«Дом Пашутиных стоял от дома Ивановых, где потом была школа, в сторону Мочалова четвёртым. Дом у нас был старый, и родители купили другой - Капустиных на Боровинке, с одной избой. В семье было пятеро детей. Моя бабушка, Хамалинская Анна Михеевна, жила в доме напротив Павкичевых на Боровухе. Дед Виктор Александрович делал гармони.
Мы жили хорошо, было полное хозяйство. Мать с малу приучила всех работать. Бывало, летом солнышко только выкатывается из-за Мочаловой горы, а мать нас уже будит: «Вставайте, чугунок картошки упрел. Ешьте, да на работу торопитесь, Не дожидайтесь, что бы она вас торопила». На столе бывали и масляные колобки. Зимой приходилось ездить на конях по сено на Ёмбу. А это большой волок, выезжали в два часа ночи. Мать в другой горенке истопит печь, наварит картошки и всем ребятам, которые едут с нами, подаст по картовине « Кладите в рукавицы, дак до Волокового (была деревня километрах в восьми, в сторону Ёмбы, пепелище давно распахано) руки не замёрзнут». В те поры к работе рано привыкали, может, поэтому Бог дал долгий век»
31 ноября 1941 года в Липках собрали бригаду, 17 человек из числа молодёжи и стариков, и отправили на окопы. Мне шёл семнадцатый год, но я была маленькая и худенькая, и мать боялась, что не ворочусь домой. Бригадиром был Павел Иванович Бахтин (Макарёнок) с Плёса. Он повёл нас пешком до Вельска. Перед Вельском встретили раненого фронтовика Костю Дрочкова (Олёшина) с Кокуя. Он брёл домой на костылях, а идти надо чуть не сто километров. За Вологдой нас высадили на одной из станций. На вокзале стояла теснота несуетная. Шпаны много, подбираются, режут котомочки на спинах пассажиров бритвами и достают еду, вещи не трогают, а хлеб воруют. Потом нас привезли на реку, посадили на старую дыроватую баржу и повезли в сторону Ленинграда. На барже нас было человек 300. Везли трое суток, холодно морозно по ночам. А защита от ветра и холода – одни не высокие борта, и то местами досок не было. Крыша имелась. Начальство и Бахтин сидели в каютке. Его надо помянуть добрым словом. Кабы не он так мы бы хватили горюшка. Везде, где бы мы ни работали, он хлопотал о нас насчёт еды и тепла, доставал железные печки. Умел подойти к любому начальнику, поэтому с ним считались, и нам хорошо бывало.
В одном месте баржа села на мель, приказали высаживаться на берег по брошенным через катерок доскам, Одна старушонка в шубе-сибирке оборвалась и кулькнула в холодную воду. Достали. Чтобы нагреться, по берегу бежали бегом. Пока сидели на мели, мы сложили 18 частушек, в моей голове сохранились сейчас две:

Середи Шексны сидели,
Ровно трое суточки.
Мы за это времечко
Озябли не на шуточки.

Середи Шексны сидели,
Льдины плавали кругом.
Кабы на берег забраться,
Побежали бы бегом. ( для согрева).

Пригнали нас в лагерь, из которого колонисты (заключённые) были куда-то отправлены. Может на войну? В Бараке было даже натоплено, тепло. На второй день отправили в лес, заготовлять брёвна для строительства аэродрома. Среди нас были те, кто умел валить лес, так работали несколько дней. Потом привезли нас на озимое поле, озимь высокая и густая, и велели рыть окопы и траншей, земля замёрзла. По очереди разогревали, оттаивали её по ночам. Костры жгли с часу,- с двух часов ночи. Боялись, вдруг да колонисты появятся. Окопы глубиной были, кажется, метра два. Задание давали на бригаду, а чтобы не мешали друг дружке, давали наряд каждому окопнику и отводили место. Копали в худой одежонке, мороз под 40, ломы из рук выскальзывали. Из дому я поехала в стёганой на куделе куртке, в кирзовых сапогах. Портянки изгнили, пришлось снять с головы плат и обернуть ступни. Сапоги примерзали к ногам. Макарёнок не раз отдирал их, я ревела. Потом тер ноги снегом. Вот теперь и болят мои ноженьки, еле брожу по дому. Ох, Господи! Что пришлось народу испытать!
Через месяц направили на другое место. Переводили всегда после окончания смены, вечером. Опять та же работа. Кормили худо. Положено было 800 граммов хлеба, но до нас доходило мало, воровали. Была и повариха варила суп из чечевицы. Суп - одна вода, если попала сушеная картовина, дак радуемся. В бане мылись один раз. Баня большая, казённая, при бараках, чисто, тепло и хорошо. Девки не успели домыться, как забежали ребята и нас выгонили. Было и такое. Потом как-то три дня работали без еды, не выдавали хлеб. Вечером в бараке бригадир Павел Иванович говорит: « Хватит горевать, давай молебен запевать». А мы и молитв не знаем, родились при советской власти. Вроде и про голод забыли. Он нам часто настроение поднимал прибаутками, смешил постоянно. Тяжело приходилось, а не унывали, знали, что работаем не зря, немца Красная Армия победит.
Потом нас перегонили дальше по реке Шексне, она широкая и глубокая. От шуги вода казалась белая, дна не видать, Заставили обрывать берега отвесно, чтобы не прошли немецкие танки в случае прорыва фронта. Копать землю над рекой было страшно, боялись оборваться. Все измучились.
Однажды заставили делать окоп, точнее избушку на пожне из снега. Снег носили на лопатах. Стены перекрыли жердями из олих и закидали снегом, получилась крыша. С одной стороны оставили окно, а с другой вход. Вместо дверей воткнули ёлочку. Может, порядок выполнения земляных работ по времени я и спутала, но берега обрывали при не застывшей реке, поэтому и было боязно работать.
Окопы мы маскировали сами, а потом после приёмки приезжала бригада и маскировала более тщательно, чтобы их не разглядели издали и с воздуха.
Трудились мы три месяца, жили сносно, домой ни болезней, ни вшей не принесла, наверное, все вымерзли. Макарёнок ездил домой нам по одежду, но привёз только своему сыну Ваське. Нам должны были отправить одежду родные посылками. Мои родители выслали мне катаники, тёплое бельё, сарафаны, но ничего не пришло. Ни кто из нас посылок не получил, видимо затерялись в пути. А вот 30 рублей денег, что отец послал мне на день рождения, я получила. На что их израсходовала я, не помню. Хотя магазинов рядом не было, кА и деревень. Жили в лагерных бараках. В одном месте были даже двухярусные кровати, и помещалось по несколько бригад. Всё огорожено железной проволокой. Нет, магазинов мы не видели. Как скотину, туалетов не было, тут в углу и писали прикрывая друг дружку. Сутки стояли на путях, а потом нас распустили и сказали, мол, добирайтесь домой, как знаете. На месте после окончания работ нам выдали сухой паёк: хлеб да горох. На окопах хлеба не хватало, так мы его не жевали и не глотали, а сосали как телёнок титьку. Домой нас повела Густя Грепина. Нас было восемь человек.
Пришли в Сямжу, потом на Двиницу, а тут и до дому рукой подать. В пути ночевали одну ночь в доме у старушки в Жихове. Узнав, кто мы такие, она пожалела нас, накормила картошкой и пустила ночевать. Дорогой питались милостыней, а на Двинице нам ничего не подали - сами жили хуже нас. Дров у людей и то не было. Добрались до Шелот, силы кончаются, и магазин есть, да в кармане пусто. Бабы, стоявшие в магазине, сказали продавцу, чтобы дала нам по кружке обраты и малёхонькому кусочку хлеба. Дошли.
В мае 1942 г. меня отправили отбывать трудовую повинность - строить вторые пути на Архангельск. Работали на станции Фоминская около Коноши. Жили в палатках, кормили хорошо: выдавали по 800 гр. хлеба на день. А вот приварка не было, хлеб запивали кипятком. Мать написала мне, что дома нет денег на уплату военного налога. Я продала три пайки хлеба по 500 грамм каждая и получила 150 руб. (10 руб. за 100 гр.).
Деньги пусть и небольшие, а оставлять в палатке боялась, жили в ней около 20 человек. И что придумала. Ой, этого не пиши ради Бога, а то ведь посадят. У нас из деревни двоих арестовали на 3 месяца за то, что самовольно ушли с места работы. Вот я и решила сама снести деньги матери. Пошла в месте с Сивковой Олей (она жила то ли в Новой деревне, то ли на Зуевских) и Трениной с Красулина. Мать денежкам обрадовалась, но сказала что этого мало, и на другой день снесла в сельсовет. Работала я там несколько месяцев, а денег нам не платили, но и за хлеб с нас не брали. Мы корчевали пни на трассе. Обратно я не вернулась и сельсовет не потребовал. Стала работать в колхозе, а отца сразу взяли на фронт. Много всего пережили, да разве сейчас всё вспомнишь?»

Отец пришёл с войны и через два года умер. Он был на двух войнах. Мама прожила 79 лет. Погибли двоюродные братья Пятунины (Пашутины) Павел и Иван, а маленький Миша умер с голоду в шесть лет. На войне был и мамин брат Иван Викторович. Ушёл, оставив семью: жену и детей.