Я был назначен начальником связи 253 кавалерийского полка 11 кав. дивизии им. Морозова. Назначение в кавалерию было приятным и даже лестным, хотя и не соответствовало моим мечтам о службе в связи, т.к. первые шаги мне хотелось бы сделать в качестве начальника рации РСБ. 11-ая кав, дивизия в это время стояла в Москве и доукомплектовывалась личным составом, оружием, снаряжением, теплым обмундированием: полушубками, бурками, кубанками, башлыками, черкесками и т.д.

В дивизии меня встретил капитан Дядичко Б.И. и представил комдиву полковнику Суржекову. После краткой беседы с комдивом я был направлен в 253 кав. полк. К-н Дядичко Б.И. напутствовал меня предупреждением, что комполка полковник Скороход человек заслуженный, справедливый, но требовательный. Поэтому посоветовал внимательно относиться к его замечаниям.

Иногда встречаются люди, обладающие способностью определяющим образом влиять на жизнь окружающих людей, направляя их жизнь в русло максимальной эффективности. Они цементируют обстановку вселяя уверенность в силы иногда только своим присутствием, незаметно, без давящих нотаций, спокойными, четкими, краткими деловыми замечаниями. С ними надежно и легко. Вот такие люди стояли во главе 253 кав. полка. Командир 253 кав. полка, полковник Скороход - человек всеобщего уважения и даже поклонения. Я на него смотрел не иначе как с восторгом. Батальонный комиссар Клименко, строгий, подтянутый, душевный и внимательный человек. От него всегда веяло заботой. Зам. ком. полка майор Жук, натуральный казак, образ которого я создал себе еще до войны по книгам Л. Толстого и других авторов. Обещал сде-лать из меня кавалериста. Не успел, т.к. был переведен в другую часть.Капитан Никоненко, уполномоченный особого отдела, всегда спокойный, и корректный, неторопливый, чуткий, внимательный.

С благодарностью я вспоминаю упомянутых командиров, пример которых помог мне освоиться с трудной кавалерийской службой. Понятно, что эти впечатления - память сердца восемнадцати летнего паренька, который только-что начинал службу в Красной Армии вообще, а о кавалерии имел представление только по школьным книгам, роману "Война и мир" да кино, да еще кой-какую практику езды верхом без седла на колхозных лошадях, которую приобрел, когда конюх доверял отвести лошадей в ночное за реку. Конечно, с такими знаниями нести службу в кавалерии невозможно. Поэтому очень важно в начале любой работы, а особенно в начале службы в армии, попасть под команду честным, знающим, принципиальным людям - командирам высокого долга и чести. Мне в этом отношении повезло.

Вскоре после первого января 1942 г. полковник Скороход получил новое назначение. Говорили, что поехал командовать дивизией. Перед отъездом полковник Скороход и комиссар Клименко сфотографировались со всем комсоставом полка. Этот снимок всю войну хранила моя мама дома в Городищах, а после войны я его отправил в Совет Музея Боевой Славы 6-гоГвардейского кавалерийского корпуса (Москва, Фестивальная ул. Дом 52 СГ ПТУ №163).

Примерно в конце января 1942 г. наш полк перевели в пригород Москвы в Вешняки. Первое время часть подразделений, в том числе и мы связисты, жили в больших землянках в мелком хвойном чащобнике недалеко от конюшен и бараков, в которых размещались разные службы. Потом нас перевели в барак рядом с нашей конюшней. Пока мы жили в землянке ежедневно после завтрака я выводил всех связистов в лес на практические занятия по телефонной и радиосвязи. Телефонисты хорошо осваивали аппаратуру. И конные, и пешие укладывались в нормы времени при выполнении различных задач по прокладке телефонных линий и установлению связи. У радистов дело шло значительно хуже, кроме экипажа рации 5-АК, начальником которой был старшина Нестеренко. Рация 5-АК была смонтирована нами на тачанке. Работала достаточно надежно, отвечая тактико-техническим данным паспорта. Расчет рации удовлетворял требованиям работы в сети командования дивизии. А вот с рациями 6-ПК, которые предполагали возить во вьюке на вьючных лошадях, дело не шло. Сколько я со старшиной Нестеренко и другими радистами ни бились, так и не освоили 6-ПК. Так и не сумели добиться того, чтобы радиосвязь на 6-ПК удовлетворяла паспортным данным. Сегодня я отношу это на счет свой технической малограмотности. Хотя старшина Нестеренко был инженер, чл. ВКП(б), имел высшее техническое образование и был человек, на мой взгляд, добросовестный, но дело с радиосвязью на 6-ПК у нас не шло.

Однажды, в солнечное морозное утро вывожу я своих связистов на очередное занятие. Хорошо оделись. Я, кроме полушубка, накинул на себя бурку и красный башлык с кубанкой для солидности и по форме (хотя мог бы одеть и шапку ушанку - тоже по форме). Как и положено командиру еду впереди на своем вороном степнячке невысокого роста, кругленьким, плотненьким, шустреньким, но с точки зрения кавалеристов тоже малограмотным. Лошадка была настолько кругленькая, что однажды седло свалилось под живот.

Дорога шла мимо штаба полка, у штаба ко мне подбежал дежурный по полку лейтенант и сказал, что меня вызывает майор Жук. Нелегко спрыгивать с лошади в валенках, ватных брюках, полушубке, бурке и т.д. Однако приказ. Одно утешение - садиться труднее. Прихожу в штаб и представляюсь по уставу. Майор Жук сажает меня как есть за стол. Дает шифровку, полученную по телефону, и говорит: пока не расшифруешь отсюда не уйдешь. Немец недалеко от Москвы; комполка, комиссара и нач. штаба с помощниками нет. Я ответил: нет ничего проще. Давайте армейский код, ключи и через пять минут вы будете знать содержание телефонограммы. Все документы в сейфе. Сейф закрыт. А содержание шифровки я должен знать сейчас же - сказал он. Если бы это был не майор Жук, а кто-нибудь из штабных, я бы начал доказывать, что без ключей расшифровать невозможно. Хотя, невыполнимость требования и так без доказательства была очевидна для всех. Но, передо мной был майор Жук и я молча принялся за работу.

Сколько времени я сидел и работал - не знаю. Но потому, что около меня ничего не изменилось - часовой у знамени продолжал стоять, дежурный лейтенант, как вошел так и стоял посередине комнаты, майор Жук сидел за столом против меня и внимательно следил за работой, дежурный телефонист продолжал сидеть у телефона - все это говорило о том, что я работал не больше часа. Окончив работу, я прочитал текст (расшифрованной) телефонограммы и передал его вместе с шифровкой майору Жуку. Он внимательно прочитал и разрешил мне ехать на занятия. Я встал, приложил руку к кубанке и, делая поворот, успел заметить удивленные лица присутствующих, особенно лейтенанта, дежурного по полку, лицо которого выражало смешанное чувство удивления и восторга. Что касается меня, то я, стараясь даже в валенках чеканить шаг, желал как можно быстрее выйти и уехать. Глупо испытывать свою судьбу. Не всегда удается сделать то, что по мнению всех, сделать невозможно.

Шел 1942 год. Стояли тихие светлые дни. Еще не запорошенная пылью, ярко зеленела придорожная травка. Полк, после нескольких ночных переходов, остановился на отдых в небольшой деревеньке. Название не помню, а точное место расположения деревни даже и в то время не знал, т.к. топографических карт местности не имел ни во время походов, ни во время боевых действий полка. Или карт не хватало, или нач. штаба считал, что карта мне не нужна. Поэтому вынужден был ориентироваться только на свою память, в которую стараниями нашего учителя географии В. В. Преображенского была основательно вложена карта Советского Союза и др. стран. Вот эта карта в памяти и отрывочные сведения о ближайших крупных городах и реках, позволяли иногда достаточно точно определяться на местности. Конечно, оврагов, речушек, мостов, бродов небольших болот и проселочных дорог на этой карте не было.

Во время боевых действий мне повезло, и я приобрел планшет с отличной картой Харьковской области на немецком языке, по которой можно было найти даже колодец. Но это потом, а пока все очень приблизительно. Поэтому мне сейчас трудно вспомнить место, где произошел этот странный случай с дешифровкой телефонограммы. В то время полком командовал майор Кедринский. На мой взгляд он был уже в возрасте, полный, симпатичный человек, немножко мешковат в седле. Меня майор Кедринский почему-то иногда называл студентом и это так врезалось в мое сознание, что в 1947 г. я и в самом деле постарался стать студентом.

Квартирьеры в этой деревне, отвели нам дом с садом. Солдаты поставили палатки в саду, а я устроился в погребе под крышей над ямой. И тепло, и сухо, и прохладно. Помнится ко мне присоседился начбой полка. Мы с ним иногда квартировали вместе. Хороший парень. Выдал мне револьвер самой надежной системы. Нажимаешь на спусковой крючок, курок при этом сам взводится, с определенного положения срывается и происходит выстрел. А куда пуля летит неизвестно. Потому что все свое внимание и весь запас энергии руки, иногда до хруста в пальцах, сосредоточиваешь на спусковом крючке, чтобы повернуть его на небольшой угол. Да. Это было действительно оружие ближнего боя, надежное и автоматическое.

Однажды, лежим мы после обеда в погребе наслаждаемся покоем. Вдруг прибегает посыльный из штаба. Меня вызывает комполка. Поднимаюсь и бегом в штаб. Смотрю на лужайке перед штабной избой сидят командир и комиссар и о чем-то между собой озабоченно переговариваются, а перед ними с листом бумаги стоит л-нт Овчинников.

Подхожу. Докладываю. Комполка, обращаясь ко мне, говорит: Шубин, здесь недалеко, отступая немцы оставили склад боеприпасов: артснаряды, бомбы и т.д. Мы получили телефонограмму взорвать этот склад. Мы идем ночами, стараясь обеспечить скрытность нашего движения и нашего расположения от противника. А если мы взорвем этот склад, это откроет наше присутствие здесь. Нас услышат даже в Берлине. Посмотри нет ли ошибки в расшифровке. И приказал л-нту Овчинникову дать мне телефонограмму, армейский код и ключи. Л-нт Овчинников в то время исполнял обязанности ПНШ-3.

Я с Овчинниковым пошел в штаб, получил документы и, попросив Овчинникова на время оставить меня, приступил к работе. Исправил ошибки в записи ключей на таблице кода и в результате расшифровки получилось: командиру и комиссару явиться в штаб дивизии к такому-то часу. До штаба дивизии было километров десять, нужно было очень торопиться, чтобы не опоздать.

Вот так из-за пустяка ничтожной ошибки с наслоением домысла, создается напряженная обстановка, беспокойная унижающая торопливость, которая может повлечь за собой более крупные, далеко идущие, ошибки и потери.

После непродолжительного отдыха и кормежки лошадей, полк ночными маршами продолжал движение в общем направлении на юг, на некоторых участках на юго-восток.

Командира полка майора Кедринского сменил другой майор (фамилию не помню) под командованием которого полк начал активные боевые действия от местечка Талы. Это потом в январе 1943 года, а пока лето 1942: г. и мы на марше. Обычно полк совершал ночные переходы в походных колоннах по эскадронно. Порядок движения, режим движения подразделений устанавливался приказом комполка: впереди полка, в качестве передового отряда, шел один из сабельных эскадронов. За ним, на расстоянии заданной дистанции шел штаб во главе с комполка, потом знамя полка и дежурный взвод, музвзвод на белых лошадях, штабная повозка, связисты и т.д. Я как правило шел во главе связистов непосредственно за штабной повозкой. Расстояние между штабом и штабной повозкой во время движения составляло примерно 30-40 метров, а при остановке еще меньше.

Однажды следуя в упомянутом порядке, по ровной, местами поросшей, свежей травкой, не избитой проселочной дороге, которая определялась по глухому перебору ног лошадей, голова колонны остановилась возле телефонного столба. Линия телефонных столбов проходила слева, по обочине дороги, если смотреть по ходу движения колонны.

Стояла теплая глухая черная ночь, чернота окутывала. Утомленные ночными переходами, даже на кратковременных остановках, лошади и люди быстро засыпали в седлах. Курить не разрешалось.

На этот раз и я не выдержал и задремал в седле. Опустил повод, рассчитывая на стадный инстинкт лошади, и повалился на переднюю луку.

Как правило, днем на отдыхе ложился позже всех, а вставал раньше всех. Проснулся, кажется, от окрика старшины Нестеренко. Смотрю, передо мной стоит одна штабная повозка, а повозочный спит. Впереди никого. Комполка со штабом уехали.

Я подъехал к повозке слева, разбудил повозочного и подал команду «рысью марш»: Повозочный поднял лошадей и пошел крупной рысью. За ним тронулась вся колонна. Теперь во главе колонны шла штабная повозка. Чтобы догнать голову колонны я пустил свою лошадь по обочине и начал обходить колонну слева. Поравнявшись с телефонным столбом, у которого стоял штаб с комполка, я почувствовал глухой удар по голове, что-то подхватило меня за подбородок, и я потерял сознание.

Потом с рассветом оказалось, что стальная оттяжка, удерживающая столб от завала влево, была направлена в сторону дороги и перекрывала почти всю левую обочину дороги от столба до проезжей части, вот об эту оттяжку - стальной прут диаметром 8-10 мм, я и ударился головой, проскакивая мимо столба. И хорошо еще, что я проезжал близко к столбу и удар пришелся по кубанке. Когда я начал приходить в себя, я почувствовал у моего лица какое-то шлепанье. Не сразу я понял, что происходит со мной. Сознание возвращалось постепенно. Сначала открылись глаза, и я увидел прямо над собой голову лошади. Губы ее шевелились и почти касались моего лица. Она стояла у моего изголовья фыркала и шлепала губами, а я лежал на спине, это была моя верная прекрасная лошадь. Когда я окончательно пришел в себя и почувствовал способность владеть своим телом я поднялся. Оказалось, я нахожусь в поле примерно в ста метрах от дороги.

Справа на лбу была шишка, кровоточащая ссадинам. На лице запеклась кровь. Наступал рассвет и было видно, как по дороге проходит минометная батарея, глухо грохоча пароконными повозками. Санинструктор минометной батареи промыл ссадину на лбу и перевязал голову. Посадил меня к себе на повозку, и мы поехали до следующей дневки.

Говорят, что собака друг человека; а я думаю, что лошадь. Моя благородная лошадь с белой звездочкой во лбу и белыми, носочками на передних ногах, когда я потерял сознание, преодолела природный инстинкт стадности и не потащила меня безжизненного за уходящим строем, а остановилась, и не ушла гулять в поле на траву, а стояла около меня. Во все времена человек вместе с лошадью защищал свою землю - свою Родину. В мирное время вместе строили, пахали, сеяли, собирали. Оловом, лошадь кормила, поила, одевала человека и даже лечила его кумысом. Вот это и есть настоящий друг.

Не успел я вывалиться из повозки санинструктора по прибытии на новое место дневки, как услышал случай, который переговаривали на все лады. Вот один из вариантов: идёт солдат по расположению полка, выполняя приказание командира, Идет, наслаждаясь красотой окружающей жизни, весело с удовольствием шагая по природе, свободно вдыхая освежающий воздух перелеска. Вдруг из-за кустов к его ногам бряк консервная банка. Пошевелил ее ногой - порожняя и точь-в-точь как в НЗ. НЗ трогать строго запрещено до особого приказа. Осмотрелся солдат, прислушался. Слышит за кустами чавканье, отдельные слова и скрежет железа. Таак... Значит открывают новую банку. И зародилось желание посмеяться. Потихонечку, чтобы не спугнуть пирующих, подошел солдат к кустам и зычным голосом как можно внушительнее на распев протянул: «Ааа, так вашу мать, энзу уписываете, скажу старшине!» Сказал и раздвинул кусты. На лужайке возле кустов сидели командир полка и его помощники. Разинув рты, немигающими глазами уставились они на кусты, из которых летела брань и выглянула торжествующая хитроватая физиономия солдата. Момент... и лицо его исказилось удивлением. Солдат оцепенел. Но через мгновение очнувшись, бросился бежать. Смех не получился.

Несколько переходов и мы в районе западнее Ефремова Тульской области. Командование, штаб, связисты и другие штабные подразделения расквартировались в деревне, расположенной вдоль широкой балки.

Опять начались занятия. Комполка часто сам присутствовал на утренних занятиях с офицерами по верховой езде. Мне эти занятия были совсем не по душе, особенно, когда подавалась команда "брось стремя". Обычно, после утренних упражнений на коне, я заезжал на площадку, где занимались связисты. Как-то раз приезжаю и вижу, что все связисты вместо того, чтобы заниматься стоят в строю как на смотре. Перед строем старшина Нестеренко докладывает мне, что невозможно в заданное мной время развернуть радиостанцию 6-ПК из походного положения (за спиной у радистов) в рабочее т.е. поставить антенну и противовес и подключить их к приемопередатчику, подать питание на приемопередатчик и включить приемник на заданную волну, подготовить передатчик к работе. Подключить ключ, микрофон, телефоны. Выслушав доклад Нестеренко, я встал перед строем. На меня смотрели лица, выражающие твердую уверенность в то, что Нестеренко прав и только некоторые смотрели сочувствующе. Убедившись, что недоверие общее, я решил развернуть рацию сам и начал ее готовить. Пересмотрел, перещупал и заново перемотал все что перематывается. Тщательно уложил весь комплект строго соблюдая порядок и место каждого элемента и прибора. Когда рация была подготовлена, вызвал одного из сочувствующих к себе. Предложил ему упаковку приемопередатчика, а сам взял упаковку питания. Мы взяли упаковки в походное положение за спину и встали перед строем. Я приказал Нестеренко подать команду о начале работы и засечь время, а после моего доклада о готовности рации к работе, засечь время конца.

Работу мы выполнили в срок значительно меньший того, который я назначил для радистов и который они пытались опротестовать. Наше время работы было, примерно, в два раза больше нормы, которая давалась курсантам ЛВУС им. Ленсовета.

Велико значение моральной подготовленности и уверенности в своих силах. А ведь радисты-то все были со средним образованием и мои ровесники.

Этот пример показывает: «Не постой за волосок - бороды не станет»: - «Упрямилась нитка за иглой, да протащилась». - русские пословицы.

Рассвет над Валуйками 19-ro января 1943 г. Командир полка отдает последние распоряжения на предстоящий бой за город и мимоходом приказывает мне и начштаба оставаться в штабе. Направление телефонной линии связи штаба с вышедшими на исходные позиции эскадронами было указано раньше, и связисты уже тянули в указанное место нитку.

Я, как правило, не приглашался на совещания, где ставилась боевая задача командирам эскадронов и других подразделений. Поэтому плохо представлял обстановку на фронте вообще и совершенно не знал в полосе действия дивизии и нашего полка. А также не знал как поставлена боевая задача нашему полку в приказе по дивизии и решение комполка с боевыми задачами каждому эскадрону и батареи. Однако, из того, что я успел заметить и услышать я сделал вывод, что все шло благополучно. Наступил момент, когда время замедлило свой ход - момент ожидания начала атаки. Все замерло. Мы с начштаба стояли у крайней избушки примерно в 500-700 метрах от города и нам через поле очень хорошо была видна его окраина.

Немцы спокойно спали на своих теплых, сытных, зимних квартирах. Наконец, воздух разорвало. Грянул залп "катюш". Для нас началось, а для противника все кончалось.

Внезапность и неравенство сил предопределили исход боя. Это почувствовалось с самого начала и освобождение Валуек сомнений не вызывало. В этот момент радостного предчувствия взятия города, мы увидели слева от нас на дороге, которая шла через поле к Валуйкам, появилась группа солдат (человек около десяти) следом за ней из-за пригорка показалась другая. Кто это и откуда взялись? В бинокль отчетливо было видно, что это солдаты противника и идут в сторону города прямо в тыл нашим. Начштаба, майор Фесенко, приказал мне взять всех, кто был в штабе и ликвидировать противника.

Через одну-две минуты, наша группа численностью около 12 человек бегом пошла на перехват противника. В основном это были мои связисты. Среди них старшина Нестеренко, которому я предложил находиться крайним слева, сержанты Кулаков и Киселев. Хотя поле было и ровное, но бежать пришлось тяжело по колено в снегу. Когда до дороги оставалось метров 250-300 солдаты противника тоже разглядели нас. Ложились на дорогу и со всеми удобствами со снежного придорожного бруствера открыли огонь. В это время я оглянулся на своих. Все бежали заметно тяжело, но ровно. Через несколько шагов я заметил, что один из наших отстал метров на пятнадцать. На мое требование подтянуться ответил, что не может. Ногу натер. Передо мной мгновенно встал вопрос: что делать? Пока я несколько секунд раздумывал в это время, кажется, Нестеренко крикнул мне, что из-за пригорка появилось еще несколько солдат. Это обстоятельство и определило мое решение. Несмотря на то, что я отлично знал, что начштаба хорошо видит всю обстановку на поле, я приказал отставшему вернуться и доложить начштаба о численности противника. Таким образом, я избавил себя от трудного разговора и от отставшего, который начинал портить весь строй, а за одно и дал возможность ему одуматься. Война-то еще впереди.

«Как сила плодородия имеет свое основание в теплоте, так сила гражданственности основана на добре», «Сделал дурно сегодня, не унывай - теперь упал, завтра встанешь. Не валяйся только в грязи» - К. Н. Батюшков

"Немудрено голову срубить, мудрено приставить" - русская пословица.

Вздохнув с облегчением после отправки в штаб отставшего, я продолжал командовать. Огонь усилился и стал заметно прицельным. Я подал команду "ложись". По моей же команде то справа, то слева, то с середины по одному, по два короткими перебежками мы продолжали сближаться с противником. Через несколько минут в одну из наших пауз раздался выстрел 45 мм пушки. Снаряд упал с небольшим перелетом, второй очень удачно. Мы вихрем поднялись и одним рывком оказались в непосредственной близости с противником расстреливая его на ходу. Несколько солдат бросив оружие успели убежать в поле и скрылись за бугром. Так была уничтожена группа противника, заходившая в тыл нашим подразделениям. Приказ был выполнен. Мы потерь не имели. Старшина Нестеренко с возбужденным довольным лицом подошел ко мне и с некоторым удивлением в глазах выразил удовлетворение моими действиями. Все столпились в кучу и приводили в порядок свое дыхание. Каждое лицо светилось выражением исполненного долга. Еще бы, это было первое, пусть небольшое, но все же боевое крещение. И вот, в этот момент общего подъема (в Валуйках тоже дело кончалось) из-за пригорка с той стороны откуда выходили солдаты противника выскочил взвод конницы. Шашки блестели над их головами. Кавалеристыгалопом шли в нашем направлении. Все вопросительно уставились на меня. Мгновенно в моей голове промелькнул разговор с женщиной на одной из дневок, когда мы шли на Валуйки. Она сначала с опаской и недоверием отнеслась к нам. А потом убедившись, что мы красные рассказала, что перед нами были в деревне кавалеристы очень похожие обмундированием на нас. Бесцеремонно грабили и вели себя как бандиты.

А кто перед нами сейчас? Кто бы ни были, во всех случаях нужно быть готовыми встретить. И я построил свою группу в две шеренги. Первый приказал встать на правое колено. Всем зарядить карабины и без команды не стрелять. Стрелять по команде залпом по коням, скачущим впереди. Расстояние, между нами, быстро сокращалось. Кавалеристы во весь опор летели на нас. Когда до них оставалось метров 150-200 я узнал впереди скакавшего на своем вороном л-нта Овчинникова. Он держал над головой шашку и летел словно ничего не видел. Я выбежал перед строем на 25 метров и начал кричать и размахивать руками. Подскакав ко мне, Овчинников осадил своего коня так, что я оказался почти у его правого стремени. С обалделым видом тоном, не терпящим возражений, он выкрикнул: где немцы? Я ответил, что их здесь больше нет. Несколько человек убежали в поле. И указал ему направление. Овчинников поскакал в поле, а мы пошли в штаб. Я размышлял над случившимся, т.к. все это происходило у начштаба на глазах.

В Валуйках были взяты огромные трофеи продовольствия. У нас неожиданно начался сказочный праздник. Повар на полевой кухне изощрялся. Макароны разных сортов белее снега плавали в сливочном масле пересыпанные сахарным песком. Мед, шоколад, галеты и т.д. были у каждого. Первые дни солдаты ничего не брали с кухни. Я вынужден был разрешить старшине Василенко все приготовленное на кухне раздавать местным жителям.

У всех было приподнятое торжествующее настроение. Полк получил гвардейское звание. За освобождение Валуек солдаты и офицеры были представлены к различным правительственным наградам. Я тоже представил своих связистов к поощрению. Но мое представление начальство оставило без внимания.

"Скупые на похвалу доказывают, что они небогаты достоинствами” - К. Н. Батюшков

В последующие дни после освобождения Валуек и в дальнейшем в конце января и в феврале меня иногда посылали сопровождать комполка на рекогносцировках. Днем и иногда ночью получал задание уточнить расположение какого-либо эскадрона и его огневых средств. Приходилось участвовать в ночном разъезде. Во время боя иногда направлялся на какой-либо участок с довольно неопределенным заданием, где по собственной инициативе эвакуировал раненых, выполнял вспомогательные работы у огневых средств и др. Например: это было, кажется, в районе ю.-в. Харькова. Полк развернулся по балке в поде перед населенным пунктом, вероятно, для наступательного боя. До населенного пункта через поле оставалось метров 500-600. Слева балка упиралась в дорогу, которая шла в населенный пункт. У дороги балка поворачивала в сторону от населенного пункта и шла к нашим тылам. Справа балка упиралась в кустарник, который окаймлял поде около населенного пункта. Я был послан на участок, которым командовал бывший командир минометной батареи Куськин. На этом участке находились минометная батарея, 76 ми полковая пушка, станковый пулемет на лыжах и далее по балке в сторону кустарника расположился эскадрон. Здесь за станковым пулеметом получил смертельное ранение ПНШ-2 л-нт Николенько, которому я помогал устанавливать пулемет, и по его заданию с помощью бинокля вел наблюдение отыскивая цель. А когда Николенько ранили, уложил его на сани и отправил в тыл. Днем на поле около лесочка подбили один немецкий танк. Я и еще один солдат бегали к нему посмотреть его начинку. Атака на населенный пункт так и не состоялась.

Наступал вечер, но было еще светло и даже посветлело. Подъехала кухня, Куськин пригласил меня пообедать. Мы сели на противоположном скате балки так, что все поле и населенный пункт были хорошо видны. Оба мы были в белых рубахах и штанах. Куськин стал рассматривать ближайшие к нам дома в свой огромный трофейный бинокль. Вдруг, передавая мне бинокль, сказал: обрати внимание на странные пристройки около домов. Что это, погреба или копны? а может быть замаскированные танки? Действительно, это были танки. Куськин указал мне слева от нас у избушки около дороги, где делает поворот балка, 76 мм дивизионную пушку. До нее было метров двести. А сам поднял расчеты минометов и начал стрелять. Стрелял он отлично. После первых выстрелов из минометов видно было, как из домов выбегали люди и исчезали в стоящих копнах, а эти копны начали двигаться по направлению к дороге переваливали через нее и скрывались за бугром. Когда я подбежал к орудию, у него стоял один часовой. Остальные грелись в избушке. Часовой сед за наводчика, а я выполнял все остальные работы. На первый наш выстрел появился весь орудийный расчет. Мы успели сделать несколько выстрелов. Один из них был удачен, т. к., над одним танком поднялся сноп искр. Так закончился для меня еще один день войны. Коллекция бедствий войны пополнилась новыми смертями и уродствами с отбитыми руками, оглушенными головами, ранениями в грудь и т.д.

"О войне плохо слышать, а тяжелее видеть", "Войны хорошей, тяжбы доброй не бывает" - русские народные пословицы.

Примерно в конце января в начале февраля начштаба приказал мне передать обязанности нач, связи старшине Нестеренко, а меня формально стали считать помначштаба полка, а по существу, я был просто посыльным при штабе - сходи туда-то, узнай то-то и т. д. и т, п. и днем, и ночью. Примечательно то, что ни комполка, ни начштаба ни до начала активных боевых действий полка (а время было), ни в период краткого затишья после взятия Валуек, не интересовались состоянием средств связи и подготовленностью связистов. Я не присутствовал ни на одном штабном учении, на котором бы изучалась тактика кавполка, организация управления кавполком на различных этапах наступательного и оборонительного боя в различных условиях (город, деревня, поде и т.д.) и роль средств связи в организации управления, А ведь, еще Суворов требовал, чтобы каждый солдат знал свой маневр. Для этого каждый солдат должен знать обстановку в диапазоне своих действий, свое дело, решение командира, свою задачу, варианты возможного перспективного развития решения задачи, как реакция на изменение обстановки.

Создавалось впечатление, что комполка и начштаба вообще не интересуют связисты. Во время боевых действий задания связистам, как правило, носили случайный характер, иногда больше похожий на каприз, чем на необходимость. Постоянно действовала только рация 5-АК в сети командования дивизии.

Вот один из самых памятных примеров. Это было по дороге в район города Харьков. Немцы отходили. Не помню кто, начштаба или комполка, приказал мне подыскать место для штаба в селе, которое только-что оставил противник. Я осмотрел несколько домов, пройдя от дома к дому в сторону противника. Немцы еще были на окраине села. Шестиствольный миномет бил по селу, видимо, прикрывая отход. Но бил очень неточно, рассыпая мины по задворкам. На обратном пути я встретил помначштаба к-на Денисова. Он указал мне дом под штаб и больше я его здесь не видел.

Через некоторое время сюда подошел комполка и приказал поставить телефон для связи с эскадроном, который пошел на другой конец седа в сторону противника. Два связиста (один из них, кажется, был сержант Ангелов) начали прокладывать линию, а третий остался в штабе у телефона.

Прошло примерно двадцать минут. Связи нет. Мне понятно, т. к. провод во многих местах порван. Телефонисты прокладывая, ремонтируют его. Кроме того, ввиду изношенности, он снова рвется. Все это затягивает связь. А комполка срочно требует. До эскадрона и километра не будет. За это время можно было бы и пешком раза два сбегать. Этому никто не мешал, т.к. немцы отошли и на этом участке стадо совершенно тихо и свободно. Однако, комполка продолжал требовать телефон немедленно и после моего объяснения приказал мне снять ремень и револьвер и повел меня за сарай. За сараем приказал встать к стенке, а сам отошел шагов на десять и стал поднимать пистолет, направляя его на меня. Я улыбался. Этот человек мне был теперь смешон в своем желании унизить меня или заставить волноваться. Наконец, пистолет поднят и смотрит прямо мне в лицо. А я с улыбкой смотрю прямо ему в глаза и думаю: чего добивается он? Неужели он думает таким способом ускорить прокладку линии связи? И подумать только, такой человек держит в руках несколько сот жизней, посылая их на смерть по своему усмотрению. Через некоторое время пистолет опущен. Спектакль окончен. Мне стало не смешно. Аплодисментов не было. А был, примерно через три дня, вопрос капитана Никоненко: правда ли это? Да, правда, - ответил я. А телефон там так и не понадобился. Линию пришлось снимать. Штаб переехал совсем в другое место. Вот тут уже не скажешь, что майор наш был отец солдатам.

Перед закатом 22.02.1943 г. Накануне этого дня я почувствовал себя очень утомленным. Усталость пронизывала все. Хотелось спать. Я искал случай прикорнуть. Забрался в дальний угол штабной избы и заснул. Ночью сквозь сон я слышал, что произошло что-то тревожное с нашими. Днем, примерно в начале второй половины дня, пришел в штаб комполка. Его движения выдавали нервозность. Он о чем- то поговорил с к-ном Денисовым. В конце разговора последние слова - я возьму Шубина - были сказаны несколько громче, и я их расслышал. После этого он направился к выходу и предложил мне следовать за ним. Проходя мимо "катюши" комполка сказал, что для нее требуются данные о расположении танков и др. огневых точках. Коноводы подали коней, и мы втроем, комполка, коновод и я, поскакали в расположение соседнего полка. Соседний полк занимал позицию вдоль балки по деревне. Мы приехали на НП командира полка.

Его НП был сделан с потолочным накатом под избушкой и хорошо замаскирован. Командир соседнего полка выразил решительное сомнение в положительном исходе операции, т.к. день был очень ясный и несмотря на наши белые рубахи и штаны мы были очень заметны на ровном снежном поле грязном от разрывов мин и снарядов. Несколько маскировала и даже защищала от осколков мин высокая (60- 70 см) толстая как прутья трава, запорошенная и спаянная снегом.

В поле на снегу было много следов, которые шли в сторону противника. Комполка торопился. И мы поскакали по балке дальше до того места, где от балки отходит овраг, вклиниваясь в ничейную полосу метров на пятьдесят.

Войдя в этот тупик, мы спешились. Оставили лошадей и выбрались на берег оврага в лощину. Эту лощину со стороны противника не видно. Она была мертвой зоной. Ничейная полоса в целом представляла собой ровное пологое поле, равномерно поднимающееся в сторону противника, образуя на горизонте ровную линию перевала. За перевалом закрепился противник. Таким образом, наблюдатели противника со стороны перевала могли видеть нашу позицию. А нам, чтобы видеть, что делается за перевалом нужно было забраться на перевал.

Комполка и коновод остались в окопчике в лощине, а я по указанию комполка пошел дальше в сторону противника. Пройдя лощину, я выбрал попросторней след на снегу, который, как мне показалось идет прямо в сторону противника, и пополз. Кругом было тихо и спокойно. А я полз аккуратно, стараясь меньше беспокоить окружающую траву. Впереди и по бокам кроме вмерзших в снег засохших прутьев травы, ничего не видно. В таком корытообразном положении можно было легко столкнуться лбами с фашистом или, еще хуже, тепленьким неожиданно для себя явиться к ним в качестве языка, т.к. имея при себе только револьвер вряд ли можно в этих условиях нанести противнику урон или оказать серьезное сопротивление.

Все это передумал я, когда полз и решил изредка осматриваться. Поднимаюсь на колени. Кругом спокойное поле. Никаких признаков жизни. До перевала еще метров 100-150. Ползу дальше. Прислушиваюсь. Слева метрах в 200-х разорвалась тяжелая мина. Явление обычное. Немцы в период затишья любят беспорядочно разбрасывать мины. Прополз еще некоторое расстояние. Опять поднимаюсь. Ничего подозрительного. До перевала еще далековато. Только опустился, слышу разрыв. Теперь совсем рядом. Ползу дальше и думаю: неужели меня заметили. Как проверить? Если это обычное методичное разбрасывание мин, а не прицельная стрельба, то следующий разрыв будет где-то в другом месте. А если заметили, то могут встретить где-то здесь у перевала, устроив засаду, и я могу стать легкой добычей. Поэтому нужно было более внимательно следить за окружающей обстановкой. И я решил опять осторожно подняться и осмотреться. Поднимаюсь… В этот момент ощущение окружающей среды и моя память исчезли. Сколько времени я как человек отсутствовал в окружающем мире, я сказать не могу. Возвращался в этот мир не сразу весь, а постепенно по частям, т.к. в начале вообще не ощущал присутствия своего тела - рук, ног, помню, когда я через туман сознания понял, что ранен в шею и обрел способность двигаться, на меня обрушился шквал пулеметных очередей. Вокруг земля стучала как барабан. Вероятно, при этом действовал больше инстинкт и моторная память, а не сознание. Возвращение в штаб в памяти не осталось.

Во время наложения повязки на шею присутствовали комиссар, начштаба, начсанслужбы, уполномоченный особого отдела.

Помначштаба к-н Денисов по приказанию комиссара оформил документы, сделал запись в удостоверение личности о присвоении гвардейского звания, начсанслужбы выдал мне медкарту передового района с красной полосой. Комиссар приказал дать мне в сопровождение коновода красноармейца Полторауса и две лошади: лошадь коновода под седлом, а мою в упряжке в санях. На дорогу, комиссар посоветовал ехать прямо в Москву. Но доехать я смог только до Харькова. Каждый шаг моей лошади несмотря на то, что я находился в санях на сене, отдавался в моей голове, шее, затылке острейшей болью. Вся дорога превратилась в пытку. Я понял, что до Москвы не доеду. Поэтому остановился в Харькове в наскоро организованном госпитале. Горько расставаясь, я отпустил коновода Полторауса и моих прекрасных лошадей. Как я потом об этом пожалел!

В госпитале в Харькове меня положили на дощатый настил. Это сразу же принесло значительное облегчение. После двадцатидневного лежания на щите (больше никакого лечения не было) я уже чувствовал себя получше. Молодость брала свое несмотря на то, что из-под повязки иногда припахивало не очень-то жизнеобещающим. Эвакуировался я случайно примерно 11-12 марта. Лечащий врач с медсестрой подкинули меня на полуторку, на которой выезжал хирург госпиталя. Этот хирург еще при первичном осмотре меня в перевязочной, взял кусок углового железа - называется зонд, засунул его в рану, удивительно звонко постукал и поскреб этим зондом по осколку, а потом сказал, что с такими ранениями из сотни один возвращаются и те умирают. На полуторке я доехал до Дергачей, а из Дергачей на товарно-санитарном поезде в Белгород.

Вот такая получилась своеобразная разведка боем, в которой с нашей стороны был начальник связи полка с револьвером и биноклем, а со стороны противника прицельные выстрелы из миномета и пулеметные очереди.

Так закончилась моя служба в кавалерии и вообще в армии до августа 1943 года.

17.01.1983 г. Гвардии старший лейтенант в отставке К. П. Шубин.

Отец не любил воспоминаний о войне и был предельно сдержан в своих кратких рассказах. Однако наличие боевых характеристик и наградных листов позволяет реконструировать его боевой путь после излечения и возвращения в Действующую Армию 10 сентября 1943 года.

Одно из его ярких воспоминаний связано с непродолжительной службой в 54-м отдельном бронеавтомобильном батальоне 9МКЖК 3-й гвардейской танковой армии в составе 1-го Украинского фронта. Это было в период наступательных боев на западной Украине в октябре 1943 года. Исполняя обязанности начальника разведки батальона, он двигался на легком колесном разведывательном автомобиле M3 Scout, который массово поставлялся тогда в рамках программы Ленд-лиза из США в Советский Союз за золото и использовался в Красной Армии, как легкий бронетранспортер. Решая задачи разведки, вдвоем с водителем уехали по проселочной дороге вперед на значительное расстояние от авангарда батальона. Был полдень, когда они въехали в какое-то село, которое на удивление, сравнительно хорошо сохранилось для военной поры. На улице, во дворах и палисадниках ни души не видно. Такое впечатление, что все вымерли или ушли, бросив жилье. Прибавив скорость, они постарались скорее миновать сравнительно узкие улицы селения, чтобы не испытывать судьбу. В фактической боевой обстановке сложившейся на то время не было ясности о том, где же противник (в этой местности активно действовали и бандеровцы). А для легкого бронетранспортера было достаточно и противопехотной гранаты, брошенной из-за угла. Наконец оказались на окраине и выехали за последний дом на открытое место. Их взорам предстала ужасающая картина. На взгорке двумя рядами лежали полуобнаженные расчлененные тела красноармейцев с вырезанными на голой груди или спине пятиконечными звездами. Можно было предположить что угодно, но скорее всего, поскольку не было видно огнестрельных ран, несчастных взяли на постое ночью, сонными, без особого сопротивления с их стороны и зверски замучили. Это был характерный «почерк» живодеров-бандеровцев, которые переодеваясь в форму красноармейцев чинили зверскую расправу везде, где только могли.. Много чего приходилось отцу видеть на этой чудовищной по своим масштабам и бесчеловечности войне на истребление и выживание, но такой наглый, демонстративный, показательный садизм врезался в память на всю его жизнь. Передав по радиосвязи командованию батальона об увиденном, он уехал дальше с болью и ненавистью в сердце.

Действительно, раньше в советское время как-то не принято было вспоминать и обсуждать, тем более официально, подобные эпизоды войны, связанные с представителями народов союзных республик, чтобы не посеять межнациональную рознь. Однако опыт прошедших лет, показал, что убийства военнослужащих, служителей порядка, учителей, медработников и членов их семей продолжались еще долго после войны, хотя и не афишировались. Бывшие союзные республики и страны народной демократии при первой возможности превратились (на деле трансформировались под влиянием извне) в националистические, профашистские государства: Украина, страны Балтии, Грузия, Польша и т.д. Как показала история, финансовые воротилы, реальные хозяева наших союзников по антигитлеровской коалиции, на деле вскормили германский фашизм, нацеливая его против Советского Союза. Естественно, на этот счет улик уже мало. Но есть простое логическое правило определения виновного: «скажи кому это выгодно и я скажу, кто это сделал». Для интереса можно прочесть приключенческий роман Ника Шпанова «Поджигатели».

Это должно стать суровым уроком, предупреждением для наших детей и внуков, которые в силу национального добродушия, простодушия, легковерия и бесшабашности могут забыть о том, с кем на самом деле им придется иметь дело, поскольку Россия сейчас отгорожена от Запада своеобразным кордоном профашистских государств.

Не смотря на жестокий урок июня 1941 года, так получилось, что в кавалерии, где начинал службу в Красной Армии отец, радиосвязи практически так и не уделялось должного внимания, и связисты использовались зачастую в качестве посыльных. В наступающих танковых и мотомеханизированных частях все было совсем иначе. Постоянно меняющаяся боевая обстановка требовала наличия устойчивой, надежной связи для получения разведданных, управления частями и подразделениями, докладов и получения приказов от вышестоящего командования.

На войне трудно точно определить, что будет завтра, поэтому надо быть готовому ко всему и прежде всего к применению боевых и технических средств в любых условиях военных действий. Как говорил Суворов: «тяжело в учении – легко в бою». Помня этот девиз, отец все свои силы и знания отдавал делу подготовки радистов и материальной части к предстоящим боевым операциям. Так и получилось: «на войне, как на войне – случается всякое». Тяжелые переходы, боевые действия под огнем противника и к моменту проведения Житомирской и Бердичевской операций не только в 100-м Отдельном мотоциклетном Катовицком батальоне, но и в 9-м механизированном Киевско-Житомирском Краснознаменном ордена Суворова и Кутузова корпусе 3-й гвардейской танковой армии осталась в строю только одна радиостанции РСБ. Круглосуточную, безотказную работу этой радиостанции обеспечил и возглавил гв. лейтенант Шубин. Устойчивая работа на прием и передачу радиостанции обеспечила оперативность и успех боевых действий разведгрупп, разведотдела штакора и связь с разведотделом армии. Это обеспечило, по сути, во многом успешность боевых действий корпуса и утвердило авторитет отца, как грамотного и умелого специалиста по связи на уровне разведотделов корпуса и армии. За это он был награжден первым своим боевым орденом на войне орденом «Красная Звезда». Поэтому в дальнейшем под его руководством подчиненные связисты успешно работали в сети разведки во время проведения ответственных боевых операций, частей и подразделений корпуса и армии. О последующих боевых наградах орденах Отечественной войны 2-й и 1-й степени он практически не рассказывал совсем, поскольку был исключительно скромным человеком и, возможно, считал это хвастовством, А может быть в те давние времена, когда я интересовался, действия разведки, связь и управление, например при взятии Берлина, были еще достаточно закрытой информацией.