Будет хорошая жизнь, когда кончится война…

«На мою долю выпала честь защищать нашу родную, любимую страну, наравне с остальными от гитлеровских бандитов, но мы защитим!», - так пишет в одном из своих писем с фронта мой прадед -  Дмитрий Селивёрстович Седов. Заместитель командира роты по политической части 112 стрелковой бригады, младший лейтенант,  а до войны руководитель лесохозяйства, и самое главное отец семерых детей – он ушёл на фронт одним из первых, в 1941 году. В 43 – м погиб.

Восемь писем, всего восемь жёлтых, исписанных аккуратным почерком листов – это всё, что осталось семье от любящего отца и мужа. Страницы эти долгое время береглись его детьми и, наконец, попали  в руки ко мне – его правнучке. И вот читаю то, чего никогда не передадут сухие строки учебников,  то, что может сказать мне только он -  мой прадед – простой человек, ушедший на эту войну для того, чтобы жила я.

«Мы прошли и проехали много деревень и городов, где побывала эта банда. Это невозможно описать в письме, целые города и деревни сожжены, торчат только одни трубы, население в большинстве трудоспособное угнано, а негодные поубиты целыми семьями. Продукты питания и вся одежа, которая была не спрятана, увезена бандитами», - такой он увидел войну в 42-м году – пустые города, чернеющие трубы и, страшно сказать,  могилы, там, где ещё недавно текла жизнь. Потрясение от увиденного усиливается по мере приближения к противнику: «Вы бы только видели, что делается здесь на фронте = это ужас. Бандиты отступают, надо полагать по всему фронту, а мы их гоним беспощадно и, безусловно, выгоним, в этом нет и не было сомнения, но одно самое невообразимое чудовищное зверство фашистов над мирным населением, не говоря уже о пленных красноармейцах, от населённых пунктов осталось только одно место, нет ни одного дома, всё жгёт – палит, кругом зарево. Мирное население гонит к себе в плен, а тех, кто не может идти расстреливает на месте, это в большинстве детей и стариков, очень редким удаётся спастись бегством в леса». Даже сейчас, спустя многие годы,  трудно читать этот отрывок, невозможно  представить себе то, о чём написано в этом письме, но труднее было видеть это и мириться с этим. И он не мирился: «Но ведь вы знаете мой характер, я детей уважаю-люблю и вот когда видишь это чудовище, изуродованные тела детей, с которых ещё течёт кровь, сердца которых перестали биться только до нас – до нашего прихода от рук гитлеровцев безусловно возрастает ненависть к фашизму – такая ненависть, что любого из фашистов до одного хочется истребить. Ну, об этом хватит. Теперь про свою жизнь». И далее, спокойно и просто, как о чём-то уже привычном рассказывает он о своей жизни на войне: «Нахожусь на фронте, фашисты отступают, но война не такая, какая это была раньше, теперь особая – буквально ничего не слышно от шуму. Вверху самолёты бомбят, внизу танки, орудия разных калибров, автомашины, пулемёты, миномёты и ряд других видов оружия, стоишь рядом и не слышишь один другого, воздух буквально шевелится, писать особо сейчас некогда. Но сегодня особое утро. Не прилетало ни одного самолёта, вот уже 9 часов утра. У нас пока всё спокойно».

Примечательно, как прадед описывает быт: «Живём в лесу, опять построили себе домишки из сучьев, но это место, где мы живём очень хорошее, сухое, а старое было болотистое, сырое. С завтрашнего дня нам будут выдавать хлеба по 800 грамм, а то выдавали по 700, было маловато, главное сейчас нет овощей, суп бывает очень жидкий, кормят два раза в день утром и в обед,  а вечером чай. Эти гитлеровские бандиты здесь у крестьян отобрали буквально всё, вплоть до семян, даже семян не осталось, из вещей точно также оставили то, что было закопано в земле, а что попадалось под руки, то всё тащили, вплоть до детского белья – ужас. Но мы тоже готовимся угощать их взаимно – обучаемся крепко. Встаём утром в 4 часа. Ложимся спать в 11 часов вечера, обедаем один час. Так то, жить можно, табак выдают, сахар тоже выдают, это всё хватает, но одно плохо, что скучно».  Под скукой он подразумевает свою  тоску по дому, по родным. В каждом письме он с любовью перечисляет всех по имени, спрашивает, как там его деточки, всего ли хватает, советует, как прожить до весны: «Вы пишете, хотите сменить овец на хлеб, это очень хорошо, потому что вы без мяса проживёте, а без хлеба будет плохо. Если сумеете променять - меняйте. Оставьте только одну молодую овечку на племя. Лишь бы вы были сыты хлебом, будет время опять можно овец развести, лишь бы прожили самый трудный момент, ведь будет же хорошая жизнь, когда кончится война». До этой хорошей жизни он, к сожалению, не дожил. В 43-м писем не стало. Как выяснилось позже, прадед погиб под Смоленском  и захоронен в братской могиле. Победной весны - мая 44 года дождаться не удалось. Семья, за которую так болела его душа, осталась без защитника и кормильца. Но дети – шесть девочек и один мальчик -  этой весны дождались – а значит, его подвиг, его собственный подвиг отца на войне -  был не напрасен.