Родился Владимир в многодетной семье, где кроме него росло еще шестеро братьев и сестер. Кому в ту пору жилось в деревне легко! Спасало то, что жили дружно, помогали отцу-матери по хозяйству, пасли коров и лошадей. С малолетства учились плотничать, рыбачить, охотиться. Народ в селе трудолюбивый; любые испытания сдюжит. И несмотря на голод и тяготы коллективизации, жизнь постепенно налаживалась. Мальчишки становились парнями, девчонки – девушками, и мечтали о светлом будущем для себя и своих родителей, тянулись к знаниям. Как буйно цвели сады весной 1941 года! Казалось, счастье где-то близко... Но все оборвалось в один день — 22 июня. Весть о начале войны быстро облетела всю округу. На фронт Володя Сильнягин пошел в 1942 году, добровольцем. До призывно¬го возраста ему не хватало каких-то трех месяцев. Но мальчишеское нетерпение в военкомате сумели понять. Разве можно усидеть дома, когда Отечество в опасности, когда враг уже прошел по нашей земле сотни километров, оставляя разоренными города и села! Закадычный дружок уходил на фронт, Володьке очень хотелось служить с ним вместе. Ну и что, что он немного старше! Дружба на фронте – великая вещь! В первые месяцы они свято верили, что плечом к плечу пройдут через всю войну, вместе будут освобождать Родину от вражеского нашествия. Судьба распорядилась иначе... Призывников их области отправляли из Белоярского района. Погрузили стриженых «под нулек» новобранцев в наскоро сколоченные «телячьи» вагоны – и прощай, мирная жизнь! Первая остановка – в Тюмени, где гражданских ребят отправили в баню. Смыв вместе с дорожной пылью тоску по отчему дому, парни надели солдатские гимнастерки. Построение, перекличка, присяга. Железная воинская дисциплина. «Теперь вы – бойцы Красной Армии, от мужества и стой¬кости которых зависит судьба страны. Не посрамим же славных боевых традиций отцов и дедов, очистим Родину от фашистской нечисти!» – взволнованно произнес перед строем строгий политрук. И парни острее почувствовали, что им пред¬стоит. Вскоре по распределению Володя попал в 22-й учебно-снайперский полк. Это произошло, когда их поезд остановился под Москвой – в городе Иваново. В первый месяц он стал снайпером. Впервые тогда пришлось убить человека. Стреляли все вместе, лежа на траве. Прицелятся из оптических винтовок – и р-р-раз в тыл врага. Сколько они тогда «покосили» немцев, неизвестно. И не знали, кто убил – ты или сосед. Да так и на душе полегче. – На войне проявляются глубоко скрытые в человеке качества, – вспоминая фронтовые годы, говорит Владимир Васильевич. – Эгоистам там делать нечего, потому что на 80 процентов жизнь зависит от людей, находящихся рядом. Порой все решают доли секунды. Поймете ли вы друг друга с товарищем, почувствуете ли момент, когда один неверный его выстрел – и ты уже не жилец? Здесь очень важно чувство локтя. Не раз Владимиру Сильнягину приходилось бывать в сложных передрягах. Ничего – выходили живыми, хотя это было совсем непросто. Однажды впятером (трое парней и две девушки – Тоня и Клава) отправились они в тыл противника. Быстро добрались до леса, залезли на сосны, спрятались в густых кронах и выжидают, когда же можно будет пустить в ход оружие. Немцев видят, а стрелять нельзя, иначе выдашь себя, завалишь всю операцию. Вот тогда они поняли, что такое железная выдержка и четкое взаимодействие. Разведчики должны быть как единый механизм. Сорвется одна «пружина» – и всему отлаженному «механизму» конец. Когда внизу проходили немецкие части, напряжение было нечеловеческое. Ненависть к врагу была такой, что очень хотелось уничтожить хоть несколько фашистов. Но все выдержали и доставили командованию ценные сведения. Война разметала кого куда. С одной из тех девчонок Володя некоторое время переписывался, пока их следы не затерялись на фронтовых дорогах. На войне смерть подстерегает солдата каждую минуту, каждую секунду Был случай, когда Володя чудом остался жив. И спас его друг, а еще – шестое чувство. Дело было так. После очередного перехода солдаты остановились на привал. Каждый выбрал себе местечко по своему усмотрению. Группа, в которой был и Сильнягин, забралась на возвышенность. Ребята уже сняли гимнастерки, стали готовить еду, как один из солдат вскинул винтовку и стал стрелять чуть выше их месторасположения. Мы над ним поначалу посмеялись, – рассказывает Владимир Васильевич. – Мол, переутомился, везде «кукушки», то бишь немецкие снайпера, видятся. А потом подошли к тому месту: там, и правда, немец лежит, а в нескольких шагах – снайперская винтовка. Снайпером Володя пробыл недолго. Еще будучи в Тюмени, в 22-м учебно-снайперском полку, отучился в школе младших командиров. В начале 1943 года попадает на фронт в Белоруссию. Здесь в одной из рощ его и еще несколько десятков ребят выстроили для «смотрин», чтобы, так сказать, «покупатели» могли выбрать себе солдат. Так Владимир Сильнягин попал в минометный батальон. В 1943 году война извела не одну семью, свела с ума не одного человека. А впереди еще два тяжелейших года, но солдаты не знают об этом. Для них походная жизнь стала единственной формой существования. Слились воедино фронтовые дни. Перед глазами круговорот лиц, оружия, боев, смертей. Не успеешь с человеком сдружиться, а его уже нет... Сколько ровесников похоронено в братских могилах! А ты знай только – вперед, вперед! На размышления и переживания времени совсем нет. В каком-то смысле солдату Сильнягину повезло – на поле боевых действий он оказывается в период перелома в ходе войны. В голове одна мысль: больше немец к нам не вернется. Не позволим. К тому времени советский солдат действительно научился воевать. Наши войска перешли в наступление, и это заметно повысило их боевой дух. Освобождение каждой деревушки или городка давалось великими усилиями и жертвами. Но молодые бойцы дрались яростно. И в успехе операций многое зависело не только от отваги солдат, но и от умелой тактики командира. Отдаст ли он безоглядный приказ, после которого вернуться живыми невозможно или просчитает все варианты, чтобы взять населенный пункт малыми потерями? Чаще им на командиров везло. А бывало – чего греха таить! – иной командир крикнет перед атакой: «За Зою Космодемьянскую!», а сам в окопе ждет, когда рота или взвод самостоятельно поднимутся. Мягко говоря, не по-геройски это – прятаться за спины своих подчиненных, подставляя их под пули. Кричит, призывает нас показать пример верности Родине, а у нас только злость на него, – словно заново переживает свои боевые дни Владимир Васильевич, и желваки ходят у него по щекам. – Мы саперными лопаточками окапываемся, чтобы хоть как-то спастись. И вот началось наступление. Справа друг сполз на дно окопа весь в крови. Понятно, война, здесь убивают, но все равно обидно, когда хорошие ребята погибают из-за трусости или недальновидности командира. Я дружка в сторону оттащил, выкопал маленький окопчик и похоронил его. И сестре его написал, что погиб ее единственный брат героем, защищая Родину. Он, как чувствовал, дал перед боем ее адрес. Это было одно из немногих писем, которые Володя отправил с фронта. Матери почти не писал, чтобы не расстраивать ее. А если набросает пару строчек, то в них: все хорошо, жив, здоров, воюю. Ему однажды даже выговор от начальства был за такую краткость: мать, небось, извелась вся, не знает, что и думать, а он, видите ли, расстраивать ее не хочет. Да разве обо всем напишешь! На войне ведь всякое бывало. Иной раз приходилось не то что приказы нарушать, а действовать по собственному наитию. Однажды командир батальона отправил два взвода за вражеским «языком». Володя Сильнягин в правом фланге, его друг Сашка Зыков – в левом. Им не удалось остаться незамеченными. Нескольких ребят сразу убило. Пришлось отступать ни с чем. Вернулись молчаливые, злые. Сашка боевой, напористый был: до войны в заключении посидел, там, наверное, характер выработал. Собрал он ночью ребят и говорит: «Давайте пойдем сами». Ну и пошли. По четыре-пять человек с каждой стороны. Проползли проволочное ограждение – около 800 метров. Немца захватили, да и привели к своим. Вот и получается, что поступили самовольно, а в результате не по выговору, а по отпуску заработали! Сведения ценными оказались. – До конца войны прослужил в минометном батальоне, – говорит Владимир Васильевич. – Все перебежками – по кустам да по лесам! Поставят в оборону рядом с родным минометом – и ни шагу назад! То боеприпасы подвозишь, то стреляешь. Скомандуют: пять мин одиночным или беглым огнем! – и стреляешь. Потом с этой точки снимают, бежишь в другое место, затем в третье, четвертое, и так без конца. Наши передовики продвигаются, и мы за ними. Идем и идем, идем и идем... До того устанешь, что иногда даже предательская мысль закрадывается в голову: хоть бы на минутку остановиться... И сотни, тысячи останавливались, навсегда оставались на полпути к победе, «освобожденные» от неимоверных перегрузок кто пулей, кто взрывом, кто ударной волной. Не обошлось без последствий и для В.В. Сильнягина. Уже в Белоруссии, в 1944-м, он получил осколочное ранение в голову. В медсанбат не обращается, продолжая дальше двигаться со своей частью. Вылечила его батальонная медсестра. Не только перевязками, а еще одним чудодейственным средством. К ране она прикладывала мамонтовую кость. Откуда она у нее взялась, да и была ли эта кость действительно мамонтовой – не знал никто. Но все свято верили в ее целительные свойства. И ведь помогала! Так фронтовик Сильнягин прошел с боями Румынию, Венгрию, Восточную Пруссию. За Кенигсберг шли жестокие сражения. До Берлина Владимир не дошел каких-то 12 километров. После объявления о безоговорочной капитуляции Германии попал наш солдат в литовский город Шауляй. Первые мирные деньки. Май, солнце, впереди – жизнь! Настала, наконец, пора прощаться с военным ремеслом. Чем заняться? Устроили соревнования по бегу, и боец Сильнягин занял на беговой дорожке второе место. В качестве приза разрешили съездить на пару недель домой, выдали сухой паек. Так оказался он на родине. Радость-то какая – сын приехал! Чествовали его как героя. Толь¬ко в родных стенах он осознал, что война действительно закончилась. Отгуляв отпуск, вернулся в свою часть и... не нашел ее – расформировали. Таких одиночек, как он, оказалось много. Командование их объединило и отправило в столицу Латвии, в Ригу – на охрану продовольственно-вещевых складов. Там ему было присвоено звание старшины роты. Несмотря на то, что был подписан мирный договор, военные действия продолжались и после 1945 года. Не всем пришлось по душе, что Прибалтийские республики после войны остались в составе СССР. Не хотели соглашаться с таким положением дел так называемые «лесные братья», которые иногда совершали диверсии. Поэтому воинскую часть частенько направляли прочесывать в Латвии окружающую местность. В одном из таких рейдов группу ребят, в которой был и Владимир, обстреляли из ближнего леса. Одного из стрелявших поймали. – С нами был солдат, знавший латышский язык, – рассказывает Владимир Васильевич. – Через него спрашиваем пойманного: «Почему ты в нас стрелял, ведь война-то кончилась?» А он здоровенный, весь красный такой, смотрит на нас с ненавистью и отвечает: «Нам сдаваться нельзя». Эсэсовец. Куда его теперь – везти в штаб что ли? Командир взвода и говорит: «Зачем его туда отправлять? Отведите в кусты и расстреляйте». Жуткое было время. У войны свои законы. Латыша этого убили, и не жалко было. Все знали: врага надо уничтожить. А сейчас ведь мне ни за что человека не застрелить. Кого война до крайности ожесточает, а кого, наоборот, делает истинным гуманистом. Что говорить «о подвигах, о доблести, о славе...», если в военное и мирное время они оцениваются нередко прямо противоположно. На войне на фоне всеобщего зверства проблески нормального человеческого поведения воспринимаются как нечто невероятное. Подчас поступить по-человечески в сто раз труднее, чем привычно списывать чьи-то страдания на счет войны. ...Однажды ранним утром Владимир ехал по полю на велосипеде. Впереди заметил что-то неладное и остановился. Пятеро русских солдат, из другой части, поймали литовку, затащили в кусты и начали рвать на ней платье. Что они хотели сделать с девушкой – без слов понятно. Сильнягин подошел к ним и как за¬кричит: «А ну, прекратить! Встать!» Один в ответ: «Старшина, замолчи, а то и тебе попадет». – «Да вы что, очумели?» И напомнил, как поступает военный трибунал с мародерами и насильниками. Парни опомнились, поднялись и ушли. Девчонку он проводил до хутора. Она по-русски не разумела, но поняла, что только что старшина спас ее от бесчестья. На прощанье улыбнулась и поцеловала его в щеку. Больше он ее никогда не видел, но долго вспоминал голубые благодарные глаза. Демобилизовался В.В. Сильнягин из армии в марте 1947 года, дослужившись до начальника караула. Кем он после армейской службы не был – бондарем, грузчиком, пожарным, водителем, экспедитором, автослесарем. Изъездил матушку-Россию вдоль и поперек. И везде его сопровождала его жена, Пелагея Александровна, которая говорит сегодня: «Наш брак тверд как камень, который жизнь не смогла раздробить на куски. Сейчас я не замужем живу, а отдыхаю» – Победить фашистов мы могли, благодаря огромной поддержке тыла, – завершает свой рассказ заслуженный фронтовик. – Пелагея Александровна всю войну проработала на военном заводе в городе Невьянске. Такие семнадцатилетние девчонки, как она, делали тогда снаряды, мины, работали по 12 часов без выходных, за кусок хлеба. Более полувека она для меня – надежный тыл. Тем более сейчас, когда многое в нашей стране перевернулось, когда нередко черное называют белым, когда народ презрительно называют «бюджетниками», а демократия стала прикрытием для неблаговидных поступков.