Мой папа не умел забивать гвозди. Острые, как клыки, торчали они в днище хлипкого дивана: шляпкой, а то и острием норовили порвать залезшую в их владения половую тряпку; без жалости царапали до крови шарящую в поисках закатившегося мячика руку. Больно! 

Нет, ничего мой папа не умел делать по дому... Откуда ему было уметь: большую часть детства и дома-то никакого не было.

Дедушка, папин отец, Симченко Иван Кузьмич, в возрасте 43 или 44 лет (дату рождения не знаю), был мобилизован летом 1941-го. Белорусская деревня. Слова говорят за себя сами. Ни письма, ни весточки долгие годы. Жена и четверо детей на оккупированной территории, из которых младшему, моему папе, всего три года.  Очень мало я знаю об этом времени, да и те воспоминания смутные, из детства. Но по рассказам папы, жители их деревни Гулидовка Могилевской области чудом избежали судьбы Хатыни - запертых в сарай людей спасли наши самолеты. Правда это или нет, не знаю. Точно знаю, что семью угнали в Германию, и первые годы после возвращения жили в землянке - от дома остались одни головешки. Бабушка билась одна с тремя детьми, ждала возвращения мужа и старшего сына. Не дождалась. Дедушка пропал без вести в декабре 1944-го.

Не знаю, каким он был. Мне представляется добрый великан, каким был папа: жесткие, как терка, крестьянские руки, озорные веселые глаза, уходящий ввысь - высокий, сильный богатырь. Ничему не успел научить своего сына. Безгласной жертвой войны ушел. От маминой родни остались фото: можно посмотреть в глаза, хотя бы немного представить, какими они были. От дедушки Ивана - только выписка из донесения о безвозвратных потерях. Но ведь не только это.

Мы часто воспринимаем войну, как эпохальную трагедию - взрывы, смерть, горе. Но не менее страшно ощущать её почти незаметные перерубленные нити родовой преемственности, естественного, сложенного веками хода вещей: мелочи пустоты, которые не можешь, не знаешь, как восполнить.  Кто научит мужскому ремеслу, если некому научить? Вот так и обкрадывается род, поколение за поколением. Только кажется, что человек уходит, а на его место вырастает новый. Нет, как потревоженная, выдранная из земли грибница, невосполнимую потерю одного наскоро залатают живущие, но невозможно избавиться от потери вовеки. 

Мой папа не умел забивать гвозди, потому что его отец не вернулся...

Больно!