- Моя мама родилась 5 мая 1926 года в маленьком сибирском селе Раздольное. Имя ей дали красивое и самое распространённое в мире Анюта – Аня. Фамилию носила тоже самую часто встречающуюся для данной местности Легостаева, которая пошла здесь от названия рядом расположенного большого села Легостаево, переименованного впоследствии в Володарку.

На современной географической карте Алтайского края и в перечне населённых пунктов мы его сегодня найдём, а вот Раздольное нет. Тысячи небольших сёл и деревень были принесены в жертву, а если сказать яснее то просто ликвидированы для выполнения спущенной сверху иллюзорной программы укрепления сельских населённых пунктов с целью увеличения производства сельхозпродуктов.

Несколько лет назад я бывал там, даже погоста не осталось.

Детства у Ани практически не было. Из-за начавшейся в 30-е годы сплошной коллективизации семья попала под раскулачивание. От высшей меры и выселения в Нарым семью спасло то, что у тяти, так мама звала папу, не было наёмных работников. Добро он наживал своим трудом, хозяйство было крепкое и даже то одно, что в нашем доме был в последствии сельсовет говорит о многом. Мама до сих пор помнит визг свиньи, за которой гонялись представители местных властных структур при изъятии у них нажитого.

В след за раскулачиванием Аня в пять лет лишилась родителей. Маму сразил сепсис, а тятю свирепствовавшая в то время малярия.

Росла и воспитывалась Анюта в семье старшего брата, жившего в Барнауле в нагорной его части. Сиротская доля – тяжёлая доля. Выразить её точнее, чем «быть всегда в работниках», невозможно. Огород, кормивший семью и дающий небольшой денежный приварок, приходилось поливать с утра до вечера. Воду таскали на себе, на коромысле, из колодца, который вычерпывали ковшами до дна, и подолгу стояли в очереди, ожидая, когда вода наполнит его вновь. На зиму заготавливали топливо, для чего ловили на Оби плывущие бревна и, с трудом вытащив их на берег, таскали по крутизне домой, предварительно распилив и расколов чурки.

В детстве маму хотели удочерить, но из семьи её не отдали, ведь нужны были работящие девичьи руки.

Летом наиглавнейшей задачей Ани было накормить корову, скот в нагорной части города держали многие. Травы рвали в лесу, зимой же надо было ходить за сеном за Обь, проваливаясь порой по пояс в снег, и, на санках возить его домой.

Война ворвалась в их мирную, хотя и не очень обеспеченную жизнь внезапно, как гром среди ясного неба. Разом опустели и притихли даже городские окраины. Мужчины призывного возраста ушли на фронт. Подростки встали к станкам эвакуированных в Барнаул заводов.

Главы семьи, где жила Аня к этому времени не было. Брат безвременно ушёл из жизни от пневмонии.

Анины друзья по школе, комсомольцы, которым исполнилось 17 лет, добровольно написали заявления в военкомат и ждали отправки на фронт. Девчонки тоже старались не отставать от ребят. Учителя как могли сдерживали их, говоря ваше время придёт, пока учитесь.

Уже второй год шла война. В доме Ани жила семья беженцев из Белоруссии. Они рассказывали детям о зверствах фашистов, о мужестве и героизме наших солдат и партизан.

В седьмом классе Аня, зимой, как и многие её подруги, записались на РОККовские (российское общество красного креста) курсы по подготовке медицинских сестёр и санитарных инструкторов. В учебных комнатах было до того холодно, что сидели не раздеваясь в пальто, держа чернильницы в руках. Практические навыки: перевязки, наложение давящих повязок, жгута оттачивали и шлифовали дома.

Племянники ходили по дому, кто с перебинтованной рукой на перевязи, кто с забинтованной в виде «шапочки» головой. Практику проходили в госпитале №1 511 на Старом базаре напротив «керосинки» у реки Барнаулки, около Знаменского собора. От увиденного там было страшно, и в первые минуты будущих медсестёр охватил ужас – справимся ли? Госпиталь был переполнен, раненые лежали даже в коридорах: без рук, без ног, жуткие окровавленные комки. Вскоре всем медсёстрам вручили соответствующие удостоверения, аттестаты об окончании семилетки они получили ранее.

Чтобы попасть на фронт, Ане пришлось пойти на хитрость – возраст у неё был не призывной.

Она тайно, в метриках исправила свой год рождения. Дивизия формировалась в Барнауле, и девочки со дня на день ждали эшелона.

Уже выдали форму. На следующий день отправление.

После торжественного построения на перроне пошли рассаживаться по вагонам и надо же было такому случиться – в этот самый момент проходивший рядом начальник эшелона обратил внимание на малюсенькую девочку. При более внимательной проверке документов выявили исправление года рождения. «Детский сад не берём», - твёрдо сказал начальник. Паровоз, дав три протяжных гудка, умчался на Запад, а Аня всё бежала по шпалам за ним. «Что делать, куда идти?». Слёзы заливали глаза. Не помня себя, она оказалась в госпитале.

Юлия Каплан, заведующая хирургическим отделением госпиталя, увидев рыдающую Аню, с трудом успокоила её и, дав выпить воды, спросила:

- Что произошло?

- Меня не взяли на фронт.

- Не беда. У нас тоже фронт, только не стреляют.

И отдала распоряжение в кадры о зачислении Легостаевой Анны Павловны на должность медицинской сестры со дня прохождения ею сестринской практики.

«Вот это подарок, лучшая медсестра группы, ну и находка …» - поделилась своими мыслями Каплан с хирургами своего отделения.

Сияющая и приободрённая Аня, облачившись в белоснежный халат, тут же приступила к работе в перевязочной.

«Вечером должен прибыть санитарный эшелон. Всем оставаться на работе», - объявил пришедший в отделение начальник госпиталя Татарников.

Разгрузка эшелонов и доставка раненых в госпиталь тоже ложилась на  плечи женского персонала госпиталя. Чтобы принять тяжеленные носилки с ранеными из вагона на перрон, нужна была сила. Откуда только брались эти силёнки у девочек, чтобы ненароком не причинить лишнюю боль бойцу?

Никаких лифтов в госпитале естественно не было. Раненых доставляли на каталках, а на этажи на носилках.

Операции шли непрерывно, сплошным потоком. Из всех видов медицинской деятельности Аня больше тянулась к работе анестезистки. Покладистая, шустрая сестричка Анюта умела находить общий язык со всеми сотрудниками госпиталя. За что её уважали и любили. Она всегда была рядом с хирургами при экстренных и срочных оперативных вмешательствах. Их операционная бригада работала четко. Наркоз в то время давали эфирный, и Аня насквозь пропитывалась его парами. К эфиру дополнительно примешивались резкие запахи хлорной извести, мази Вишневского, карболки. По вечерам, после возвращения домой, от неё ещё долго исходил букет запахов от медикаментов. Приходившие в дом соседи спрашивали, почему в доме аптекой пахнет. Поужинав, она тут же падала спать, сказывалось действие эфира. Запахи закончились с окончанием войны!

В госпиталь часто приходили учащиеся школ, выступая перед ранеными с номерами художественной самодеятельности. Они читали стихи, исполняли песни, а после концерта подолгу разговаривали с ранеными, сидя с ними в палатах. Пациенты подолгу не отпускали их от себя, думая о своих, где-то оставшихся детях.

Излеченные раненые возвращались в строй, продолжая сражаться с врагом, а выбывшие из строя возвращались домой. По железной дороге их сопровождали до дома сестрички госпиталя. Так в войну Аня побывала в Нижнем Тагиле, Челябинске, Ташкенте, даже плыла на пароме через Каспий в Баку. Несколько дней она жила там, ожидая прибытия парома, где её чуть было не сосватали. Ведь это всё же Кавказ. Но ни о какой свадьбе не могло быть и речи – война.

Раненые, идущие на операцию, проявляя заботу и любовь к своим сестричкам, отдавали им свои продуктовые талоны в госпитальную столовую (вообще-то принимать пищу перед операцией им было строго запрещено, а талоны просто полагались).

Работая в госпиталях, наши медики творили порой чудеса, спасая и возвращая к жизни казалось бы, на первый взгляд, совершенно безнадёжных больных. В этой победе жизни над смертью была заслуга всего дружного коллектива. Всех без исключения: от нянечки, до кудесников – хирургов и сестёр милосердия. Раненых умывали, перестилали, купали, переодевали и кормили с ложечки, как беспомощных младенцев, и они откликались на любовь и заботу о них своим выздоровлением.  

 Во время Великой Отечественной войны у наших врачей ещё не было сильнодействующих фармакологических препаратов, которыми располагает медицинская наука сейчас, и в первую очередь антибиотиков. Они только – только начали входить, в практическую медицину. Крепчайшим фундаментом медицины той поры было то, что медики подходили к избранной специальности как к искусству. Исцелению страждущих они всегда служили до конца. Любыми действиями медиков двигала прежде всего любовь, доброта и душевное тепло.

На первом месте у врачевателей Российской школы всегда стояла сила духа человека и профессионализм медицинского персонала. Эти слагаемые возвращали раненым бойцам жизнь.

Конечно же, были и потери, если ранения оказывались несовместимыми с жизнью. В память воинов, умерших от ран в госпиталях Барнаула, на Булыгинском кладбище воздвигнут Мемориал памяти.

По окончанию войны медицинская сестра госпиталя № 1511 Легостаева Анна Павловна была награждена медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне», к которой затем прибавились и другие, награды. Ветеран войны за большой вклад в развитие, пропаганду донорства и активную работу в городском обществе Красного Креста и Красного Полумесяца удостоена знака «Активист Общества» и юбилейной медали «100 лет СОКК и КП СССР».

В послевоенное время она работала старшей медицинской сестрой в поликлинике № 4. Несколько раз она избиралась народным депутатом Центрального района г. Барнаула.

Трудно передать свои ощущения Ветеранам войны молодому поколению. Наши любимые Ветераны желают нам одного «Лишь бы не было войны…»