Трудное испытание выпало 1 августа на долю командира эскадрильи Василия Сироштана. Уже заходило солнце, когда он дал команду группе развернуться и следовать за штурмовиками на свой аэродром, а сам отошел в сторону, чтобы наблюдать за ее маневром, как вдруг скорей почувствовал, чем заметил, вблизи чужой самолет. Первое, что Сироштан сделал, почти инстинктивно, - и это, наверное, спасло его от гибели - скользнул вправо. Трасса прошла у самой кромки левой плоскости. Начался поединок. Свои самолеты ушли далеко и казались уже черточками на далеких облаках.
После неудавшейся атаки немецкий истребитель стал набирать высоту, чтобы оттуда внезапно кинуться на «яка». Сироштан мгновенно разгадал этот маневр и не отрывался от противника. Самолеты закружились в бешеных виражах.
Внезапно «мессершмитт» сорвался в штопор. «Вот счастье», - обрадовался Сироштан. Но нет. Немец успел вывести самолет и, резко спикировав, бросился в сторону, потом вверх. В ту же секунду, не помня себя от ярости, Сироштан устремился на «мессершмитта». Огонь и удар последовали почти одновременно. Какая-то невероятная сила вышвырнула летчика из кабины, смяла, завертела в воздухе, но он все-таки сумел дернуть кольцо парашюта.
В полк Сироштан возвратился поздно вечером. Пришел в землянку командира и глухим голосом стал докладывать. Герасимов усадил его рядом, внимательно выслушал, стараясь отвлечь летчика от невеселых мыслей и успокоить, сам стал рассказывать о сегодняшних событиях.
На свой «КПН», как назвали копну, которая служила местом отдыха и командным пунктом эскадрильи, капитан попал лишь в полночь.
Моторный, Макаров, Семенюк и еще несколько летчиков спали беспокойным сном, то и дело натягивая на себя сползающие регланы. Сироштан прилег с краю, закрыл глаза, и снова перед ним возникли все события вечера в мельчайших подробностях. Сон не шел. «Придется всю ночь крутить «бочку», - с досадой подумал он. - Луна, что ли, виновата?»
Грустные мысли, обгоняя друг друга, теснились в голове. Враг у Дона. Где только взялось столько этих черных и желтых самолетов. «Юнкерсы» прут тучей, сыпят бомбами, как хлопьями. «Мессеров» тоже хватает. Превосходство и господство. Умные слова. Но почему? И летчиков у них - до черта.
...Еще мало мы сделали, чтобы остановить немцев. А как сделать? Бой идет не на жизнь, а на смерть. Внизу, случается, бросают пилотки вверх, увидев дымный черный хвост у фашиста, хотя полчаса назад крыли почем зря «ястребков», которые запоздали встретить «лаптежников». Откуда им знать, что днем из семи не вернулись два, а эта четверка поднялась не то в пятый, не то в шестой раз. Многого нам еще не хватает, и главное - умения и расчета, все злостью берем. Надо на ходу учиться-переучиваться, самим по-другому драться и молодых учить - на крыло ставить. И самолетов бы побольше, особенно тех, о которых так горячо говорил начальник политотдела дивизии при вручении боевых машин: «Это слиток жгучей ненависти, слез, пота и крови нашего народа, сгусток любви Родины».
Будет гитлеровцам тошно, огнем станет небо...
На заре радостными восклицаниями Сироштана подняли Моторный и Семенюк.
- Вася, жив-здоров! Рассказывай.
Он показал на себя - целенький, невредимый, а самолет - развел руками.
Проснулись остальные летчики. Но назойливо загудел телефон: командира требован! в штаб.
- Собирайтесь-ка лучше на завтрак, - распорядился командир, - предвидится задание.
Сироштан вышел из-за копны, и его сразу ослепил яркий свет. Он потянулся так, что все хрустнуло, и оглянулся вокруг.
Новый день вступал в свои права.
- Разрешите доложить, - раздался рядом голос. - Старшина Лебедев прибыл в ваше распоряжение.
Сироштан уже знал Лебедева. Его большую энергию, исполнительность, старательность успел приметить командир полка. И вот его направили на стажировку адъютантом эскадрильи к Сироштану.
- Знакомиться с работой придется на ходу. А сейчас, если успели позавтракать, нужно поспешить к машинам, узнать у Азина, все ли готовы к вылету, одним словом, трудиться вместе с техником. Займитесь также записями в летных книжках, - сказать откровенно, в каждой из них «белых» мест хоть отбавляй. И парашютами - вы, кажется, специалист по этому делу. Меня найдете возле КП - через час командир полка будет ставить задачу, - закончил Сироштан.
Он поспешил к Мамыкину. Хотелось поделиться с комиссаром всем продуманным в эту бессонную ночь.

Дни походили один на другой - бесконечно длинные и в то же время короткие, как воздушный бой. В вечерние часы отдыха, за беседой и песней, мысли и воспоминания проносились чередой, навеянные бесконечным темным небом, россыпью звезд, трепещущими зарницами.
Темная ночь, ты, любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком все слезу утираешь,
- поет своим мягким тенорком Иванов. Ему тихо вторит Семенюк, и песня уносит их домой. Герасимов едва-едва касается клавишей баяна. Макаров незаметно перебирает струны гитары. Моторный тянет мелодию, покачивая головой из стороны в сторону.
На звуки песни, как на огонек, подходят Сироштан с Лебедевым, Ратников, Милованов. Они поближе придвигаются к Иванову.
Герасимов умеет тонко подмечать настроение летчиков, подбодрить их в нужную минуту. Едва певец произнес: «Ничего не случится», командир опешит начать новую песню.
- Хотя бы вот эту... Запевай, Захар!
И Семенюк начинает живую, быструю, обращаясь к Сироштану:
Что ты, Вася, приуныл, голову повесил,
Ясны очи опустил, хмуришься, не весел...
Баян набирает силу в руках командира. Майор чувствует, как встрепенулись все, оживились, заулыбались.
Потом начинаются бесконечные рассказы, воспоминания.
Наутро вылеты и бои. Подполковник Утин на аэродроме с рассвета. Еще и месяца не прошло с тех пор, как он стал командиром дивизии, а его уже хорошо знают и летчики и техники. Утин очень прост в обращении и умеет сразу расположить к себе людей. Чувство симпатии и уважения к командиру возникло как-то сразу. Утин проявил тонкое знание дела и с удивительной настойчивостью и методической последовательностью начал внедрять новое в тактике и в боевом применении авиации. Он опирался на проверенный в боях опыт Сироштана, Моторного, Бенделиани, Шишкина, Макарова и других первоклассных летчиков.
Сегодня Утин уже побывал в избах, где жили летчики, в Парме, на стоянках самолетов, в землянках. Он не подал виду, но все заметили, как обрадовался командир дивизии, не обнаружив сразу хорошо замаскированные самолеты.
На КП командир дивизии сел рядом с Герасимовым за радиостанцию, и началась боевая работа. Макаров повел четверку, в которой находился и недавно прибывший из школы сержант Логачев. Это был первый боевой вылет летчика. Вскоре с большой группой истребителей на сопровождение штурмовиков взлетел Моторный. В группе находилось шесть летчиков соседнего полка, с которыми в эти дни вместе выполняли боевые задания. Заместителем Моторного был назначен старший лейтенант Бенделиани. Впервые они познакомились неделю назад, когда приданная полку шестерка приземлилась на аэродроме.
В этот день Василий Сироштан и молодой летчик Николай Милованов не вернулись на свой аэродром. Во главе группы командир эскадрильи сопровождал «ильюшиных». «Появилось двенадцать «мессершмиттов», - сообщил он по радио на КП.
Приемник уловил команду: «Беру бой на себя, остальным следовать по курсу штурмовиков». Потом отрывистое: «Коля, слева четыре...» «Атакую, прикрой». «Вот так». И снова: «Поближе ко мне...», «Бей!..», «Молодец, Николай...»
Утин запросил второй аэродром дивизии, чтобы выслать им подкрепление. Но там тоже все исправные самолеты находились в воздухе. А вскоре связь прервалась...
8
Адъютант первой эскадрильи Лебедев сидел в землянке, низко опустив голову, и бездумно глядел на листок серой бумаги. Он только что возвратился из района воздушного боя Сироштана, куда летал на У-2 по приказу Герасимова, и сейчас составлял донесение. Написал лишь одну строчку и больше не мог.
В землянку ворвался Моторный.
- Вася?!
- Да.
Моторный тяжело опустился рядом. Они перебирали в памяти встречи и разговоры с Сироштаном, милые шутки, любимые слова. Они видели его таким, как вчера, - в стареньком коричневом реглане, приглаживающим свои светлые волосы, с широкой улыбкой; как сегодня, - не спеша застегивающим парашют. Слышали его ответ на вопрос Пехова: «Разве можно столько летать?»
Нередко то один, то другой летчик не возвращался. Их ждали. Каждый день, каждый час. Никто не занимал место, где спал прошлой ночью товарищ, не прикасался к его чемодану. И случалось, на второй, третий, пятый день он появлялся, с обгоревшим лицом, с забинтованной головой или с рукой на перевязи, обросший до бровей, в солдатской пилотке. Его тискали, ощупывали, крепко жали руку.
Но Сироштан не появится. Далеко от аэродрома его самолет врезался в землю. Это знали теперь и Лебедев, и Моторный - все в полку. Знать знали, а не верилось никому. Так бывает только тогда, когда непоправимое происходит с другом, самым близким человеком. Сироштан был другом для всех летчиков.
Моторный и Лебедев долго сидели в тяжелом раздумье. Только назойливый гудок телефонной трубки вывел их из глубокой задумчивости. Искали Моторного, его срочно требовали в штаб полка. Он нахлобучил шлем, вытер глаза и, махнув рукой, вышел.