Широков Иван Тимофеевич, гв. ефрейтор. Награжден медалью «За боевые заслуги», Орденом Красной Звезды, Орденом Отечественной Войны I степени, медалью «За оборону Ленинграда», грамотой от Верховного Главкома Сталина.

Дорогие земляки! Эти воспоминания о Великой Отечественной войне написаны самим Иваном Тимофеевичем. Когда-то я обратилась к нему с просьбой рассказать о своем боевом пути. В своих записях он обращается к детям, то есть, ко всем вам...

Уважаемые дети! Прошло слишком много времени после Великой Отечественной войны. Трудно все вспомнить... Ну что ж, начнем. Меня взяли в армию в 1940 году. Служил на Дальнем Востоке. И вот война... Жители Дальнего Востока организованно стали готовиться к обороне, ждали нападения японца. Нас отправили минировать берег, рыть землянки, маскировать здания, строить заграждения. Казармы опустели. Затем солдат кадровой службы стали отправлять на фронт, куда и мне выпала честь попасть. Доехали до Чувашии, остановились на формировку, где и собрали из нас особую стрелковую бригаду. Двинулись под Москву, а там получили распоряжение двигаться на Ржев. По городу Серпухову проходили пешим строем с песнями. Женщины и старушки стояли и плакали, а до нас еще не доходило, что такое война... Мы громко пели и улыбались... Шли ночами, а днем отдыхали. Все села были сожжены, стояли только одни печи. Шанса напиться не было, только лишь на окраинах сел кое-где сохранились колодцы. Приближаясь к фронту, стали слышать пулеметные очереди и видеть трассирующие пули. Нас, как автоматчиков, стали засылать группами за линию фронта для создания паники у немцев. Изо дня в день ходили в наступление. Патронов было мало, мин у минометов не было совсем. Изредка била пушка из тыла, кое-где появлялись наши танки и самолеты в малом количестве. На три наших самолета немец пускал свои 22 «мессера», и гонялись за каждым русским солдатом таким образом... Я продюжил на этом участке месяц. Получил пулевое ранение левого бедра и стопы правой ноги. С трудом за ночь дополз до наших тылов. Полтора месяца провел в госпитале, потом в Коломне меня обучили на разведчика-наблюдателя. В июле 42-го нас направили на Дон, где немец шел безнаказанно. При появлении нашего 86-го арт.полка немцы на этом участке были остановлены. Здесь я испытал вторую свою специальность. Вначале пришлось отступать и плыть через Дон, потом ходить целую неделю без гимнастерки, а потом ползком в нейтральную зону промеж немцев и наших, чтобы наблюдать переправу. Задание выполнили, переправу разбили, немцев три батальона уничтожили, частично взяли в плен. Форсировали Дон и перешли в наступление, заняв более выгодные высоты. Вскоре нас перебросили на Мамаев курган. Волга пошире, чем Дон. Впереди на кургане сурепствуют немцы, а позади за Волгой колхоз «Ударник», тракторный завод, сахарный завод, мясокомбинат. В яркий солнечный день ничего не видно за триста метров. Нефть из пробитых цистерн ручьями лилась в Волгу. Через каждые полчаса проколупывали нос и уши. Связь держать было очень трудно, провода в воде замыкали и слышимости не было. Но приказ Сталина был: «Ни шагу назад!» В сентябре получил 4 осколочных ранения (осколки до сих пор таскаю в своем теле). В ноябре после госпиталя вновь прибыл на этот же самый участок, на Мамаев курган, но из моего подразделения уже никого в живых не было... В январе 43-го опять получил ранение, да такое, что и на ноги встать не мог. Мина упала в метре от меня, спасло то, что я успел лечь. Получил несчитанное количество ран, начиная от губы и до кончиков пальцев ноги. Попал осколок и в легкое. Вот тогда пришлось даже сплакнуть... Обидно стало, что умираю... Ребята, нашедшие меня, спрятали до ночи в подвале, потом переправили за Волгу в госпиталь. После лечения попал в Ленинград. Сначала стояли в обороне. На отдельных участках фронта вели разведку боем. Языка достать было невозможно. Под моим наблюдением был город Пушкин. К 1 января 44-го наши войска перешли в наступление, прорвали линию фронта и двинулись вперед. Во всех населенных пунктах нас душевно встречали старые деды и бабушки, целовали и обнимали каждого солдата. Вступили на эстонскую землю, дошли до города Нарвы, где немец перешел в оборону. Впереди было три высоты, три горки то есть. Очень удобная была позиция для немцев. А наши части расположились по болотам. Наблюдательные пункты можно было выбрать только с дерева. Елки достигали высоты 30 метров, вот и пришлось мне лезть на такую деревину и затаскивать с собой сте́реву трубу и аппарат для связи. На этом участке бои продолжались три месяца. И вот немец решился на наступление, начал разбивать наши огневые точки и наблюдательные пункты. Как раз было мое дежурство на елке. Прилетает рядом с деревом бризантный снаряд, меня задернуло дымом. Я быстро спустился вниз и через несколько минут дерево было сбито снарядом. Через день с этого места немцы нас все-таки выдавили, как бы мы ни упирались. К ним было подтянуто силы в три раза больше. К августу 44-го немец стал слабеть, уже не переносил нашего натиска и стал отступать по Прибалтике. Преследовали врага до Таллина, разбивая отступавших немцев на группы. В порту города мы очень хорошо их попотчевали. Наша часть была послана в Польшу, где был нанесен удар по врагу и прорвана линия фронта. Брали Данциг, Гдыны, портовые города, опять Балтика... Здесь командовал Рокоссовский. Затем нас перебросили к Жукову на Одер. Нам как раз пришлось находиться на даче Паулюса, правда, там осталось только основание этой дачи. Разведчики узнали, что немец готовит наступление в 9 утра, и тогда Жуков отдал приказ открыть огонь по врагу в 2 часа ночи. Ночь была мо́рошная... Огонь начали со всех орудий сразу. Немец тоже открыл шквалистый огонь, стало светло как днем. Тогда от личного состава остались считаные люди, связисты все вышли из строя... Нас, разведчиков, осталось только двое. Мне пришлось восстанавливать связь под водой и удерживать ее во время боя. За это я получил Орден Красной Звезды. После прорыва линии фронта двинулись вперед. Тут наши самолеты сбросили нам дюралюминиевый ключ величиной более метра с красной надписью «Ключ от Берлина». Солдаты с радостью читали и смеялись: «Раз ключ есть, значит, Берлин отомкнем!» Вскоре отсалютовали по Берлину из всех орудий, после чего нашу часть отозвали на уничтожение одной группировки, которая находилась левее Берлина. Немцы предприняли две крупных атаки, но были разбиты. Через три дня был зачитан приказ о победе над фашистской Германией. Вместе с офицерским составом мы отметили День Победы с поднятыми стопками! Потом еще долго приходилось прочесывать лесные места, охраняли военные склады, часто ловили шпионов, которые пытались пролезть в эти склады с целью подрыва. А если взорвать такой склад, который 7 км, то получится землетрясение! А шпионами теми были молодые фашисты, совсем дети 12-14 лет. Их называли «вервольфами», то есть, оборотни по-немецки. Поймаешь такого, а он стоит перед тобой грязный, худой, в детских гольфах, носом шмыгает. Разве подумаешь на него, что он шпион? Многие наши солдаты погибли от рук таких вот оборотней. А они обучены были подрывному делу как опытные диверсанты. И жестокие очень были. Своих же ровесников, которые начинали с нами сотрудничать, могли зверски убить. Много времени у нас ушло на борьбу с разными отрядами. Таким образом я дослужил до 7 мая 46-го года. После демобилизации отбыл домой на Родину. Здесь в мирном труде стали восстанавливать народное хозяйство. Извините за неграмотные ошибки.

СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ТЕБЕ, ВОИН! И ВЕЧНАЯ СЛАВА! ПРОСТИ, ЧТО ПРИ ЖИЗНИ ТВОЕЙ НЕ ТАК НИЗКО СКЛОНЯЛА ГОЛОВУ ПЕРЕД ВЕЛИЧИЕМ ТВОЕГО ПОДВИГА, НЕ ТАК ЖАДНО ПРОЯВЛЯЛА ИНТЕРЕС К ТВОЕМУ ЖИЗНЕННОМУ ПУТИ, НЕ ТАК БЕРЕЖНО ОТНОСИЛАСЬ К ТЕБЕ…, ТВОИМ ВОСПОМИНАНИЯМ… А ТЫ, ЗАЩИТНИК НАШ, ПРОШЕДШИЙ ПЕКЛО ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ, ПРОСИШЬ У НАС ПРОЩЕНИЕ ЗА ОШИБКИ. И ДАЖЕ В ЭТОМ ТВОЕ ВЕЛИЧИЕ, ТВОЯ СКРОМНОСТЬ, ТВОЯ ДУША! Простите меня, Иван Тимофеевич, что так поздно даю возможность широкой публике прочесть ваши воспоминания. Как тяжело вам было их писать, все события оживлять в памяти, заново проходить по дорогам той проклятой войны... Простите.