если сделаешь хоть один шаг от этого камня в тыл и будешь убит, - считай, что ты изменил Родине, и об этом тоже сам сообщу в дом, где ты родился. Знай, что нам нужно освободить нашу землю, поселок ПЕЧЕНГУ, где стоит старенькая, почерневшая от времени, часовня - знак многовековой принадлежности этой земли России.
Я терпеливо слушал комбата, ГУЛИЦКОГО ПАВЛА ФЕДОРОВИЧА, боевого командира, воина, и думал: "Дорогой комбат, я ведь тоже четвертый год беспрерывно проливаю солдатский пот и в первый месяц нынешней войны вступил в партию Ленина. Для меня вопрос давно решен: победа или смерть! Третьего не дано." Но ответил комбату коротко:
- Есть, ни шагу назад!
Он добродушно улыбнулся, и мы тем же пластунским движением сошли вниз.
Враг, отогревшись, снова начал осуществлять наскоки на нашу оборону. Но теперь уже нам был придан пулеметный взвод, который находился в уже кое-как укрепленных огневых точках. Уже воинов в роте было свыше 50 человек и в достатке боеприпасы.
Но, к сожалению, при отражении одной из многочисленных атак немцев, от близкого разрыва мины меня "задело" по голове, да так, что в сознание вошел через пятнадцать дней в третьем эвакогоспитале. Долго лежал на излечении. Вернулся в любимый полк, но ранение не прошло даром. Снова в госпиталь, и так долгое время, пока окреп к концу войны.
На этом можно было бы закончить свою длинную, запутанную писанину, измучившую читателя в конец.
Еще два слова о друге.
ПАНОВ ИВАН ГЕОРГИЕВИЧ, всегда быстрый, целеустремленный вперед. Он в детстве делал шаг больше моего на целый каблук ботинка (сапога). Поэтому через несколько шагов мне приходилось бегом трусить чтобы с ним выравняться.
В последнем бою, как пишет мне один из участников того боя, его рота вырвалась вперед, а он с отдельным взводом заскочил уже в третью ,последнюю линию обороны врага. Немцы поняли, что им не сдержать напор наших войск, ударили по этой линии артминогнем по нашим и по своим солдатам. Так весь взвод, во главе с комроты погиб в том бою.
Уважаемый Николай Антонович, ради бога простите за такую путаную писанину, за то, что она заставила Вас потерять столько времени на чтение. Покритикуйте меня, в обиде не буду. Знаю, что голова то не ахти как работает, но память тех лет кое-что припоминает. Может для чего-то и пригодится эта оказия.
На дальних подступах к празднику 40-летия Победы поздравляю Вас и Ваших коллег с этой радостью. Желаю творческих успехов, здоровья, благополучия.
26.03.1985. Молдавская ССР. САВАТЕЕВ ВАЛЕНТИН АНДРЕЕВИЧ.

В военных боях 1942 года погибли мои сокурсники по Московскому в/полковому училищу.
НОСКОВ АНАТОЛИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ из г.Иванова
РУДАКОВ ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ из г.Валки, Харьковская область.
Письмо Савватеева В. А. в газету Эвенкийская жизнь.
Источники: филиал с.Ванавара МКУ «Эвенкийский архив». Ф.Р-35(В). Оп.2. Д.50. Л. 4.Ф.Р-37(В).Оп.1-ф. Д.155,170
Поделилась копией письма зав. архива Власенко Татьяна Александровна.
Оцифровывали письмо Сергей Швецов и Колпакова Вера.