Вечером 19 сентября 1943 г. командир батальона майор Счадов созвал всех командиров и поставил задачу: «Перед нами древний украинский Чернигов. Без артиллерийской обработки переднего края противника подойти вплотную и всем батальоном ринутся в атаку». Начало штурма в 6.00. Прибыл посыльный и коротко сказал: «Приготовиться!». Еще чуть-чуть - и без единого выстрела и сигнальных ракет - ПОШЛИ. Подобрались к деревянным домам. Только поднялись, чтоб перебежать улицу и зацепиться за крайние домишки, как вражеские огневые средства открыли ураганный шквал.

         Вдруг я почувствовал вялость, что-то теплое на правой груди. Весь обмяк, и вместе с автоматом мое тело начало оседать. Пролежал без сознания около часа. Попытался приподняться, не могу. Дышать не могу, захлестывает кровь. Пальцем левой руки нащупываю рану. Запихиваю в отверстие, и мне становиться легче. Лежу. Весь мокрый от крови. Еле-еле дышу. Собрал последние силы, приподнялся и переставляю ноги. Но они не идут прямо, а расходятся, как на гладком льду. Отшагал метров 40-50. Вижу воронку. Там вода. Дальше идти не могу. Присел, ноги опустил в воду. Стало легче. Хотел левую руку снять с раны и тут же памяти лишился.

         Сколько лежал, сказать не могу, но когда сознание вернулось, увидел, что вода в воронке розовая. Значит, это я её своей кровью разбавил. Ох, как хочется хоть глоток воды, а достать не могу, хоть в воде лежу. Пытаюсь ещё глубже в воду залезть. Удалось, почти до колен - и все равно вода не моя. Только напрягся, чтобы пальцами достать её, и тут лишился сознания...

         Слышу, кто-то меня теплым тампоном моет. И так нежно, как материнские руки. Справа, потом по губам и ушам, затем левую щеку, шею, подбородок, в общем, кругом меня обслуживают, как в парикмахерской, теплым компрессом.

         Что-то во мне дернулось там, внутри, видимо, от большой потери крови - и я открыл глаза. Гляжу несколько секунд и весь похолодел. Боже мой, надо мною волк. Вот тут-то и пришла мне крышка. Не погиб в сражении, не попал в плен, не утонул в Десне, что рядом, словом,  не погиб когда-то и где-то, а здесь волки по частям рвать будут: кто руку, кто ногу, кто брюхо будет потрошить. Да, всего повидал за эти годы на фронтах, но чтобы так бессмысленно погибнуть...

         Мысли бегут, я лежу, волки ожидают. Чувствую, наблюдают за каждым моим малейшим движением.

         Кто же меня спасёт, вырвет из смерти, кто поможет мне остаться живым. Если бы увидела меня моя бедная старенькая мать, она, не раздумывая, бросилась бы меня спасать. Но она далеко, в Одессе.

         ...Вдруг недалеко разорвался снаряд, видимо, большой силы. И в этот миг меня  кто-то чем-то ударил прямо в рану. Я вскрикнул от боли, открыл глаза. Мне в лицо смотрит ещё один волк, не сводит с меня глаз. Пошевелил я губами, а он ещё ближе ко мне, дышит прямо в лицо. То был один волчище, а теперь их двое. Нет, не вырваться и не спастись.

         Пытаюсь уползти поглубже в воронку. В ту же секунду и волк ко мне приблизился, оскалив клыки, чуть приподнялся на передние лапы - и мордой ко мне к уху. От испуга я дернул больной рукой и закричал. Через несколько минут открыл глаза и смотрю на них.

         Что-то рядом шелохнулось. Волк повернул голову в сторону, и я заметил, что на нем какие-то ремни. Что это значит? Чуть поднял голову и уже смелее смотрю. Оба волка в упряжках. Боже мой! Так это же мои спасители, мои четвероногие друзья. Вот кто своим языком умывает меня, вот кто меня облизывал.

         От радости мои глаза затуманились слезами. Это меня они искали, чтобы спасти, это они меня охраняли и целовали, мои четвероногие друзья-санитары. Когда я заговорил, они заскулили, завихрили хвостами. Их было не двое, а четверо. Двоих я не увидел, потому что они были позади. Они уткнулись ко мне в лицо, лапками били по земле, мол, вставай, за тобой карета скорой помощи пришла.

         ...Позже я узнал, что, когда мы поднялись в атаку, гитлеровцы открыли пальбу из пулемётов, автоматов, минометов и артиллерии. Один из снарядов ударился в ствол дуба, разорвался, и рикошетом осколком меня ранило в грудь, пробило правую и левую легкие, и осколки там так и остались. Помню, что кто-то меня поддержал и уложил на траву под деревом.

         Офицеры, которые увидели, что я тяжело ранен, посчитали меня погибшим, пошли вперёд, повели солдат в атаку и передали в батальон, что комсорг батальона погиб. Командир батальона майор Счадов сообщил в штаб полка. Узнав об комиссар полка Приходько приказал начальнику санчасти, чтобы меня нашли и вынесли(живым или мертвым с поля боя. Были направлены три собачьих упряжки в квадрат, где я был ранен. Они нашли бы меня гораздо раньше, но я с того места ушел, да ещё залез в воронку от бомбы, одна голова торчит.

         День или два я пробыл в санчасти, а дальше - на подводу и вместе с медсестрой на переправу через Десну, на тот берег, в тыл на лечение.

         Сестра сняла меня с подводы. Я обхватил её левой рукой (правой почти не владел), и мы, еле передвигая ноги, спустились к воде. Внезапно появились немецкие стервятники. От самолета, прямо над нами, что-то отделилось, а через несколько секунд завыло. «Бомбят!» - крикнула сестра, схватила и со всей силой подняла меня - и в нишу, накрыв меня своим телом. Падая, она запрокинула свои ноги вверх, на спину себе. И в этот момент взрыв огромной силы. Нас залило водой. Слышу душераздирающий крик: «Ой, ноги!». И затихла. Волна ушла в реку. Сестра дышит очень тяжело, стонет. Её голова в крови. Меня тоже всего окрасило.

         Я приподнял голову и увидел. Лучше бы никогда не видеть. Сестра лежала без ног. Их снял крупный осколок бомбы в тот момент, когда она меня прятала в нишу. Через несколько минут сестра скончалась.

         Там плакал от радости, что собачки спасли, тут плачу, что человека потерял. Ведь она погибла во имя меня, ведь спасла меня. Сестра моя, моя родная и милая девушка. Зачем же так, почему ты ушла от меня?! Мне не страшно, что я опять остался один. Нет, я не боюсь. Дрожу, что тебя нет. Как же звать-то тебя, запомнить твой подвиг, запомнить на всю жизнь тебя, мой спаситель, верный друг. Поместить тебя в уголке своего сердца и хранить тебя до последних лет жизни. Я сделаю это, выполню долг, ибо ты не должна быть забытой. Ты должна жить в истории, в кино, книгах и памятниках, в названии городов и сел, школ и улиц...

         Меня вернули в санчасть, а ночью отправили на санитарный поезд. На железнодорожной станции Нежин наш эшелон подвергся жесточайшей бомбежке, и я вновь был тяжело ранен. Лежал без сознания на рельсах. И только благодаря одному майору, который тоже был ранен, спасся - он завернул меня в шинель и унес в безопасное место».