Призвали меня на войну в июле 1941 года. Было мне в ту пору уже тридцать один годок и семья неполного состава.
Уж так судьба сыграла со мной в подкидного, что к тридцати годам я уже овдовел. Умерла моя Фрося при вторых родах и ребёнка тоже не уберегли. Трудно ей было рожать, видно природа так распорядилась женским счастьем. Даже когда первую девочку рожала, еле-еле разродилась! Девочку после родов в бане старая бабка-повитуха собирала, как каравай из теста. Вся головка разлетелась при родах, личико перекосилось, Фрося как глянула, так разрыдалась, но бабка-повитуха всё сделала как надо. Растопили баньку, нагрели воды и бабка начала голову править, буквально косточки собирать и прилаживать друг к другу. И ведь собрала! Я не знаю кто такому научить может, но даю гарантию, что современная медицина за такое бы точно не взялась. Сейчас же как - дышит ребёнок, живой, ну и ладно, государство инвалидность обеспечит.
Девочку назвали Верой, потому, что верили, что Бог не оставит её вниманием своим. И росла Верочка такой славной, такой умницей, такой хозяюшкой, что любо-дорого было смотреть! Даже когда Фрося померла, Верочка, а было ей три годика, всё ходила и накрывала маме ножки, потому, что они были холодные. Так начиналось моё отцовство.
Не знаю, чем руководствовалась призывная комиссия, когда призывала вдового мужика, на иждивении которого была дочь четырёх лет, но судьба разлучила меня со своей дочуркой на долгих четыре года.
Сразу после призыва отправили нас всех в сибирские леса строить дорогу и лагерь для поселения и дислокации учебной части. До зимы как раз всё успели. Кормили однообразно, но мне хватало, не слишком меня жизнь разносолами баловала до этого, чтобы разницу почувствовать. Сами сажали лук, картошку, укроп, били дичь, зайцев, в общем наряду с крупой и солью жить было можно. На зиму заготовили много кедровых шишек. Пару раз прочёсывали лес - искали дезертиры и беглых зэков. Оружие выдали винтовки Мосина, ещё прошлого века, как и патроны к ним. Со штыками, длинными, как хлысты.
Глубокой осенью стали обучать. Размер довольствия сразу резко урезали. Страна всё отдавала фронту. А немец уже к Москве подходил. Но мы точно знали, что будем защищать восточные рубежи от Империалистической Японии, поэтому изучали мы японское оружие, технику, язык. На Востоке СССР стояла миллионная армия, вплоть до вступления в войне США против Японии, ни одной части, кроме инженерных, не трогали.
Учёба шла трудно. Голодали. Зима энергии требует, а на каше её не наешь. Шишки кедровые быстро съели. Более того, от скудного и однообразного рациона, у многих началась цинга. И вот тут я проявил инициативу, выступил с предложением заваривать еловый чай. Командование не возражало и вскоре мы набрали в лесу несколько мешков молодых еловых побегов. Цинга прекратилась. Правда нашлись те, кто наотрез отказывался пить отвар ели, поэтому приходилось заставлять их в приказном порядке, вплоть до ареста. Сидеть в нетопленой землянке никто не решался.
По весне пришла запоздалая витаминизация - пошёл берёзовый сок. Мы каждую ночь надевали котелки на спиленные ветви берёз и наши красавицы русские берёзки давали нам самый лучший в мире целебный эликсир! Некоторые умудрялись даже сбраживать этот сок и пить. Жизнь наладилась. Караульный подстрелил медведя, кожа да кости, но съели, медвежатина от многих болезней помогает.
Все ждали победу над Гитлером. Считали, что погоним его, как Наполеона, и к лету возьмём Берлин. Это сейчас кажется невероятным, а мы тогда реально в это верили! Точнее хотелось верить, что стрелять нам ни в немцев, ни в японцев не доведётся и многих уже отпустят по домам сеять хлеб. Я вообще не могу припомнить, чтобы кто-то сомневался в нашей победе.
Так как у меня было образование, я окончил 8 классов, работал счетоводом, то меня и ещё несколько таких же бойцов, отправили на курсы артиллеристов. И вот снова учёба и минимальное довольствие. В общей сложности за год учёбы я похудел на 8 кг. Но чувствовал себя прекрасно, видимо ушло всё ненужное для войны. Потом я ещё не раз с благодарностью вспоминал весь процесс учёбы, потому, что именно там мне дали те навыки, которые потом очень пригодились необстрелянному младшему сержанту истребителей танков, в простонародном солдатском фольклоре - "прощай Родина!"
Уже осенью нас сформировали в боевую часть и погрузили на эшелоны. Мы поехали на запад. Я впервые в жизни уезжал из родных краёв в тревожную неизвестность. Немец рвался к Волге. Уже пал Ростов-на-дону, шли бои в Сталинграде и мы все понимали, что именно Сталинград будет нашим местом дальнейшей службы. Мы все служили, поэтому никто из нас не представлял нашу службу, как войну и настоящие бои на уничтожение врага. Мы ехали побеждать Гитлера, мы в глаза не видели того, что нам предстояло увидеть и осознать. Но даже, если бы мы знали это, никто из нас не дал бы заднюю! Мы - сибиряки, большинство из нас потомки Восточно-Сибирских казаков, мы не посрамим своих предков!
Мне было тяжелее других, ведь дома меня ждала моя дочурка, оставленная моей сестре на сохранение. У Ани, моей сестры, не было детей, поэтому я не сомневался, что мою Веру будут оберегать, как свою родную дочь. И всё-же сердце кошки скребли, как же так, ведь я не смогу больше находиться рядом, чтобы хотя-бы раз вырваться в отпуск к моей девочке!
Удивительная штука жизнь. Через какие немыслимые испытания проводит она человека, чтобы затем наградить его великой силой благости и счастья. Как можно передать те чувства, когда ты возвращаешься домой, к единственному твоему родному существу, чтобы поднять её на своих могучих руках вверх и видишь, как она, всё ещё маленькая и лишь слегка изменившаяся, ходит между других солдат войны и всех наивно и с надеждой спрашивает: "Это вы мой папа? А где мой папа?".
Я ехал на запад, ехал на войну, ехал помочь моей Родине СССР побить врага, который не имеет права на жизнь. Именно я буду тем, кто войдёт в Берлин и уничтожит этого зверя в его логове. Я ещё даже не подозревал, что все мои внутренние мысли полностью воплотятся в жизнь, что мысль это энергия, которая рано или поздно образует события, которые рождаются только в твоих мечтах. За это я и люблю жизнь.
Я тогда вдруг вспомнил, как мой отец нёс свой крест. Точнее сказать крест, который он затем поставил на могилу деду. Это была удивительная история. как-то раз у отца возникла мысль поставить на могилу его отца каменный крест. Это было невероятно, потому, что никто это сделать не решился. Ведь такой крест весил более тридцати пудов! Но в этом мире всё решает человек, воля человека не имеет границ и только воля может преодолеть всё невозможное.
Отец таки заказал крест на каменоломне. Долго ждали, когда мужики-камнетёсы высекут его из целого куска камня, отшлифуют и сделаю надпись. И вот крест готов. Лошади у нас не было, никто не решился нам одолжить ни лошадь, ни подводу. Тогда отец взял верёвки и мы с ним вдвоём отправились в путь на каменоломню. Каменоломня находилась за рекой, моста не было. Ходил паром, но паромщику совсем не понравилась наша идея. Переправившись, мы остановились на ночь на другом берегу. Отец пошёл к паромщику и уговорил его переправить крест через реку, он просто рассказал о том, каким человеком был его отец, какую славную, но трудную прожил он жизнь и паромщик уже просто не мог отказать ему.
Когда я первый раз увидел крест на каменоломне, он мне показался не очень и большим. Такой же, как и деревянный, только уж совсем серый. Мужики вчетвером его подняли и положили на лаги, типа зимних саней. Две лошади тащили эту поклажу до самого парома, на паром же пришлось втаскивать всё без лошадей - вручную.
Скажу пару слов о речке. Река Селенга впадает в озеро Байкал, которое все местные называют морем. Речка не глубокая и не широкая, все метров сто не больше, но течение её такое, что ни один мост выдержать его не может. Сколько не строили раньше мостов через эту реку, Селенга всегда их смывала своей мощью. Переправиться через Селенгу, даже на пароме, не просто. Для сохранения большой силы тяги парома, на нём сооружены целые механизмы, которые сохраняют энергию ручного труда паромщиков, позволяя пересечь реку по натянутому тросу.
Вот так, как черепаха, мы через Селенгу и переправились.
Наступила минута истины. Нам дали древесную рогатину, с рогами вверху и внизу, установили её, как упор и положили на неё крест. Таким образом конструкция была стабильной. Далее, отец, весело мне подмигнув, залез под крест и приподнял его, рогатина сразу упала. Всё. Дальше нам уже никто не помогал. Дальше мы пошли своим ходом - отец с крестом, я с рогатиной. Если учесть, что годов мне было тогда всего девять, то эта рогатина для меня была настоящим моим "крестом". И нёс я её точно также, как отец крест из камня. Нам предстоял путь в во сколько-то вёрст, а в километрах это было одиннадцать.
Вот так, мы с отцом, тащили каждый свой крест. Да, было трудно. Можно долго описывать наши потуги, но мы дошли. Дошли за два дня, переночевав на полпути.
Зрелище, которое увидели наши односельчане, было какое-то мифическое, когда отец входил в село, как Христос, несущий свой крест. Все крестились и падали на колени. Рогатину я уже бросил перед селом и отец без остановки дотащил крест до своих ворот.
Надо признать, что отец у меня обладал силищей абсолютно немыслимой. Он брал двух односельчан в руки мог таскать их по селу как и куда угодно. Ударом кулака он оглушал наповал бычка, а телегу переворачивал, как скамейку. Я же был в мать - маленький ростом и ловкий, как обезьяна. И пока я нёс рогатину, которую мы поставляли под крест, пока отец отдыхал, она у меня побывала на всех частях тела, включая голову.
Эта история дала мне урок на всю жизнь, о том, что всё задуманное можно исполнить. Человек, как Бог, может всё, нужно только, чтобы мысль опережала действие. Другими словами, ты уже в мыслях находишься там, где всё уже задуманное тобой, сделано. И это работает!
Вот так начиналась моя война. Война ведь она не только с врагом, но и собой, когда надо сделать то, что сделать не возможно, весь твой организм, всё твоё тело сопротивляется тебе и именно эта война самая трудная. Только через преодоление себя, можно выйти на уровень, который выше тебя самого! Только принося в жертву собственное я, становишься сильным духом и волевым бойцом.

Многие люди на Земле больны войной. Они наивно полагают, что войной можно решить все вопросы. Удивительно, но каждый раз, в любом народе, нарастает поколение людей, весь смысл существования которых это ведение силового решения любых проблем, вопросов и конфликтов. Сама конституция мужчины заставляет его конкурировать с другими и иметь силу, которая бы позволяла заявить о своём статусе, особенно, если речь идёт о иерархической градации среди своих же соплеменников.
Каждый мужчина всегда пытается достичь некоего предела своих возможностей, при этом наивно полагая, что достаточно быть сильным, чтобы его боялись и уважали.
Увы, мир устроен иначе, и два мужчины всегда будут сильнее одного. Ну а сила? Она конечно не помеха, но главная сила мужчины это его разум.
Именно на войне сила разума и становится решающим фактором, который и определяет статус победителя.
Трудно предположить, что армия в несколько миллионов военнослужащих, отступающая в течении двух лет, сможет переиграть своего противника в простом и в тоже время таком нужном деле, как перелом в войне.
Когда же начался этот перелом? Я не буду углубляться в глубину самой идеи, но то, что перелом наступил в Сталинграде - это был самый, что называется, настоящий факт.
Красная Армия шла к нему долгих полтора года. Уже когда фрицам дали по зубам под Москвой, уже тогда мы верили, что погоним немца до самого его Берлина. Но не случилось. У поражений, как правило нет авторов, все поражения это цепь безвестных полководцев и солдат, это некое временное существование человека в таком состоянии, когда ему хочется быстрее всё это забыть. И только победы имеют и авторов, и соавторов, и прихлебаев, и мифы, которыми эти победы описываются для истории.
Собственно, так получается, что саму Сталинградскую битву мне довелось пройти довольно буднично и можно даже сказать скучно. Не было ни богратионовских атак со знаменем в руках, ни героической борьбы одного против ста, ни огромного числа личных побед над противником. Как и вся война, любая битва в ней это труд, труд и труд. Тяжёлый солдатский труд, который изматывает тебя ежедневно и ежечасно. Это бессонное состояние, некая фатальность в общем состоянии мыслей и благодарность к тем, кто может и умеет принимать непростые решения, потому, что выполнять эти решения гораздо проще, чем самому осознавать, что ты находишься на волосок от смерти.
Надо признаться, что ты довольно быстро начинаешь понимать как всё вокруг тебя превращается в другой мир, в котором уже нет ни злобы, ни ненависти, ни желаний, а есть простой перечень уставных действий, глазомер, рассчёт, команды и желание, чтобы это всё поскорее закончилось.
У артиллеристов всегда работы невпроворот! Вы только представьте, что для оборудования позиции вам надо вынуть тридцать кубов грунта и вам сразу всё станет ясно! А если эти кубометры нужно вынуть из мёрзлой земли, то вам вообще ничего объяснять не придётся!
И пусть противник находится от вас в нескольких километрах, но война есть война, а устав есть устав. Поэтому вы, разгребая снег, уже переходите в состояния окопной войны. Вы роете себе убежище, которое может стать потом вашей же могилой. Такова реальность солдатской жизни.
Хочется отметить, что воевать с немцами совсем не просто. Немец ведь грамотный и опытный солдат. Они всю Первую Мировую войну бились в окопах под канонады и под пулемётным огнём, так что имели серьёзные навыки в различных хитростях и прикладной военной науке. Наши же офицеры проходили, как правило, полугодовые курсы, не понимая ничего в условиях такой вот позиционной или мобильной войне. И хотя основы артиллерийской стрельбы они получали, но применять на практике, также, как это умел противник, у них естественно не получалось. Именно поэтому опытный воин всегда стоит пятерых неопытных, а то и десятерых.
Могу привести такой пример: когда ведётся стрельба с закрытых позиций, то очень важно что называется держать ориентир. Теперь более подробно: что такое стрельба с закрытых позиций? это, так называемая, навесная стрельба, когда снаряд вылетает в небо и потом, под действием своего веса падает в землю. Так вот артиллерия это как раз наука о падении снарядов в нужном месте. Нужно так рассчитать траекторию, чтобы снаряд упал именно в ту точку, которая тебе нужна. Ну, это в идеале. А чтобы это получилось, вы производите рассчёты, выставляете оптические приборы, бусоли, нивелиры, прицелы, углы орудий, угломеры, азимут... короче кучу всяких приспособлений для стрельбы. Но и это ещё не всё, нужно учесть также направление ветра, его скорость, износ ствола и его разогрев, а также скорость вращения Земли, если стрельба ведётся на максимальную дальность. Но самый главный момент это выставить ориентир. Что это такое? Ну это, так сказать, объект на который будут сориентированы все ваши орудия, участвующие в стрельбе. Дело в том, что в артиллерии в основном целятся назад, стреляют вперёд! То есть целитесь прицелов вы в ориентир, а уже после рассчётов выставляете все показатели на орудии и производите выстрел. Не удивляйтесь, но артиллерия это магические войска, "Бог войны"! На 90% успех боя зависит от артиллерии. Я уже не говорю, что более половины потерь противник несёт именно от артиллерийского огня, а количество выстреливаемых снарядов составляют сотни! Теперь сами понимаете, что тот, у кого самая лучшая артиллерия, боевые расчёты у орудий и специалисты по расчётам стрельбы, тот и побеждает на поле боя!
Так вот, ведя огонь из укрытий, как правило не видя даже взрывов от собственных снарядов, вы можете уповать только на наведение прицела на ориентир. Ориентиром может быть любой заметный объект. Как правило это отдельное дерево, или отдельный высокий дом с острой крышей, труба, церковь с куполом и так далее. Так вот очень важно пред развёртыванием позиций, сразу назначить ориентиры. Обязательно указывается основной и запасной ориентиры. Всё, после этого все знаю куда нужно прицеливаться, чтобы отправить снаряд совсем в другом направлении и поразить таким образом цель. Вот такая сложная и замысловатая наука!
Естественно, что молодые лейтенанты и бойцы, не имея должного опыта, чувствуют себя сначала полными дураками. И ничего тут смешного нет, потому, что опытный расчёт и разворачивает орудие быстрее, и целеуказание выдаёт быстрее, а также быстрее сворачивается с места для покидания боевой позиции. Всё это имеет огромное значение для боёвого успеха, особенно в артиллерийских дуэлях, есть и такие.
Многие спросят, а как же стрельба по танкам. А вот так! Вот так и есть, когда вы поражаете танки, благодаря точности рассчётов, слаженности действий бойцов и офицеров. И если вы не сможете таким способом уничтожить танки, то будете иметь счастье лицезреть их уже непосредственно перед собой и переходить на стрельбу прямой наводкой. Что это такое? Тут, как раз, всё просто - вы наводите прицел непосредственно на цель и возможно вам повезёт, потому что танк это всё таки бронированный объект и экипаж чувствует себя уверенней за бронёй, а вы остаётесь с одним пяти-миллиметровым щитком и шансов выжить у вас совсем немного.
Собственно, для стрельбы прямой наводкой есть специальные противотанковые орудия. В основной массе это были "сорокопятки", те самые, калибр которых всего 45мм. И бойцов которых метко называли "Прощай Родина". Тем не менее точность орудий позволяла опытным рассчётам выводить из строя танки, поражая их в щели, под башню, в гусеницу, в башенку командира танка, пушку танка. Что и говорить, на "сорокопятках воевали" настоящие герои!
Но вернёмся к нашим орудиям, которые наносят урон противнику только из закрытых позиций. Скажу так, что немцы были отнюдь не пассивные цели. За каких-то пять-шесть минут они могли точно уничтожить как основной, так и запасной ориентиры, а также уничтожить и иные объекты в округе, которые могли бы служить в дальнейшем потенциальными ориентирами. Для этого у них имелись в наличии, как ста пяти миллиметровые орудия, так авиационные бомбы. И часто так бывало, что нам приходилось уходить с обустроенной, надёжной позиции, потому, что мы теряли все скудные ориентиры в округе.
А в сталинградских степях какие ориентиры? В лучшем случае церковь или дом, а то и столбы связи. Много не разгуляешься! И трудности нас преследовали практически постоянно.
Надо признать, что общее наше отступление от западных границ до Сталинграда, а также постоянные окружение наших войск в котлах, оставили нашу Красную Армию практически без орудий крупного калибра! Наши батареи были укомплектованы гаубицами М-30, что считалось серьёзной угрозой при прорыве вражеской обороны, хотя калибр этих орудий был всего 122мм. Поэтому расчёт командования Красной Армии был на авиацию и танковые соединения. Пехотой по снегу много не побегаешь, а сугробы были тогда совершенно непроходимые.
Артподготовку мы провели на отлично. Благо у нас было на это время и двойной боекомплект снарядов. Я был телефонистом у орудия и обеспечивал связь командного пункта с двумя расчётами, впрочем, команды были единые для всех. Из сути телефонных переговоров я узнавал, что наша батарея просто разнесла вдрызг скопления войск румынской дивизии, которые, из-за морозов, были буквально все сконцентрированы в населённых пунктах. Не обладая сколь серьёзным боевым духом, румыны просто стали разбегаться в разные стороны и, как следствие, практически все были уничтожены нашими танками.
Я потом сам видел результат танковой атаки. Это было ужасно. Мне запомнился наш танк, вышедший из строя, но не подбитый, так вот этот танк был до самой крыши башни в крови. На его гусеницах было наверчено огромное количество останков тел и амуниции. Под стволом башни лежал огромный кусок из частей тел, оружия, оторванные головы, внутренности и застывшая алая кровь. Судьба мне дала сразу понять что такое эта война! Я смотрел и не понимал, что это реальность, мне казалось, что это что-то глубоко неестественное и для всех, кроме меня, неведомое. С тех пор прошло столько лет, но этот танк так остался в моих воспоминаниях, как образ той цены, которую заплатит всё человечество за победу над фашизмом. Конечно, в этой войне я видел много картин, не уступающих по ужасу вот этой, но первое впечатление о войне осталось со мной навсегда.
Но было ещё и другое. Когда мы снялись с позиций и пошли своим ходом вперёд, то это чувство уже никаким образом не пересекалось с окружающей нас картиной. Мы шли вперёд! Это самое великое чувство, которое можно испытать на войне. Мы шли вперёд освобождать нашу землю от захватчиков и не было солдат, счастливей нас. Мы обнимались, шутили, веселились и не имели никакой усталости. Нас словно подменили, в нас не осталось ни страха, ни боли утраты, ни морозного холода. Мы шли вперёд! Я вдруг понял, что со мною не будет иначе. Да, не будет! И я пришёл в Сталинград, чтобы только наступать! И у меня уже не было никаких сомнений, что я буду в Берлине, что я приду туда с моими боевыми друзьями.
Как это было глупо и наивно! Но это действительно так и произошло. И если вы не верите своим чувствам победителя, то вам нечего делать на войне! Да, будет страшно, будет больно и даже пусто. Но чувство вашей неизменной победы всегда вас спасёт и сохранит!

Было это, насколько я помню, в районе города Изюм, где шли наши встречные бои с противником. И вот в этой позиции завёлся там немецкий снайпер. Лютовал почти каждый день. Бывало, с утра начинал он свою пытку над нашими солдатами, особенно доставалось боевому охранению - тем, что выдвигались вперёд и вели наблюдение за противником. Концерт снайпера начинался с того, что с утра подстрелит кого-нибудь из бойцов в живот, да так, чтобы боец не умирал, а выл от боли, пока не умрёт. Состояние от этого было у всех морально жуткое, от беспомощности и безнаказанности снайпера можно было сойти с ума.
Я как раз был в разведке, корректировщиком артполка и часто выдвигался вперёд, чтобы корректировать изменения позиций врага. В общем, как-то раз, и я тоже столкнулся со снайперским огнём. Ощущение жуткое и беспомощное, никуда не сдвинешься, заляжешь в низину и лежишь весь день, как мышь в норке, даже нос высунуть страшно. Ночью выполз назад, и доложил, что примерно знаю, где затаился этот наш мучитель и убийца. Но, проблема была в том, что, как правило, дважды из одного места снайпер не стреляет, поэтому сведениям этим цена была невелика. Но комбат всё равно отдал приказ - по темноте выдвинуться со связью вперёд и обнаружить дислокацию снайпера на рассвете, когда тот начнёт свою работу.
Летом ночи короткие, в 4 часа уже светает, поэтому я с ещё одним бойцом, снарядились тщательно, оделись в камуфляж, взяли средства связи, катушки с проводом, нехитрые средства для маскировки и выдвинулись на передок за полночь. Каждый тянул за собой двойной провод, всё ползком, на расстоянии метров в пятнадцати друг от друга, уж так у нас было заведено, чтобы всегда прокладывалась резервная линия связи. Война это прежде всего опыт и солдатский труд, иной раз так проложишь провод, что зигзаг получается и довольно приличный. Смысл здесь в том, что начнись боевые действия, обстрел или бомбёжка, всегда есть риск остаться без связи. Добрались до пункта наблюдения, сооружённому ещё неделю назад, заранее и хорошо замаскированным, так что не сразу сами его нашли. Расположились, готовились долго, обсыпали землёй плащ-палатки, на каски натянули мешковину, редкие стебельки, слились как могли с местностью, бинокли перемотали, проверили связь и начали вести наблюдение.
С рассвета началась наша работа по поиску снайперской засады. Надо признаться, что мест для неё было предостаточно, и мы поочерёдно глядели до слез в глазах, понимая всю сложность и ответственность нашего задания.
Утро прошло безрезультатно. Днём, с немецкой стороны раздался звук выстрела и сразу заорал смертельно раненный боец на нашей стороне. Прозевали. Сам смотрел, взгляд не отводил, но противник был явно хитёр и заботу о своей безопасности вёл не хуже нас. Хорошо, что нас не обнаружил, всё таки опыт это вещь невозместимая.
Я продолжал вести наблюдение и каким-то чудом, звериным чутьём охотника, уловил медленное и крайне осторожное перемещение небольшого бугорка. Двигался он по диагонали, отходя медленно и незаметно, но на его несчастье прямо перпендикулярно нашей засаде.
Раздумывать было некогда, а то уйдёт! Позиции стороны противника были давно пристрелены и я сообщил координаты в штаб артполка. Через минуту дали пристрелочный залп. Я стал корректировать огонь, затем скорректировались и дали ещё девять снарядов, потом ещё, и где-то с пятого-шестого раза, я сам увидел, как от разрыва одного из многочисленных фугасов, вверх, вместе с нашей русской землёй, взлетело тело снайпера вместе с его винтовкой и амуницией.
То была победа! 76-ти миллиметровый снаряд поставил точку в жизни немецкого снайпера, так долго измывающийся над бойцами и командирами нашей дивизии, был уничтожен нашим артиллерийским огнём.
Я не могу передать того чувства, что испытал при этом. Не много моментов в жизни запоминает человек, но тот взрыв снаряда я помню и до сего дня.
В ответ началась немецкая канонада и обстрел наугад, которая вскоре закончилась. Мы не рискнули отходить, надо было аккуратно свернуться с позиции и всё замаскировать, унести матчасть, поэтому просидели до темноты, уминая трёхдневный паёк.
Уйти с позиции, пожалуй сложнее, чем на неё выйти. Собранность должна быть такой, чтобы двигаясь ползком назад, контролировать противника. Не помню не имени, ни фамилии моего второго номера, молодого, шустрого парня-связиста, вскоре мы начали отступать и наши военные пути разошлись, но очень надеюсь, что он остался живым до конца этой тяжёлой и нескончаемой войны.
Командиры наши были в полном восторге, представили нас к наградам, но, как это часто бывало, при отступлении, документы затерялись где-то в бумагах штабов.
Да это было и не важно, главное, что я всё-таки уничтожил одного, но самого нужного снайпера и спас наших солдат от смерти. Я не мог поступить иначе, я просто обязан был это сделать и всё получилось.
А впереди были долгие вёрсты войны, отходы и наступления, переправы и плацдармы, лично мною уничтоженные противники, ранения и госпиталя, и наконец моя личная роспись на стене Рейхстага, среди росписей сотен и тысяч моих однополчан и других бойцов Красной Армии.

В войну, часто так бывает, когда отдельный разговор, затеянный в перерыве бесконечных солдатских будней, становится тем самым солдатским опытом, который не превозмочь никакими человеческим фантазиями или в самых немыслимых мечтах.
На войне я не курил, и балагуром не был, но очень любил слушать, как незатейливо и откровенно солдаты рассказывают мне или всем своим товарищам многочисленные сюжеты фронтовой или довоенной жизни.
Богатый на рассказы у нас народ, на те удивительные сцены из собственной жизни, которые ярким образом закрались в их самые глубокие и потайные места памяти, чтобы потом сопровождать человека всю оставшуюся жизнь!
Был у нас один, как мы его все называли, везунчик, по имени Филя, который в шутку всегда говорил: "Запомнить меня просто - Филя. Простофиля!" Так вот судьба у Фили была удивительна тем, что войну он начал кадровым сержантом Красной Армии с самого её начала и отступал со всеми нашими войсками от Бессарабии до самого Сталинграда!
При этом несколько раз побывал в окружении, но всегда выходил из них к своим в целости и сохранности. Вот такой везунчик. Самое интересное было то, что он был абсолютно городским и до армии лошадей не видел в глаза. По этому поводу мы все хохотали, так как он сам об этом заявлял с некой иронией и гордостью, что имя его Филипп переводится как "любитель лошадей", но первый раз в жизни лошадь он увидел в Красной Армии, так как в городе Тикси, откуда он был родом, он видел только оленей.
Филька был прекрасным парнем и удивительным собеседником. Закалка у него была такая, что он мог в мороз ходить в одной гимнастёрке, от которой шел пар, а шинель он набрасывал на плечи, когда уже совсем температура опускалась ниже минус двадцати градусов, и то никогда её не застёгивал. Он мог часами, сидя у костра, слушать и рассказывать истории из жизни, причём всегда кичился своей правдой.
И вот, как-то раз, он поведал нам как ему было страшно в одном из эпизодов отступления. Было это в Таврии, то есть на юге Украины. Степь там идёт от востока до запада, почти сплошная, но встречаются небольшие, обособленные леса, больше похожие на маленькие острова и редкие перелески. Так получилось, что расположились они небольшим своим артиллерийским подразделением вот в том маленьком и, как им показалось, очень уютном убежище. Проблема состояла в том, что противник был такого же мнения о таких островках леса и вот именно в этом лесу и состоялась их нисколько не долгожданная встреча.
Ночь прошла во сне, под шелест листвы и, приятную для Фили, ночную прохладу. А ранним утром, под щебет птичьих голосов, выяснилось, что остров этот окружён со всех сторон мотоциклистами. Как признался тогда Филя, прежде всего самому себе, что страх каким-то удивительным образом окутал все его мысли и тело, да так, что он дрожал от озноба мелкой дрожью, словно попал в лютый холод. На его счастье, с его стороны леса не оказалось густо засеянной пшеницы, а рос редкий и невысокий овёс. Это потом он понял, что ему сказочно повезло, а тогда он просто отчаялся, что проскользнуть через такой низкорослый участок посевов ему ни за что не удастся. Но, как вы уже догадались, также, как Филя, думали и немцы. Поэтому все свои силы они сосредоточили возле густого пшеничного поля, разумно понимая, что именно здесь русские и пойдут на прорыв.
Утро, как назло, выдалось ярким и солнечным, пели безмятежно птицы, перелетая с ветки на ветку, так как солдаты шарахались от одного края леса к другому. И вот утреннюю тишину разорвали сразу несколько взрывов ста пяти миллиметровых снарядов немецкой артиллерии. Огонь вёлся издалека и первый залп был пристрелочным. То, что произошло далее Филя описывал буквально с пеной у рта, глаза его расширялись, голос дрожал, он сглатывал слюну, заикался, в общем сразу было видно, что человек заново переживает тот ужас, который он когда-то испытал всем своим человеческим естеством. Плечи его вжимались сами собой, спина рефлекторно скручивалась и сам он был как-то прижат своими мыслями к земле.
Ужас самого обстрела заключался в том, что снаряды рвались вверху, как только взрыватели касались ветвей деревьев, поэтому все осколки буквально сыпались дождём с неба, осыпая несчастных красноармейцев ливнем из железа! Это уничтожение всего живого шло чётко и методично, немецкими расчётами орудий, знающими толк в своём деле. Огонь орудий явно корректировался и потери наших солдат были просто ужасающими. Взрывы, огонь, свист осколков, скрежет, падающие стволы и ветки деревьев, стоны раненых и крики испуганных бойцов, казалось от всего увиденного можно было сойти с ума.
Филе просто повезло. Он буквально в беспамятстве бросился бежать от всего этого ужаса, и, как оказалось в последствии, выбрал очень удачное и безопасное направление. Ноги сами несли его, ветви хлестали лицо, тело, и всё это время ему казалось, что мучительно медленно движется к спасительному, как он считал, просвету выхода их этого проклятого и уже не такого жизненного леса.
Он выбежал в одно мгновение и только тут осознал, что происходит. По полю уже бежали его сослуживцы, а два немецких пулемёта охотились за ними, посылая грады свинца и методично уменьшая ряды бегущих солдат.
"Стоп" - сказал сам себе Филя! Вот оно, то время, когда ты должен вспомнить всё, чему тебя учили и использовать это во чтобы то не стало! Он упал в овёс, тут же перевернулся два раза через спину вправо, замер. Немного отдышался, понял, что тело помнит все упражнения, которыми его долго и нудно учили командиры, опытные солдаты, уже хлебнувшие, ещё в финскую, боевого опыта.
В голове пронеслось: "Итак, пулемёт, немецкий, эм-гэ тридцать четвёртый. MG-34! Серьёзная машина, скорострельность 800, скорость пули 750, лента на 50 патронов. Лента вылетает менее, чем за пять секунд, потом перезарядка! До первого метров 300, до второго больше километра! Стреляют с трайсерами, очевидно каждый пятый в ленте это патрон с трайсером, значит будем считать трайсеры. Всё! Собрался пошёл! Встал - бег - раз, два, три - упал - перекатился. Трайсеры! Хорошо, получилось. Снова - стал - бег - раз, два - упал - отполз в сторону. Пожалуй притих немец, неужели перезаряжает? встал - бег - раз, два, три, четыре, пять - упал - перекатился, ага заработал снова немец, стреляет наугад, но уже короткими! Есть три трайсера, значит ещё осталось не более 19 в ленте! вот гад, выжидает, похоже я один в его секторе? нет, кто-то из наших тоже бегает зигзагом! ещё два трайсера, всё, вперёд! встал - бег - раз-два-три-четыре - пять- шесть - упал - перекатился! да он меня просто не видит! охотится за другим! не лежи вперёд, пока нас двое мы сила, одному тебе не убежать - догонят! так и есть, завёлся, движется, ну что, где мой карабин? аккуратнее снимай, предохранитель, затвор. да я всё помню и всё делаю как автомат!!! приближается, но едет мимо меня - самое время снять пулемётчика, дистанция идеальная, цель, беру под обрез, упреждение минимальное, выстрел! ха, попал! сразу второй, на всякий случай, да он остановился, вот балван! цель, уже водитель, беру под обрез, выстрел! в яблочко! вот балван! срочно перекат, ещё один. Осмотрись! Всё, до второго далеко, не попасть, да и он меня не видит! всё, бегом тридцать метров, потом перекат! получилось, огонь по мне не ведут, надо повторить только не тридцать, бегу, двадцать метров, ложись, отползи. Просвистело где-то рядом. Вовремя! Ну, господа немцы, меня учил сам старшина Катуков, так что вам в меня не попасть никогда! А вот и овражек. Не спеши, тут может быть резерв или миномёт. Так, никого! Какой удобный овраг, прямо подарок! Всё, осмотрись, где там мой второй номер? Не вижу! Всё-таки погиб... Дальний мотоцикл едет к этим двум немецким балванам, один из балванов похоже только ранен, пулемётчик, надо добить, много знает! Так, цель, под обрез, выстрел! Готов! Всё, они меня не найдут! Надо сматываться и скорее."
Надо признаться, что Филя стрелял действительно отлично! Он вырос среди охотников, поэтому стрелять умел с детства. Он категорически отказывался от снайпинга, поэтому никогда не бравировал своей меткостью. Только уже на территории Германии, в бою под Зееловым, он поразил нашего командира тем, что за две минуты уничтожил две пулемётные точки на расстоянии примерно шестисот метров, объяснив, что это получилось случайно.
Хороший был солдат, пропал без вести на территории Берлина в конце апреля 1945 года. Смерть всегда забирает лучших!
Но повесть моя не заканчивается. Как это часто бывает, во Вселенной всегда всё происходит по её законам и каждый шаг предопределён, потому, что если где-то убыло, то это же туда обязательно вернётся!
И вот в 1944-м году, покатился Советско-Германский фронт на запад! Знакомая Таврия, те же степи, перелески...
В наш полк поступил приказ, в лесном массиве укрылась группа отступающих немцев и остановились там на ночлег. Ну что, методика военных действий отработана, наш артполк должен накрыть сосредоточение немцев в лесу. Выдвигаемся ночью совместно с пехотой. На рассвете автоматчики окружают лес плотным кольцом, берут в плен боевое охранение немцев и отпускают с ультиматумом немецкому командованию о сдаче в плен.
Пушки разместили в небольшом овраге около леса. Посылаем разведку, в составе которой иду и я.
Первым делом замечаю, что лес какой-то побитый, похоже что его уже накрывали огнём, только было это давно. Меня начинают мучать смутные сомнения, уж не Филин ли это лес? Ну что, надо проверить! Вызываю Филю на свою позицию, он прибывает и сходу меня огорошивает - это тот самый лес! И овраг, который заняли наши орудия тоже тот же самый!
- Ну что, Филя, давай засаду ставить на месте прорыва имени тебя самого! - говорю с известной долей шутки, понимая, что кольцо автоматчиков плотное и выскочить не удастся никому.
На моё удивление, Филя очень серьёзно подошёл к делу.
- А ведь это действительно единственный выход! - говорит он мне. - Представь, бросок из леса, метров четыреста и они врываются на нашу батарею в овраге!
Улыбка у меня моментом исчезла! Ведь Филя прав!
Докладываю командованию, разъясняю ситуацию. Забегали, выяснили, что с этого направления кольца окружения почти нет! Ну, методика и логика войны что у немцев, что у наших одинаковая! По чистому полю не пойдут! Но это ничего не меняет, надо действовать и немедленно!
Командование принимает решение, в виду отсутствия времени, выставить артполк из оврага на прямую наводку и подвести бризантные снаряды и шрапнель!
Едва успели всё сделать и выкатить орудия, из леса в боевом порядке выходят тысячи полторы немцев и плотным огнём бьют по нашим батареям! Благо у них не было тяжёлого вооружения, иначе наши батареи они бы просто смели!
В ответ наша артиллерия наносит умопомрачительный огонь шрапнелью, осколочными и бризантными снарядами! Это был ужас для немцев! Описать такое невозможно, это просто реки крови и куски тел. Запоздалые вверх поднятые руки немцев, лишь усугубили ситуацию.
Я посмотрел на Филю. Его лицо выражало ненависть и силу. Он, русский солдат, пришёл туда, где три года назад погибли все его товарищи и сейчас просто мстил за них фашистам. Это была его война и его победа! Я никогда не видел такого целеустремлённого взгляда, в которым было столько торжества справедливости и возмездия. Я уже говорил, что ярко помню всего несколько эпизодов этой войны и вот этот взгляд Фили один из тех, что навсегда врезался в мою память!
И если есть на свете справедливость, то трудно представить более наглядную картину её воплощения.

"Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне."
Юлия Друнина.

Мне часто вспоминается то время, когда судьба испытывала всех нас на прочность. Странно, но это было настолько часто, что мы, в конце концов, привыкали к этому. Мы даже не могли себе представить, что существует случайная смерть или мы погибнем смертью храбрых. Настолько буднично и естественно была рассчитана на круг наша судьба. Если вы полагаете, что во время атаки немецких танков, вы думаете о себе, то вы просто никогда не испытывали этого чувства коллективного, массового противостояния, когда каждая сущность человека, его единственное "Я", превращается в единое и незримое пространство сопротивления чьей-то огромной силе, осознать которую не рискнёт даже самый бывалый фронтовик!
Да, каждому солдату выпадает на войне время, когда от него зависит его жизнь и жизнь его товарищей, тех кто волею судьбы оказался рядом и стал единым, целым опорным пунктом обороны. Когда уже нет возможности ни дать слабину, ни бежать с поля боя, когда судьба распределяет всех, согласно купленным билетам. Есть такая особенность у русского солдата, когда на миру и смерть красна! В каждом русском есть свой дух - РУССКИЙ ДУХ!
Порой, я не переставал удивляться тому, как ведут себя наши солдаты в бою. Не мог объяснить это никакими своими мыслями и доводами. Я бы даже сказал, что у русского духа всегда есть своя фора на смерть. Это похоже на мистику или даже магию, но это всё существует только у русских!
Жизнь солдата уже сама по себе есть состояние предвкушения смерти. Нам природой и Богом дано чувствовать смерть, её состояние и её дыхание. Это не описать словами, это надо видеть и осознавать собственным настроением человека.
Иногда, невольно, мне доводилось точно предсказывать смерть людей на фронте. Не знаю как это объяснить, ибо это скорее всего то самое предвкушение или некая особая реальность жизни на войне.
Бывало, смотришь на солдата, своего боевого товарища, и понимаешь, что его скоро убьют. Нет, внешне ничего не предвещает эту смерть, но ты осознаешь, что человек меняется. В нём зарождается какая-то сила, которую иначе, как сила смерти, осознать не получается.
У каждого всё происходит по разному. Одни становятся чересчур веселы, другие чересчур замкнуты, третьи становятся взрослыми детьми или начинают заново осмысливать свою жизнь. Всё это верный признак, что солдат просто устал душой и ему нужен покой!!! Но где его на войне солдату взять? Он существо с войной единое. Не может он, да и не будет отсиживаться в кустах или в тылу, когда грозная машина войны собирает свой очередной, лёгкий урожай смерти. Он всегда там, где рядом с ним смерть.
Я бы не сказал, что смерть жестока, скорее она справедлива, когда забирает с собой лучших и готовых к ней! Человек это не набор молекул и не субстанция из плоти. Человек - это поглощённая в себе реальность, которая вправе делать выбор и принимать собственные решения. Именно сила воли человека даёт ему право распоряжаться своей жизнью, словно рамки этой его жизни определяются не годами, а чувством созревшей к жизни любви. Когда ваша душа делает свой выбор, она переходит свой предел и возвышается на новый, иной уровень.
Представьте, как велика сила человеческой души, когда она, при рождении, сама осознаёт весь свой путь на Земле, когда знает свой каждый шаг на этой планете, каждую встречу и каждое следующее своё желание. Ещё до своего воплощения, каждая наша душа знает свою судьбу и заранее согласна с ней! Ибо пережить любую земную жизнь - это великое счастье, чтобы познать самое неведомое и недоступное для души - осознанное понимание, что же такое есть, эта великая сила - жизнь.
Как-то раз мне внезапно задал вопрос один человек: "А какими мы будем после войны?", и после этого, вскоре, его убило. Этим человеком была моя Любушка, моя славная и искренняя любовь на этой Земле. Я тогда гнал от себя мысли, но понимал, что для моей Любушки времени после войны уже нет. А для меня оно есть и будет. И это было самым страшным ударом для меня во всей моей жизни. Я получил на этой Земле любовь, которую пронёс с собой через всю свою жизнь. Так вот скажите после такого, разве смерть существует? Только вам решать, что есть смерть и что есть жизнь.
Я так долго говорю о жизни, любви и смерти на войне? Потому, что нет такой более сложной темы, чем та, которая-бы определяло войну.
Когда на тебя движутся танки, когда кругом разрывы снарядов, свист пуль и скрежет рвущегося металла, когда смерть словно подбирается к тебе своими щупальцами и старается парализовать твою волю, что ещё, кроме любви, ты можешь этому противопоставить?
Вообще, танки это самый опасный противник в любом наземном бою. Сама структура боя при противодействии танковой атаке настолько пассивна, что требует чёткой, железной выдержки и самообладания! Бегство бойцов при наступлении на них танков - вещь вполне обыденная, при том, что потери среди бегущих всегда значительные.
Собственно, бегство Красной Армии в начальный период войны можно считать вполне естественным явлением. Связано оно было отчасти с тем, что структура обороны была основана на индивидуальных окопах, попросту говоря на "лисьих норах", которые по уставу были приняты в РККА.
Представьте, что вы боец и ведёте оборонительные действия, для чего ваша задача сводится к тому, чтобы вырыть индивидуальный окоп и поселиться там, как пробка в бутылку. Именно в этом индивидуализме и заключалась вся трагедия советской обороны в период начала войны. Солдаты были просто намертво привязаны к своей огневой позиции, причем это действительно регламентировалось уставом. Не имея возможности сменить позицию, ни заменить выбывшую единицу в обороне, ни поддерживать интенсивный огонь в нужном направлении, не чувствуя собой плеча своего товарища, солдаты либо быстро покидали свои норы, либо участвовали в бою, как неподвижные мишени. И это притом, что траншейная тактика обороны, ещё в первую Мировую войну доказала свою эффективность.
Это лишь одна из причин нашего поражения в 1941 году.
Другая причина - это конечно связь. Немцы были просто напичканы радиосвязью, а радиосвязь в бою это решающий успех. Наша структура управления войсками находилась на уровне начала ХХ века. Постоянные сбои проводной связи стали бичём Красной Армии. Не имея возможность эффективно руководить войсками, советскому командованию ничего не оставалось, как концентрировать технику, вместо того, чтобы производить манёвры. Все решения по применению мобильных соединений производились с учётом временной задержки передачи приказа, что приводило к вступлению в бой соединений по частям. Только к середине 1943 года в войска начала массово поступать радиосвязь.
Что же сказать про судьбу солдата, то сложно себе представить что либо более трудное. Мне несколько раз довелось принимать встречный бой с танками противника. Ощущение такое, что не успеваешь даже подумать о бое, а танки уже вблизи наших орудий.
Тактика немцев была отработанной, эффективной, но однообразной. Впереди они пускали средние танки, задача которых была прорваться, если нужно то умереть, но вскрыть наши огневые точки сопротивления. Задача же наших артиллеристов была максимально долго соблюдать скрытность. Это, я вам скажу, не так-то просто сделать, ведь как только вы раскрываете свою позицию, то немецкие тяжёлые танки, типа Тигр или Пантера, самоходки Фердинанд или Штуг, расположенные во второй линии атаки, начинают бить с расстояния полутора километров и мгновенно уничтожают все средства сопротивления нашей обороны.
Поразить же ответно немецкие тяжёлые танки на таком расстоянии мы не имели никакой возможности.
Вот в таких условиях приходилось вести бой. Выручала только смекалка, мужество и опыт.
Тактика боя заключалась в заманивании танков противника на расстояние "пистолетного выстрела", как мы его в шутку называли, в реальности это 250-300 метров. Как только это происходило, то сразу начинался интенсивный огонь всех орудий, после чего часть орудий меняли позицию и открывали с другого места очередной вал огня по наступающим танкам. Линию "Тигров" накрывали артиллерийским огнём тяжёлой артиллерии с закрытых позиций.
Запомнился мне один очень жестокий бой, в котором мне повезло выжить, но я получил ранение.
Было это в районе Харькова, при очередном его освобождении. На наши оборонительные позиции двигались более двадцати танков элитных частей Манштейна. Им уже дали "хорошей жизни" под Курском, поэтому ряды их поредели, но всё равно немец на войне всегда силён и дерётся очень хорошо!
Бой готовился быть смертельно опасным. Я находился в окопе рядом с орудием ЗиС-3, обеспечивая связь и имея приказ отсекать наступающую вместе с танками пехоту противника. У меня было в наличии пулемёт Дегтярёва с пятью сменными дисками и немецкий пулемёт МГ-42 (MG-42) с тремя лентами на 250 патронов в коробках. Так часто бывало, когда мы прибирали себе в запас неуставное оружие и применяли его для отражения пехоты противника. У немецкого пулемёты считай скорострельность в два раза выше, чем у "Дегтеря" (1200 выст/мин), поэтому в ближнем бою с ним подручнее. Опять же эта "коса Гитлера", как мы её называли, просто заставляет пехоту прижаться к земле. По уставу к пулемёту положено два номера, то есть два бойца, но война есть война. Проще держать пулемётчика и снабдить его вторым пулемётом, пусть даже и неуставным. Если на первом перегревается ствол, то быстрее сменить пулемёт, чем заниматься во время боя заменой ствола. Опять же случись сбой или неисправность, то можно во время боя вообще остаться без оружия.
Также в мои обязанности входила поддержка связи с командным пунктом по телефону.
Бой был крайне скоротечен. Мы, как всегда, подпустили средние танки противника на ближнюю дистанцию и внезапно открыли огонь всеми средствами поражения. Помимо орудия, по танкам вели огонь из противотанковых ружей, крупнокалиберных пулемётов, ну и все связисты у орудий, в то числе и я, вели огонь из пехотных пулемётов.
Над признать, что такой метод ведения огня имеет ошеломляющее действие на противника. Получается единая и не прекращающаяся стена огня, которая полностью сметает как танки, так и поддерживающую их пехоту. Но всегда стоит вопрос, хватит ли такого вала для поражения противника.
Во время начала нашего огня мы сразу обозначаем для противника свои позиции и по выявленным нашим орудиям немцы начинают бить своими тяжёлыми немецкими танками, которые располагаются где-то в километре от нас. Такая дистанция позволяет им практически безнаказанно расправляться с нашей обороной.
Как только командиры наших оружий чувствуют, что противник к ним пристреливается, они дают команду на смену позиции и постановку дымовой завесы. Так получилось и на этот раз. Одновременно ведя огонь, я бросаю дымовую гранату перед своим орудием и расчёт сразу приступает к смене огневой позиции. Я же остаюсь один на один с наступающими танками и пехотой противника и моя задача нанести как можно больший урон противнику. На моё счастье танк, движущийся прямо на меня, теряет гусеницу. Мыслить некогда, достаю МГ-42 и веду огонь по пехоте и щелям танка, одновременно другие наши орудия начинают бить шрапнелью, чтобы лишить танки пехотного прикрытия. Танк стоял буквально в двухстах метрах, пехота залегла из-за больших потерь. Тем не менее танк ведёт огонь и самое неприятное, что его орудие поворачивается в мою сторону. Думать некогда, навожу пулемёт прямо на орудие танка и прицельно ложу в него останки ленты. Немец стреляет наведя орудие прямо на меня! Повезло, ствол немецкого танка разрывается на куски, видимо пуля попала таки в ствол или поразило шрапнелью со стороны. Звучит зуммер телефона. Отвечаю, комбат требует командира орудия. В это время из немецкого танка эвакуируется экипаж, а у меня мой немецкий пулемёт ещё не заряжен, беру "дегтярь" со свежим диском, поливаю из него по танку, между гусениц, по движущимся черным точкам, вижу как по одному затихают все движения. Всё, ребята, отвоевались, это плюс пять к личному счёту (открыл его недавно для себя). Стоп, "дигтярь" пустой. Оставляю пулемёты, нужно найти командира орудия. Бегу в поисках орудия, всё кругом грохочет, пули свистят, дым, ничего не видно. Ложусь, чтобы оглядется! Ничего не видно, трайсеры сверкают, отражаются от земли кувыркаются, летят в небо - сюрреалистичная картина. Достал "эфку" - гранату, другого оружия нет, а противник может ворваться на наши позиции в любой момент! Встаю, перебегаю, вдруг чувствую боль в правой ноге, гляжу - торчит осколок - застрял на излёте, но кровь в сапог уже бежит. Надо перевязать. Вынимаю руками осколок, снимаю сапог, портянку, наспех перевязываюсь, обратно быстро портянка-сапог, готово! Бой уже стихает, атака противника захлебнулась. Двигаюсь перебежками, ищу своё орудие, дым кругом - ничего не видно. Только сейчас стало страшно, да так, что начинаю ползти по-пластунски, хотя пули почти не свистят. Глупо погибать от шальной пули, атаку уже отбили - надо сохранить себя.
Бой затих, дым слегка рассеялся. Нашел орудие, две неглубокие воронки, из расчёта никого живого, все убиты осколками от снарядов, командир убит. Беру чей-то карабин, осматриваю, все патроны на месте. Значит погибли почти сразу, в самом начале, видимо только успели закрепиться на новой позиции, как их и накрыл какой-нибудь Тигр. Эти танки бьют очень точно. Орудие опрокинуто, но вроде целое. Один боец ещё живой, но уже отходит, видно как из взгляда в небо вытекает жизнь. Может зря командир дал команду на смену позиции? Может останься они на прежней были бы живы? Что тут скажешь, это как случай ляжет, хотя командир перед боем был какой-то задумчивый. Очевидно, получил приказ действовать как "зазывное орудие" - это когда начинаешь первым вести огонь, тем самым раскрываясь и провоцируя противника на сосредоточении огня на себе, значит уже тогда решил действовать манёвром. Сложно тут судить, что было лучше. Командир орудия лицо хоть и подчинённое, но в бою вполне самостоятельное. Очень часто командиры обладали инициативой и вели манёвренный бой, особенно когда заранее готовили запасные позиции. Конечно запасная не основная, её и делают спустя рукава, но всё же на неё тоже рассчитывают. Тут очевидно, что расчёт не нашёл запасную - дым помешал или не добрался до неё, поэтому развернулись в открытую, ну а тут шансов на жизнь было мало, можно сказать никаких. Да и с самого начала, выступая в роли орудия первого выстрела, шансов уцелеть совсем немного. Если есть возможность, то иногда просто вкапывают трубу в холм, закладывают в неё порох, саперы отмеряют шнур с шашкой и получается вроде как орудие на один раз. Задача такого орудия привлечь внимание противника на себя, дав шанс реальным орудиям оставаться таким образом в засаде. Но это ведь всё меры, когда есть время и средства, чтобы их реализовать.
Собрал оружие, бойцов уложил рядком, не удержался - перекрестил. Вечная память героям! Подполз к своему окопчику, стрельнули по мне, но не попали. По всему, стреляли издали. Соединился по телефону с комбатом, доложил, что расчёт погиб, орудие опрокинуто, доложил о ранении. Получил приказ оставить всё и отправляться своим ходом в санчасть.
Снял сапог. В сапоге кровь. Алая. Плохо дело, надо перетянуть. Снимаю ремень с пояса, на нём уже сделаны заранее две дырки - на голень-руку и на бедро. Перетягиваю под коленом голень, кровь останавливается. Надо идти, пока есть силы. В герои не лезем - не тот случай. Направился на перевязку в одном сапоге.
Мысленно подвожу итоги боя. Атаку отбили, судя по всему второй не будет - все средние танки немцев вышли из строя, я уничтожил экипаж танка PZ-4, это 5 гитлеровцев, причём элитных танковых частей "Великая Германия", ну и пехоты не менее трёх единиц, но скорее всего с добрый десяток! Это к моим четырнадцати, в которых я точно уверен. Всего будем считать уже двадцать два!
Пришли к нам с войной - получите и распишитесь! Даже ни один мускул не дрогнул, когда пулями из "Дегтяря" прошивал чёрные силуэты танкистов. Прикрывала их пехота, но я не сдвинулся с места, я методично косил их одного за другим, намеренно игнорируя ощетинившуюся пехоту. Ну а как же, сам копал и мастерил свой окопчик, вкапывал в бруствер гильзы, оставшиеся от пристрелки, засыпал их песком и замаскировал всё как положено, трассеры не заряжал, тоже для маскировки, сошки пулемёта притопил в две ямки, так что попасть в меня немцам было явно не просто. Тут ведь как, опытный боец зазря пулям кланяться не будет, нельзя показывать врагу слабину и терять инициативу, а то ныряя от пуль всю картину боя упустишь! Начал я с "Дегтеря", его темп немцы знают, а потом нежданно накрыл их ихним же пулемётом MG, чего они сами явно не ожидали. А с дистанции пистолетного выстрела стрелять из такого пулемёта в наступающую пехоту очень эффективно. Так что положил я их там много, только кто же их считал? И танку этому от меня досталось. Ох и крепко я фрицам нервы пощекотал! Не выдержали, решили покинуть танк под пулемётным огнём! Эх, вояки, о чём вы думали? Я ведь пули стелил прямо по земле, с рикошетом! Тут не спрячешься! Один спрятался за танком, я ему сначала очередью между гусениц перебил обе ноги, а потом, когда он присел, то и в тело получил - сам видел, как от него куски мяса отлетали. Что и говорить, этот немецкий пулемёт - страшное оружие! Нет, не зря вы погибли, ребятки артиллеристы! Я за всех вас отомстил! Считай баш-на-баш получилось.
Помню, как первый раз столкнулся с таким пулемётом на пристрелке. Стрелять пришлось только по дереву, так как на расстоянии двести метров этот пулемёт разрушал все мишени! Калибр патрона у него почти 8 мм, при попадании в тебя от него пули, можно просто умереть от шока - настолько мощна у ней разрушительная сила. Не зря все уставные действия пехоты немцев строились вокруг данного пулемёта, как основной угрозы для противника. А если учесть, что такие пулемёты применялись на танках, то сами понимаете, выжить в таком бою чрезвычайно трудно.
Нет, всё же не зря вы погибли, бойцы-артиллеристы! Вечная вам память!
А жизнь фронтовая идёт вперёд. Ещё один бой позади. Где-то впереди Победа. Мир ещё не скоро!

Ты увидел бой, Днепр-отец река,
Мы в атаку шли под горой.
Кто погиб за Днепр, будет жить века,
Коль сражался он как герой.
Евгений Долматовский

Жизнь это река. Когда ты родился - ты стал родником. Ты набираешь начало своего пути и катишься вниз с высокой горы, чтобы проложить себе первый путь. Постепенно, ты превращаешься в бурный ручей, а затем и в бурную речку. Ты несёшься потоком с горы в долину, где по пути, набираешь мощь и силу, стекая и низвергаясь вниз водопадами, чтобы затем нестись единым потоком всё дальше и дальше с той высокой горы. На твоём пути уже встречаются равнинные места и, сменив свой пыл, ты течёшь по ним тихо и степенно, но потом уже снова падаешь водопадом вниз и устремляешься всей своей силой далее, словно и не было этого спокойного этапа в твоём бурном течении. Так ты бежишь, постепенно достигая равнины, по которой тебе уже будет суждено плыть, петляя и изворачиваясь, до тех пор, пока ты не растворишься в море.
Никогда не загадывайте, что будет с вами в следующий момент. Не для того создана на Земле эта наша жизнь, чтобы мы могли своим умом осознать её самые сокровенные желания!
Не может человек, своим чувством жизни, осознать, что сама жизнь это даже не процесс, а череда желаний нашей бессмертной души. Лишь тот, кто осознаёт эту жизнь, способен и осознать всю её мощь и силу.
Я много повидал на своём веку, чтобы понять главное, что заложено в нашей жизни самим Создателем. Потому, что никак иначе не объяснить, откуда в этом мире берётся злоба, смерть или любовь и праведность не возможно.
Единственное, что объединяет людей - это чувство любови. Ради это чувства, более похожего на мимолётное счастье, мы готовы терпеть и преодолевать самые немыслимые жизненные лишения. Ибо сама любовь и есть счастье на Земле.
Люди молодые, испытавшие образы своей первой, не всегда состоявшейся любви, грохочут везде и повсеместно, что любви нет. Напрасно, ведь то, что мы называем любовью, всегда существует помимо нашей воли и желаний. Я думаю, что тот, кто хоть раз познал любовь - будет всегда жить вечно. Ибо все мы созданы для любви.
Мне, Создатель, дал в руки любовь именно тогда, когда менее всего я об этом мечтал. Только наивные люди могут надеяться, что всё в этом мире можно получить, не прилагая жизненных сил. Нет, никогда ещё не бывало, чтобы счастье, или точнее любовь, приходила к вам, вот так - без всякой собственной жертвы. Нет, мои хорошие, мир наш создан не таким, чтобы праздностью своей постичь высшее счастье. Только сила воли и самопожертвование способны внести в нашу жизнь то, что мы называем вечными ценностями, в том числе и саму любовь! К сожалению, люди не могут осознать этой простой и важной истины, наивно полагая, что они сами эволюционируют под общий хор сторонних аплодисментов. Трудно человеку понять, что нет никакой эволюции, что люди жившие ещё век назад, были более счастливыми, только по одной причине - они ревностно верили в любовь. Трудно себе представить, но любовь это действительно самое редкое и единственное чувство, которое может переформатировать весь мир на Земле. А ведь это именно так!
Расскажу как я встретил свою любовь на войне. Было это в 1943 году, когда шли бои на Украине за славный город Запорожье. Немец к тому времени драпал за Днепр. Именно там, за Днепром, он намеревался создать "Восточный вал", с целью не пустить Красную Армию на правобережную Украину.
Я всю жизнь был человеком любознательным, поэтому искал ответы на все "почему?". Может, я один такой, но я не представляю себе, что можно просто жить и не интересоваться всем тем, что существует на нашей матушке Земле. Вот так было и тогда, когда я вышел на берег Днепра и с ужасом увидел, что его западная часть практически отвесная. Тогда я ещё не мог объяснить такую шутку природы, и за что она так хорошо позаботилась о фашистах, дав им такое явное и непреодолимое преимущество. Лишь позже я узнал, что крутизна берегов рек образуется от Кариолисова ускорения, когда за счёт вращения земли образуется вымывание правых берегов рек, текущих с севера на юг. Соответственно, у рек, текущих с юга на север, вымывается левый берег, что в реальности получается для русского солдата, идущего на запад, одно и тоже.
Ширина Днепра возле города Запорожье составляла более километра, перед Днепрогэсом разлилось аж целое море и нам предстояло взять город, электростанцию и форсировать воды текущей реки. Мы могли надеяться только на чудо.
Не буду описывать то напряжение, все страхи и мужество, которые испытывали бойцы нашего полка при штурме укреплений города и форсировании Днепра. У меня нет таких слов, чтобы можно было описать то, что довелось нам пережить. Надо поклониться в ноги русскому солдату, чтобы понять его состояние, когда он прорывал укрепления "Восточного вала" немецкой обороны, (строительство которых курировал сам Гитлер) и отчаливая от одного берега, не мог себе представить, как он высадится на берег другой! И высадится ли вообще. Могу вам сказать одно, как на духу, что такое количество потерь с обеих сторон, мне никогда не довелось видеть. Мне казалось, словно два огромных снаряда, летящие навстречу друг другу, столкнулись и разорвались в воздухе, что река кипит и её бездна поглощает всех, кто пытается её покорить. Тысячи солдат оказывались в воде, многие не умели плавать, многих тянула ко дну амуниция и боеприпасы, у многих были ранения, рядом плавали куски тел, кровь в буквальном смысле текла рекой.
Сам я чудом выжил в этой немыслимой людской мясорубке. Передать все ощущение от боя при переправе, я не могу, так как сознание моё, на время, полностью отключилось. Нет, я не потерял его, но меня хватила какая-то оторопь от всего увиденного. Это происходило со мной и с другими моими боевыми товарищами, и нам казалось, что это всё не на наяву. Очнулся я от этого состояния, когда очутился в воде, в то время, как плот, на котором мы переправлялись, превратился в разбросанные обломки брёвен. Взрывом нас всех разметало в разные стороны. В этот миг потерял всё свое имущество и личное оружие, вместе с вещмешком утонули боеприпасы, гранаты, мои медали, каска, радиостанция, я получил легкую контузию и только каким-то чудом остался на плаву, зацепившись одной рукой за бревно, оставшееся на воде. Самое обидное, что я получил ранение навылет в руку, из-за которого начал тонуть, так как кровь меня постепенно покидала! Что спасло меня? Только чудо!
Здесь, ненадолго, я хочу отойти от своего рассказа и перенестись в годы довоенной молодости, когда со мной произошла одна интересная и мистическая история. Дело было в году 1936-м, когда я только-только женился и обзавёлся хозяйством. Дом тогда, был у меня хоть и небольшой, но свой. Жена была красавица, любушка. Уж так мы с ней хотели детишек и семейного счастья, что жили душа в душу.
Как-то раз, под вечер, к нам постучалась женщина. Была она не русская и не бурятка, а каких-то чуждых кровей. Только позже я понял, что это была цыганка. Она попросилась на ночлег и мы, так как были бездетными, ей не отказали.
То, что произошло потом, можно считать проведением..
Мы её угостили, чем Бог послал, а она, ненавязчиво, предложила нам погадать по руке. Сложно признаться, верили мы или не верили в гадание, особенно цыган, но мы с Фросей согласились. То, что произошло дальше, не требует разъяснений. Цыганка взяла мою левую руку и долго вглядывалась в неё. Затем посмотрела мне в глаза и медленно начала свой рассказ о моей будущей жизни. Слова её лились так, что можно было подумать, что это исходит даже не от неё, а от совершенно постороннего человека, точнее какой-то иной силы, которая посылает в твой адрес, доселе не известную земным людям, информацию.
В общих чертах, то что я запомнил, звучало так: ты проживёшь долгую и счастливую жизнь, не зная ни страха, ни гибели. Встретишь любовь свою и с ней расстанешься. Дважды овдовеешь и проживёшь до 90 лет, у тебя не будет наследников мужского пола, будут одни девочки, ты испытаешь ратную жизнь и увидишь мир, все напасти будут обходить тебя стороной, дети твои будут любить тебя до конца дней, а под закат жизни ослепнешь, умрёшь в своей постели.
Затем настала очередь моей Фроси. Цыганка лишь посмотрела на её руку и ничего не сказала, кроме: "Какая молодая". И всё. Фрося восприняла это как комплимент, но я каким-то чувством понял, что молодость её быстро закончится и навсегда. Увы, уж так меня создал Бог, что я знаю кто когда от меня уйдёт.
Утром мы обнаружили, что цыганки нашей простыл и след, словно не было её никогда и нам это всё почудилось. Единственное, что смущало, это все её слова, словно они отпечатались в нашей памяти навсегда.
Что это было я не знаю. Может именно она перепрограммировала нашу жизнь? Или просто прочитала вслух наши судьбы? А может и то, и другое? Во всяком случае, я ей поверил.
С тех пор, я точно знал для себя - нет мне смерти в бою. Я умру в 90-лет у себя в доме в постели. Я отчётливо помню, что жить буду долго!!!
Сейчас уже можно спокойно говорить об этом. Время всё расставило по своим местам. Я много раз ходил по краю жизни и смерти, и всегда побеждала жизнь. Хоть сам я и не испытывал судьбу, судьба испытывала меня каждый раз. И если кто-то усомнится, что есть в этом мире нечто непознанное и непредсказуемое, то можете оставить все свои сомнения при себе. Ибо есть в этом мире то, что ведёт тебя через всё пространство и время, не взирая на трудности и лишения. Вся наша жизнь заложена в нас самих, и всё это живёт в нашей душе и всегда жизнь определяет действие.
Именно поэтому, я так часто смотрел на жизнь со стороны. И всегда восхищался любой жизнью!
Может теперь вам станет понятней, что я всю жизнь был достаточно везучим и пользовался этим, но не с целью проверить это, а для того, чтобы ощутить в себе частицу самого Бога и следовать за ней по жизни.
Даже когда я очутился в воде Днепра, а стояла уже середина октября и вода была холодной, меня нисколько не беспокоила моя судьба, потому, что я знал о своей жизни, на уровне судьбы. И вот что я вам скажу: живите в этом мире так, словно вы знаете, что будут жить до 90 лет и никак не меньше, тогда и жизнь ваша наполнится новым, совершенно иным смыслом! Ведь жить в долгую это так ответственно, прежде всего перед самим собой!!! Живите так, чтобы завтра вам всегда давалась возможность отвечать за свои каждодневные поступки.
Но, давайте вернёмся к тем событиям войны, которые мы на время оставили. Итак, я знал, что мне не суждено погибнуть в водах Днепра. Осознавая это, или вгрызаясь в жизнь, как в горло хищника, я таки выплыл на берег. Выплыл, что даже не помню как это произошло, но первое, что я увидел на берегу, была ОНА! Та, что затем на протяжении всей войны сопровождала меня, неся с собой любовь и верность, жизнь и пламя, в общем то, что мы называем судьбой!
От ранения я потерял много крови и силы мои были на исходе, но мои слова: "Сестричка, я живой" оказали какое-то магическое действие на Любу. Да, на ту самую мою Любушку, которая уже как три месяца служила в медсанчасти нашего полка и с которой мы ни разу до этого не виделись. Позже мне Любаша призналась, что она, 19-ти летняя девчонка, безрезультатно пыталась спасти хоть кого-то из раненных, но это ей так и не удавалось! Вот такой был жестокий бой - бой на выживание. Именно поэтому, она вцепилась в меня и буквально накрывала меня своим телом, когда очередной снаряд разрывался где-то вблизи.
Кто знает, может именно так и рождается настоящая любовь? Вот именно так, как альтернатива смерти! Когда ничего, кроме любви, ты не можешь ей противопоставить!
Под градом осколков и пуль, мы жили, считая секунды нашей новой судьбы. Потому, что именно на грани одной жизни может рождаться жизнь новая и неизведанная.
Она очень долго накладывала мне повязку, пытаясь, в той обстановке, сделать всё как можно более комфортнее. Я же совсем не чувствовал боли, а буквально всем нутром ощущал её заботливую нежность. Уже с первых минут, эта девчонка закралась в моё сердце! Много ли надо времени, чтобы полюбить? Я отвечу так - мгновенье!
Чтобы держать меня в сознании, она постоянно поддерживала разговор обо мне, а я что-то ей лепетал про рану, про утопленные вещи, про свою дочку, которая осталась без отца в далёком Забайкалье, и она, словно ангел-хранитель, старалась своим телом закрыть меня от разрывов снарядов и визжащего роя пролетающих пуль. Если есть, в этом бренном мире, что-нибудь более возвышенное и величайшее, то попробуйте мне это показать! Мы были так естественны в своих чувствах, сразу стали с ней одним целым и неделимым. Я запомнил этот образ на всю жизнь, потому, что забыть это просто не возможно!
Уже сколько лет мне сниться Люба, закрывающая меня от осколков и каждый раз понимаю, что именно ей обязан жизнью.
Вы знаете, но с тех самых пор, как мы встретились, наш полк нигде и никогда не отступал! Мы всегда шли вперёд! И мне кажется, что именно наша любовь, а не тонны снарядов, гнали фрицев с нашей земли. Ибо такую вещь, как фашизм может побороть только одно единственное чувство - любовь!
Тот, кто любил - меня поймёт. В конце концов всё решает не техника, а люди. Именно за людьми выбор и именно за людьми победа.
А бой за плацдарм был в полном разгаре. Гвардейцы нашего любимого отца-командира, нашего легендарного генерала Чуйкова, нашего героя Сталинграда, шли в бой, не взирая на потери. Люба занималась ранеными. У меня было мало сил и единственное, чем я мог им помочь ей и бойцам, это поддержать огнём. Я, раненый, полз среди убитых бойцов в поисках оружия. Левая рука у меня не работала и единственное, что я мог держать в руке, это пистолет. Но я нашёл ППШ, (автомат) и с его помощью, приноровившись, стал обстреливать позиции противника. ППШ оказался единственным оружием, которым можно вести огонь одной рукой, опираясь на магазинный диск, как на опору. Отстреляв один диск ППШ и не имея возможности его перезарядить, я начинал искать точно такой же ППШ, в рядах наших павших бойцов. Мне это долгое время удавалось, но потом, в конце концов, силы оставили меня и я потерял сознание. Вот так закончился мой бой за город, переправу и плацдарм.
За этот бой я получил медаль "За отвагу", утопив в Днепре-реке две свои ранее заслуженные награды - медаль "За отвагу" и медаль "За оборону Сталинграда", которые мне потом так не привелось носить на груди. В этом мире всё идёт через жертвы, и я словно откупился от Днепра-реки своими наградами, поэтому и остался жив.
Ранение моё оказалось не таким тяжёлым, кость была цела, но потерял много крови, появилось воспаление и я очутился в госпитале, откуда выписался в свою родную часть, только зимой.
Это было моё первое ранение на войне.
Впереди меня ждало освобождение Одессы и марш на Ковель.

Лето 1944 года запомнилось мне, как нескончаемая карусель событий. Мы так быстро продвигались вперёд, что миновав границу шли и шли на запад.
Это было символично, что как только мы пересекли границу СССР и вступили в Польшу, я тут же получил ранение. Всё было достаточно банально и не интересно, я приводил себя в порядок после марша, брился умывался и когда уже совсем оканчивал эту процедуру, где-то сзади рванул шальной снаряд, непонятно откуда прилетевший нам на горе! Вроде и калибр был небольшой, но от него погибли все, кто стоял рядом со мной. Я же в это время нагнулся, чтобы смыть остатки мыла и это меня спасло, а вот сержанта Севу, поливающего меня из ведра, настигла смерть. В меня вошёл осколок, проник прямо под лопатку, но этим осколком, очевидно, управлял какой-то ювелир, потому, что ни один орган не был задет. Впрочем, выяснилось это в госпитале, куда меня увезли под общий вздох сочувствия, предполагая, что рана моя серьёзна. Так это осколок и сидит во мне до сих пор, мы с ним "родные братья" и прожили долгую и счастливую жизнь. Оставил мне немец память о себе, постарался, как мог.
В госпитале я долго не задержался. Были у меня очень веские причины там не отлёживаться, ведь в полку меня ждала Люба. Моя любовь, которую я встретил на войне, но это уже другая история.
Я торопился в свою часть, даже можно сказать летел, так мне хотелось поскорее обнять мою Любушку. Можно было дождаться попутки, но ни одна не шла на Любартов, где дислоцировался полк (как мне тогда сказали), поэтому я, разменяв последнюю попутную машину, решил идти напрямки. Оставалось пройти каких-то километров пятнадцать. На моём пути был лес, это я сейчас знаю, а тогда я и не думал, что это отнюдь не перелесок, как это мне виделось и что по лесу, этому самому настоящему лесу, мне придётся идти километров семь! Надо признаться, что в то время быстрого наступления, идти по лесам было не самой лучшей идеей, но я был почти здоров, весел, прожив до войны всю жизнь среди лесов, я в них прекрасно ориентировался, ходил на охоту, читал следы, в общем леса я не боялся. Тем более, я был разведчиком, хоть и не армейским, но вполне артиллерийским и за два года боёв прошёл хорошую школу выживания!
Прежде всего, я свернул с дороги, которая шла в это лес, идти по дороге могут только необученные бойцы. К лесу шло также несколько тропинок, но и по ним я не пошёл, зная, что если где и расставят мины или растяжки, то именно на тропах. Подойдя через кустарник к лесу я долго прислушивался и наблюдал. Главный канал тревоги это птицы, их пение нужно знать и читать. Трели, щебетание, крики - всё это язык птиц.
Нет, птицы не порхали и весело щебетали. Был июль и птичий молодняк, уже оперившись, задавал жару, вещая на весь лес о своём рождении и праве на жизнь!
Проникнув в лес, я обнаружил множество следов. Это были заячьи следы, которых было просто в изобилии, следы армейских немецких сапог, другие следы от добротной обуви, в общем лес жил очень сложной жизнью недавнего присутствия человека.
Я понимал, что в этом лесу меня могут ждать любые сюрпризы, но настроение было бодрым и ещё была какая-то уверенность, что лес этот я преодолею без проблем.
Прежде всего я собрался и настроился на боевой лад. Отец приучил меня ходить по лесу на носках, во-первых меньше устанешь, а во-вторых твой каблучный топот будет слышен, как колокол, на всю округу. Мягкий шаг всегда даётся легко, надо только приучить своё тело двигаться, как кошка, без малейших колебаний вверх-вниз, словно ты идёшь внутри большой трубы и голова у тебя упирается в её верхнюю часть. Все естественные колебания в лесу идут по горизонтали - из стороны в сторону, поэтому любое колебание вверх-вниз всегда обнаруживается, будь то зверь или человек.
Найдя влажную землю, я обмазал её чернотой своё лицо и кисти рук, теперь я стал ещё мало заметней и мог уже двигаться вглубь леса. Я добился того, что слился с общим фоном и только запах, это специфический запах госпиталя, я никак убрать не мог.
Можно было идти вдоль дороги, но я избрал более трудный вариант, то есть я также шёл вдоль дороги, только на расстоянии метах в тридцати от неё. Я держался параллельного курса, упреждая риск засады у дороги, поскольку никакого оружия у меня не было. Был правда перочинный нож, но это было скорее оружие отчаяния и рассчитывать на него не приходилось.
Хорошо я шёл, тихо и не заметно. Даже птицы надо мной не умолкали, очевидно принимая меня за какого-нибудь лесного духа. Уж я-то походил по лесам в поисках дичи, знал их повадки, умел их взять, как опытный охотник, без особых трудов. Брал я и зверя, только со зверем нужно быть ещё осторожнее, да и бить нужно наверняка, иначе может уйти.
На всём пути я примечал деревья, на которые можно взобраться, чтобы уйти от стычки с врагом. Дело в том, что на деревьях всегда есть шанс, что тебя не обнаружат, ведь мало кому придёт в голову всё время задирать её вверх, только тому, кто сам хочет повторить такой же манёвр! Достаточно просто добежать до нужного дерева и сноровисто взобраться наверх, как можно выше. Конечно на сосне не спрячешься, а вот на лиственных деревьях это реально сделать, просто нужно постоянно искать и запоминать для себя такие деревья, вот и всё.
Был у меня случай на охоте. Пристроился я на базу, то есть на некой собранной из веток небольшой площадке на стволе, в густой части дерева. Сижу, жду кабана на его тропе, ружьё двустволка заряжено на картечь, так что если придёт кабан - не уйдёт! Набрал кабаньих фекалий, чтобы сбить запах, сижу тихо, ветерок дует, дерево покачивается, сам не заметил, как стал дремать. Очнулся скорее не от шороха, а от чувства присутствия чего-то чужого. Смотрю на тропу и не верю своим глазам - по тропе, переваливаясь и издавая какие-то особенные звуки, больше похожие на чавканье, идут двое. На вид люди, только уж очень маленького роста и очень заросшие густым волосом, но точно не какие-нибудь обезьяны. Шли они уверенно и очевидно прекрасно ориентируясь в лесу, при этом постоянно нюхали воздух, словно собаки, идущие по следу. И было в них что-то дикое и мистическое, шла какая-то чужая и не людская энергетика, они как бы излучали какую-то энергию, которую я воспринимал, как агрессию. Через мгновенье их и след простыл, но я ещё долго сидел, не в состоянии понять что произошло и что мне дальше делать. Конечно я слышал о таких людях, говорили, что они живут под землёй и только иногда выходят на её поверхность. Я был рад, что всё так закончилось. Но с тех пор я всегда был уверен, что в лесу меня никто не сыщет, если я того захочу.
А что же мой польский лес? Я шёл по нему также уверено, словно был здесь много раз. Зайцев в этом лесу было просто немерено! Всюду были их следы пребывания, было видно, что чувствуют они себя в этом лесу, как дома. Нескольких я видел издалека, а они, хоть и не видели меня, но активно передвигались по своим заячьим делам.
Вспорхнула птаха. Я остановился. Что это? Я не мог её испугать, значит кто-то вспугнул её. Ну мало ли, тот же заяц, если хорошо выпьет, тут такого шороху наведёт, только держись! Но шутки шутками, а надо быть на чеку. До густой берёзы, которую я минул недавно, приметив её для себя, было метров двадцать. Немного помыслив, я решил не рисковать и вернувшись к берёзе медленно и без шума взобрался на неё в самую гущу листьев.
Что же это было? Посмотрел вниз - ай да я молодец, никаких следов за собой я не нашёл, удачно хожу, тонко. Но так просто птицы не взлетают. Это не засада, потому как птиц они вспугнуть не могут, хотя и на старуху бывает проруха. Но всё же внутренне чувство мне подсказывало, что слезать пока не стоит.
В лесу по прежнему гулял ветер. Есть движение. Вижу двоих. Идут медленно, аккуратно. Одеты не в форму. Видимо аковцы (Армия Крайова - лондонский вариант сопротивления немцам). Прошли, очевидно дозор или авангард, идут быстро, уверенно, о маскировке не позаботились, значит хозяева в лесу. А вот и остальные! По тропе, не в ногу, шла колонна разношёрстной масти, но некоторые в польских головных уборах. Значит всё же аковцы, видимо лесные, значит будь осторожен. Это тебе не немецкие окруженцы, это "лесные волки", они тебя вмиг учуют, если дашь слабину.
Да, неприятный контакт! Ладно хоть визуальный. А ведь они у себя дома, но прячутся, значит Красная Армия для них - что немцы. Надо бы посмотреть потом их следы, а пока сиди и жди когда пройдут. Ничего себе колонна, до двух рот численности! И ведь так тихо идут! Сразу видно не первый раз по лесу гуляют! Вооружены по горло, и автоматы, и пулемёты немецкие, даже миномёт и мины к нему, это уже полноценный отряд, в силах которого и погоню организовать и лес прочесать. Одно радует, немцев по близости точно нет.
Самое поганое на войне, особенно вот в такой, партизанской, это попасть в плен! У лучше сразу сам себя, чем достаться им на съедение! Ведь пытать будут люто, а потом всё одно убьют. Да и кому нужен этот пленный? С ним одни хлопоты, а вдруг удерёт? Тебя же и расстреляют! Нет, плен на войне бывает только массовый, это когда сдаются целыми подразделениями и организованно. А так, если идёшь вперёд, время дорого, а тут из кустов к тебе, как чёрт к монаху, выходит пара задравших вверх руки немецких солдат, то возится с ними никто не будет. Тут вопрос с ними ясен и суров! Поближе к дороге подвести, чтобы далеко не тащить, и по семь грамм на одного - последние солдатские почести расстрела! Такова солдатская доля. Вот офицеров сразу на допрос, если что знает - будет жить и даже в лагерь определят, если заслуживает. А то также, в распоряжение комендантского взвода и оркестра.
Ну что, прошли. Жду арьергард. Ну и арьергард, два пацана, как хвост за мамкой! Глядишь и они при деле. Один остановился, посмотрел в мою сторону. Нет, не заметил, но факт не приятный! Значит несёт от меня госпиталем! У молодых нюх обострённый, вот они и ловят мельчайший чужой запах п лесу! Ушли.
Ну, что же пора и дальше двигаться! А то потом впотьмах оставаться в таком лесу нет никакого резона.
Посмотрел на часы. С этим отрядом я потерял два часа времени. Всё, придётся идти быстрее, хотя быстрее не получится. Если рассудить логически, то в ближайшем километре я вряд ли кого встречу, такой по численности отряд просто не допустит, чтобы в округе были хоть какие-то неизвестные лица. Значит, путь довольно простой, главное не найти мину или растяжку!
И всё-таки я молодец. Без оружия решиться на такой шаг это очень не просто. Во первых - один, это двойной риск! Путешествовать одному, без свидетеля, это верный трибунал! Солдат это он солдат, пока он на виду, пока ты вместе со своим подразделением, на худой конец ты один по приказу! А если никого нет, ты один и где ты был одно время, тут тобой и займутся воины особого отдела! пойдут вопросы: кто приказал, где находился, кто может подтвердить и так далее, и если у тебя нет никакого алиби, а есть только твои слова, то либо штафбат, либо к стенке, как дезертир! в лучшем случае в лагерь лет на двадцать пять - "прощай Вася, жуй опилки! Я - директор лесопилки"! Вот такая арифметика получается.
Помню первый раз меня допрашивали в особом отеле перед Сталинградской битвой. Случай там был особый, поэтому стоит его упомянуть.
Прибыли мы эшелоном на станцию, стали разгружаться, собрались, построились, рассчитались, все! Нашему батальону была поставлена задача выдвинуться на огневые позиции. По замыслу командования мы должны учувствовать в операции "Уран", цель которой было окружить немецкие войска в Сталинграде. Нам была отведена задача тактического окружения румынской кавалерийской дивизии, но это мы узнали позже, а пока был приказ маршем преодолеть около сорока километров. И это зимой, по открытому полю, при жутком ветре и в снегопад. Приказ есть приказ. Выдвинулись колонной. Шли медленно, из ориентиров только спина впереди идущего, а вокруг сплошная степь и по колено снега. Метёт так, что следы заметает. Вдруг меня окрикивает командир, оказывается один боец, видимо сугубо городской человек, так намотал портянки, что стёр свои ноги в кровь и двигаться вместе со всеми уже не может. И вот мне приказ - оказать помощь бойцу и следовать с ним за колонной по следу.
Да, вот это называется попал. Но делать нечего. Уже не помню как его звали. Перемотал на нём портянки. Иди за мной. Иду, оглянулся, а тот еле ковыляет. Подхожу, с ходу дал оплеуху. Вперёд, не отставать! Тот достаёт из сапога ногу, портянка вся в крови! Запасных нет, остались сушиться на печке в вагоне-теплушке. Одним словом - писатель карикатурист. Водки у него нет. Достал свои запасные портянки, перемотал ноги, как куклу, затянул так, чтобы не разматывались, достал водку, кружку. Налил половину кружки и дал ему выпить! Тот выпил вроде как ожил. Пошли дальше. Следы уже заметет. Чувствую, что если так и дальше пойдёт, то через час следов мы просто не отыщем. встал сзади и толкаю его вперёд, забрал его карабин, лучше пусть при мне будет, мало ли что!
Шли с час, тут вижу мой писатель пал на колени. Устал. Писать, оно видимо попроще. Достаю водку, заставляю его сделать глоток, прихлебнул сам, нос уже прихватывает морозцем. Идём дальше. Следы почти растворились, кругом степь. Так и впору заблудиться!!! Выхожу вперёд, иду. Остановился, жду. И так ещё прошли пару километров. Справа вижу труп лошади, значит идём верно. Напарник мой, писатель-авантюрист, начал стонать и кашлять. Да, это стало быть у меня чемодан без ручки - и бросить нельзя, и нести не возможно. Я нес оба карабина, поэтому решил взять его на буксир через эти карабины. Привязал лямки одного второго карабина к рукам писателя, одел на плечи карабины, прикладами вверх, взял своего визави, на импровизированный буксир. Получилось просто и эффективно. На сколько-то нас хватила, но я и сам начал уставать, всё же не мерин в упряжке.
Дорогу окончательно замело. Тьфу, включил свой матерный запас, будем идти, пока он не иссякнет. Хватило минут на пять. Мало, но всё же идём.
Сели, перекур. Я не курил, а писатель даже забыл, что курит. Перекура не вышло, но отдохнули.
Нащупал утоптанный снег. выбрал направление. Тащу за собой будущее нашей научной прозы, это я сам себя так настраиваю, потому, что даже боюсь подумать, что он какой-нибудь бухгалтер. Похоже он уже забыл про свои ноги, потому. что по моим прикидам на них он уже вряд ли пойдёт в бой, скорее будет комиссован или год пролежит в лазарете, а то совсем без ног останется.
Впереди что то тёмное, вроде люди. Подхожу, сбрасываю ярмо. Заряжаю карабин и иду на контакт, держа карабин на изготовке. Свои. Ещё пять писателей и два бойца сопровождения!! Мне сообщают, что я старший по такой вот союзописателской колонне и моя задача довести их всех целыми. Хорошо хоть не невредимыми.
Вот тут я у же не пойму, я что, с виду похож на мерина??? Могу враз шестерых возить? Ладно. Приказы не обсуждают! Выстраиваю колонну: впереди боец, за ним три писателя, снова боец, снова три писателя вместе с моим портяночником, я замыкаю этот военно-поэтический отряд. Чувствую себя нужным людям, благо ещё с детства пас коровенок всегда с усердием и всей ответственностью.
Выдвинулись, передний боец регулярно докладывает, что идём по следу, хотя как он его видит мне совершенно не понятно. Слепо верю, потому, как случись неразбериха или паника, меня могут просто застрелить!
Скоро начнёт темнеть. Если не дойдём, то замёрзнем все.
Наше счастье - впереди деревня. Принимаю решение о ночлеге, дальше идти нельзя.
Это не деревня, а пустой хутор. Ни собак, ни людей. Наверное всех эвакуировали.
Посылаю бойцов на разведку, надо найти хату для ночёвки. Сам полагаю, что основной состав батальона минул это поселение.
Начинаю привыкать к воинской службе. Оказывается, что это такой же бардак, как совхоз, только вместо штрафов расстрел.
Разведка доложила, что есть хата, вполне пригодная для ночёвки. Надо быстро, пока светло, заготовить дрова и истопить печь, дальше будет видно.
Ах, ты Россия-матушка, никогда не даёт пропасть русской душе! Находим заготовленные кем-то дрова, располагаемся в просторной и чистой хате без хозяев, топим печь, печь русская, хата постепенно оттаивает.
Занялся писателями. То, что осталось у них от ног, не походит ни на что! Понимаю, что завтра они просто не поднимутся. Что делать? Ищу сено. Сена много, но это всё трава, а мне нужна полынь или мать-мачеха. Нашёл ромашки, насобирал внушительный пучок, беру котелок и прямо на огне печи варю своё зелье. вы спросите кто меня этому учил? Не знаю, я просто делал то, что получалось.
На свой страх и риск заставил всех писателей по очереди принять процедуру замачивания ног в наваре из ромашки.
В другом котелке сделали ужин: вода, накрошили в неё хлеб и ещё банку тушёнки. которая оказалась у одного писателя. Я начислил всем поровну остатки водки. Съели и выпили всё.
Бойцы несли караул. Я вырубился так, что меня потом с трудом растолкали, когда стало светать.
Двое писателей, после ромашковой ванны, доложились мне наутро, что вполне могут идти. Я принял решение оставить всех неходячих писателей и двух бойцов в тёплой хате, а сам с ходячими писателями выдвинулся на поиски.
Метель стихла, следов не было никаких. Всё, попали навсегда!
Вдруг видим что-то движется на нас. командую занять оборону, сам думаю "всё, прощай Родина!" Нет, это оказался танк Т-34, который наш комбат направил на наши поиски, он почему-то был уверен, что мы живы.
До основных сил мы недошли буквально менее пяти километров.
По прибытии я доложился, что все живы, четверо больны, двое в карауле.
Вот так закончились мои первые боевые дни на передовой. Это я так думал. Что же оказалось после? А после нас всех взяли под арест и особист трое суток, допрашивал нас, как последних предателей Родины. Причём больным ногами приходилось тяжелее всего. Он постоянно задавал по кругу одни и те же вопросы, где нас завербовали, где мы были, кто из нас получил задание от фашистов и всё в том же духе. Самое обидное было то, что на 50км в округе не было никаких немецких, румынских или итальянских частей. Даже самолёты вражеские не летали, поэтому я не понимал каким образом нам могли передать хоть какое-нибудь задание хоть кто-нибудь, не говоря уже о немцах. А равно и то, что я физически ничего им передать не мог.
Там же я и узнал, что если бы я хоть на миг оставался один, моя участь была решена, а поскольку все бойцы и писатели давали объективные показания, то ничего предъявить мне этот ретивый особист так и не смог!
Собственно, этот особист просто выполнял свою службу, ибо чтобы обеспечить секретность ему даны были все самые превентивные полномочия. Если бы кто-то из моих писателей или бойцов, захотел свести со мной счёты за что-нибудь, то я даже боюсь думать что бы со мною было!
Но то была пройденная страница, а в настоящем я шёл по лесу с полным намерением до темноты выйти из него во чтобы то не стало. Мой график ничуть не изменился, так как двигаться приходилось в том же темпе и с теми же осторожностями.
Запашок мертвечины я почувствовал сразу, определённо впереди меня лежали разлагающиеся останки тел. Надо был их как-то обойти. Не потому, что я боялся мертвецов или не переносил запах мертвечины, просто я понимал, что на трупы наверняка слетится воронье и стекутся падальщики, и что при моём приближении они, свои карканьем, просто наделают лишнего шума.
Вопреки логике я заметил обходную тропинку и пошёл по ней, о чем сразу же пожалел! Во-первых, я чуть не напоролся на растяжку, крайне умело поставленную над корягой, во-вторых я сразу сбился с маршрута, так как тропа виляла по совершенно непредсказуемой траектории, чего объяснить я не мог. Обычно такие тропы торят партизаны, чтобы сбить общее направление движения, следовательно меня неминуемо будет ждать партизанская засада. Этого мне ещё не хватало!
Ориентируясь по солнцу, я взял точный курс на запад и начал передвигаться в прежнем ритме. В лесу не был никаких ягод или грибов, очевидно местные партизаны выедали ту всё, как саранча. Один раз встретился небольшой ручей, вокруг которого было много следов, здесь можно было не бояться мин и ловушек, ведь звери исходили здесь всё вдоль и поперёк, так что минирование было не целесообразно, главная угроза была в засадах. Возле воды всегда можно организовать засаду и она будет достаточно эффективной, если не человек, что крупный зверь тоже может стать добычей партизан.
Не имея карты, я не подозревал о наличии в этом лесу строений. Поэтому был неожиданно удивлён, когда прямо передо мной, почти ниоткуда появился остов старого сруба. Я остановился и долго прислушивался. Если там кто и есть, то стрелять он не будет, зачем ему труп и что он будет потом докладывать? что застрелил невооружённого человека в форме красноармейца? Скорее всего, он постарается взять меня живым в плен, что сделать абсолютно не трудно.
На всякий случай я осмотрелся, слева, в двадцати шагах от меня стояло дерево, на котором была возможность укрыться хотя бы на время. Я рассуждал так, если меня заметили и сразу не пленили, то они выжидают, чтобы понять один я или кто-то меня страхует, следовательно, мне надлежало не мешкать, а найти место укрытия и попробовать там спрятаться, хотя бы на время. Почему я так думал, я не имею никакого понятия, только я был полностью уверен, что возле этого сруба я не один.
Спокойной поступью я пошел к дереву, по-моему лиственнице, чтобы хотя бы укрыться за ней и понаблюдать. Я не обманулся, в ней можно было полностью раствориться. Я скользнул в её ветви и замер.
Со стороны, откуда я пришёл к срубу, приближались двое, одеты они были в "амёбу" - камуфляжную форму разведки Красной Армии. Меня это нисколько не обрадовало, так как в такую форму могли одеться любой, в том числе и немецкий дозор. Расчёт прост - на своих живцов могут выйти свои же. Что делать разведчикам у себя в тылу?
Тем временем эти разведчики взяли в кольцо сруб и не найдя никого и ничего подозрительного, тихо пошли на запад.
Мой путь лежал туда же, только для меня встреча с ними была крайне не желательная! Опять же по причине того, что я один, попадись я в штаб разведки, мне светили большие и малые неприятности. И в лучшем случае меня ждёт штрафбат, а если сорву какую-нибудь ответственную разведывательную операцию, то и к стенке могут поставить! Мне следовало срочно сменить маршрут, чтобы ненароком вновь не пересечься с этими разведчиками.
Всё таки хорошо я замаскировался, они, очевидно, шли по моему следу, но меня так и не увидели, а я, по какой-то своей логике, их переиграл. На всякий случай сбил след и они этого не заметили. Ну что ж, следов тут хватает, могли зацепить другой и идти по нему. То, что это разведка я не сомневался, только вот чья?
По всему видно, что шли они по моим следам, стало быть для них я представляю интерес и убивать они меня не станут, с другой стороны, если поймут, что прокололись, могут просто списать меня прямо в лесу холодным оружием и сразу забыть про этот эпизод навсегда.
А посему стало очевидным, что мне нужно дать метров пятьсот на юг и уже там повернуть двигаться в направлении запада. Во всяком случае на север идти нельзя - оттуда следовали аковцы, видимо и база их там же! Не хватало ещё в аковцам заявиться: "Здраствуйте, закурить не дадите, некурящему?"
У меня и тени сомнения не было, что эти разведчики меня не найдут. Не знаю почему, может потому, что я в госпитале отдохнул и хорошо выспался напоследок? Я шёл уверенно своим кошачьим ходом и не сомневался, что ни одна живая душа меня в этом лесу даже не заметит. У меня был один единственный нерешённый вопрос - зачем разведке рейды по тылам? Этому мною было только одно объяснение: разведка занималась прикрытием внедрённого к аковцам агента, значит они попросту могли снимать информацию, извлекать из тайника сведения, подать знак, чтобы не светить своего агента перед другими службами, типа "Смерш" или фронтовой контрразведкой. Зная структуру и негласную конкуренцию спецслужб, было очень легко такое предположить. Но, как вы сами понимаете, эти мысли пришли ко мне намного позже.
Я шёл и ждал, когда же мои приключения в лесу закончатся. А лес всё не кончался и не кончался. Видимо в этом лесу было много выяснений отношений с помощью оружия, так как я несколько раз обходил места с трупами, брошенной амуницией, временные стоянки отступающих немцев, следы пуль на деревьях. Этот лес стал для немцев некой передышкой при отступлении, после чего они скорее всего коллективно сдались в плен регулярным частям тылового обеспечения, чтобы их сразу не расстреляли.
Наконец лес закончился. Это было здорово, но надо также и понимать, что как не просто войти в лес, также не просто из него и выйти.
В километрах пяти от леса шла оживлённая дорога, по которой непрерывно сновали туда-сюда армейские грузовики и там наверняка несли службу комендантские подразделения.
Попадать в комендатуру в мои планы не входило, необходимо было срочно найти машину, которая двигалась в сторону Любартова, но для этого надо было пересечь одну дорогу. Один человек, идущий из леса, без оружия, точно может привлечь внимание. Стало быть нужно скрытно перейти дорогу с достаточно интенсивным движением. В одном месте дорога проходила через лес, вот там я и решил сделать переход. Правда до того места было километра четыре, поэтому мне ещё раз пришлось метров на тридцать углубиться в лес и следовать вдоль опушки к моей цели.
Вынырнув из леса, я почти сразу поймал попутную машину и рассчитавшись с водителем табачным довольствием прибыл в под вечер в родную часть.
То, что я махнул через лес, я не докладывал. И вообще никому не рассказывал, вплоть до окончания войны, а потом и рассказывать то было уже некому. Мою невесту Любушку убило в Берлине, где погибли и все мои командиры, сам я чудом остался жив и теперь вспоминаю это своё приключение, как давно забытый корабль, покинувший свою бухту и унесенный чужим ветром в море.
А тогда, летом 1944-го, я был любим и счастлив, я был жив, мне было тридцать четыре года и впереди меня ждали крепость Познань, Магнушевский плацдарм, Кюстринский плацдарм, Зееловские высоты и штурм Берлина! Меня ждала долгожданная и великая Победа!

Ванюша
На войне многое видится по-другому. Особенно это чувствуют дети.
Расскажу вам про нашего Ивана – Ванюшку, что привязался к нашему полку на Донбассе.
Бывают люди, словно созданные для войны, а бывают и нет. Словно Бог вкладывает в тебя некую жилку и она сидит в тебе, будто не живая. И только война заставляет её раскрыться.
Вот я, простой крестьянин, сын крестьянина и внук бондаря, никогда не сталкивался с войной. Даже во время Гражданской войны в наших краях было тихо. Бои шли вдоль железной дороги, войска бились за станции, а нам досаждали только отдельные банды, да зеки, освобожденные Советской властью. И хоть мы были казаками и потомками казаков, но строгой воинской службы видать не доводилось. Вся наша боевая выучка заключалась в умении верховой езды и владение оружием, ну и охота на зверя. Иногда нас привлекали для поимки беглых каторжников или монгольских контрабандистов, а так быт наш был налажен, земля плодородна, климат прекрасен, а Байкал всегда рядом, а что ещё нужно для простой крестьянской жизни? Никогда у нас не было крепостных или невольных людей, а было казачество и казачий уклад жизни. Казак – опора царя! Потому человек служивый и вольный.
Уже с детства, нас, как только одевали в подштанники, а то и без них, сразу присаживали на коня. Сидишь, а внизу земли не видно - так высоко и так страшно! Седла-то нет, вцепишься в конскую гриву и орёшь, а коня под тобой по кругу шажком пускают, и задача твоя усидеть на этом коне. Вот хоть заорись, хоть обоссысь, а усидеть должен, потому, как ты казак и конь для тебя, что дом родной, что защита твоя и опора, всегда твой друг и брат. По коню твоему будут судить о тебе, каков ты есть человек.
Не всякого стороннего в казаки примут, не за всякого казачка замуж выйдет. В общем, казачий уклад жизни строг и справедлив одновременно. Воля каждого казака – право, воля атамана – кон (закон по-нынешнему). Родословные предков всегда чтутся, смеси родов в браке не допускается - аж до седьмого колена! Поэтому часто бывало, что казачки венчались не с казаками, а с пришлыми людьми и даже с монгольской кровью, после чего такие семьи становились казачьими.
И так уж свелось, что мне, в составе нашего полка, довелось освобождать Донбасс – край казачьей вольницы! Именно там мы и встретились с Ванюшкой – 14-ти летним пацанёнком, одетым в штаны с лампасами на казачий манер. Поэтому я с первого взгляда понял, что это, хоть маленький, но уже настоящий казак!
Он сразу же заявил, что у него нет сил сидеть дома, и что он хочет бить фашистов! Был он до боли такой естественный в своих словах, что мы прониклись к нему уважением. В общем, долго описывать не буду, но наш Ванька, всё же стал нашим «сыном полка»! Если бы мы тогда не взяли его, то так бы и не узнали, насколько мы ошиблись! Сколько бойцов он спас от гибели, сколько навоевал за неполных два года в составе артиллерии нашего полка, сколько заслуженных наград появилось на его юной груди!
Как потом выяснилось, от мамки своей он просто сбежал, соврав, что поехал с бойцами показать точную дорогу в обход какой-то деревни, где всё ещё находился наш противник. И, хотя по уставу было не положено, но мы вписали его, сначала, как 18-ти летнего бойца, благо ростом он был хоть и не высокого, но кряжистый и широк в плечах.
Так началась у нас новая жизнь в полку – мы стали родителями! Что и говорить о том, что «сын полка» был у нас прямо нарасхват!
Жизнь у него сложилась трудная. То, что он нам поведал про оккупацию, привело нас всех в огромный шок. Фашисты буквально лютовали на земле, где ему довелось познать всю гуманность их деятельности. Однажды, зимой, эти нелюди расстреляли и сожгли живьём всех жителей одного хутора. В запертом сарае остались одни дети, которых отделили от своих родственников, так и их расстреляли только потому, что считали, что в мороз одни они не выживут!!! Вот такая гуманность от фашизма!!!
Донбасс – шахтерский край. Так вот после ухода фашистов почти все шахты были завалены трупами местных жителей, пленными красноармейцами и просто другими невинными жертвами, которые не могли смириться с существованием гитлеровской оккупацией. Их сбрасывали в шахты живыми, обрекая на мучительную смерь. И всё это Ваня видел сам – своими юными глазами. А сколько примеров он не смог нам рассказать, лишь по причине, что не мог от слёз и перехвата дыхания произнести ни одного слова!
Надо сразу признаться, что после Ваниных рассказов, в плен, в бою или на марше, мы практически никого не брали. Не было у нас такой необходимости оставлять в живых тех, кто не имеет с человеческим обликом ничего общего, кто считает гуманностью расстреливать маленьких и невинных детей, только потому, что их некуда определить. И в последствии, со словами «За Донбасс» отправлено на тот свет не одна сотня фашистов, что называется, по законам военного времени! И я полностью убеждён, что у всех у них, без исключения, руки были по локоть в крови! Все они, на сто поколений вперёд, весь их род и родичи, замазаны перед всем человечеством, перед русским народом, своей неугомонной гордыней и жаждой власти, своими жестокими преступлениями! Не верьте им. Кровь невинную смыть нельзя! Все они варвары и убийцы! Они и их потомки! И будущего у них нет и быть не может! Никогда! Всех их ждёт вырождение и божья кара!
Ваню пристроили к ездовым, чему он был сказочно рад. И форма ему нашлась - подошла штатная самого малого размера! Парнишка он был хваткий и буквально тут же прикрутил себе, неизвестно как добытый им, гвардейский значок! И удивительно, что потом, из всех своих наград, он очень ценил именно свой первый знак воина-гвардейца.
Сразу же, после первых боёв на Днепре, все почувствовали его смелость и решительность в действиях. Он не прятался, а воевал, как заправский солдат, чётко понимая, что от него требуется в каждый момент. Каким-то своим седьмым чувством, он быстро приспособился к огневым налётам и всегда знал когда нужно нырнуть в укрытие, а когда продолжать бой. Чувствовался в нём солдат от Бога. Его глазомеру можно было только позавидовать, он мгновенно, на глаз, мог определить дальность до цели безо всяких приборов, причём, что самое ценное, даже на значительные расстояния. Глаз его был, как у орла, он видел не только цель, но и полёт снаряда и его отклонение. Сначала все игнорировали его советы по корректировке отклонений, но потом, убедившись в их точности, стали привлекать его в корректировщики.
Так наши судьбы пересеклись. И хотя не долго мы были вместе, но сразу друг другу понравились. Я любил обстоятельных и ответственных бойцов. А какой ещё должен быть разведчик? А Ваня сразу записал меня в отцы и держался вместе со мною, как утёнок за уткой. Он обладал любознательностью и удивительной для его годков выдержкой. Впитывал в себя, как губка, нехитрую военную науку и дисциплину. Я иной раз удивлялся как он быстро схватывает сложные вопросы, мне казалось, что он нам послан, как ангел, чтобы быстрее и успешнее победить нашего врага. Формально оставаясь ездовым, он успевал быть везде и всегда вовремя! А в разведку с ним было ходить одно удовольствие, для него это была игра казаки-разбойники. Бывало, так спрячется, что я его найти не могу, а он в трёх метрах от меня! Очень способный мальчишка, точнее юноша. И характер у него был весёлый, и скромность была юношеская, и мир для него был другим, потому, как нет у молодых чувства страха перед смертью.
Чутьё у него было просто феноменальное. Как-то раз ведём наблюдение и тут обстрел – засекли нашу позицию. Раз снаряд, два снаряд и всё вроде как далековато от нас. Вдруг, Ваня вскакивает и мне: «Дядя Саша (он меня так называл), давай за мной, живо!» Я даже сам не заметил, как эти слова меня оторвали от земли и заставили бежать за Ваней. Метров десять бега – укрытие, небольшая ямка, он туда прыг, я за ним, затаились. Слышу рёв снарядов, летящий к нам, и сразу три взрыва! Аккурат там, где мы вели наблюдение. Вся связь наша в воздух подлетела, а мы целёхоньки. Вот так. Я его пытаю, ты мол как догадался? А он, такой весёлый, от моего удивления, мне говорит: «Я, дядя Саша, их нутром чую!» и рассказывает, как уже целый час наблюдает за тактикой фашистов при обстреле наших позиций. Я вообще ничего не заметил, а вот Ваня разгадал их тактику. Немецкий корректировщик очень грамотный и сам рассчитывает треугольник с большими отклонениями. Именно поэтому, мы даже в этой ямке долго не залежались и припустили зигзагами назад в расположение.
Вообще, Ваня был создан для войны. Именно военная обстановка была его стихией, где он чувствовал себя на месте, как востребованный войной, как боец от Бога.
Потом было моё ранение, и мы на время расстались. После госпиталя, в строевой части я сказал волшебное слово: «Меня к Чуйкову!» и меня сразу отправили в мой родной полк. Гвардейцами старались не разбрасываться.
По прибытию, я обнаружил, что Ваня уже наводчик орудия! Вот так вот, ай да молодец! А дело было так: шёл бой и артиллерийское орудие накрыло, и Ваня сам бросился к этому соседнему с ним орудию и прилип к панораме – прицелу то бишь. Сам навёл на цель – танк, который бил наши позиции с километрового расстояния, сам зарядил и выстрелил. Танк замолчал. Как выяснилось позже, Ваня одним выстрелом накрыл весь экипаж танка, сделал, так сказать «ответочку», пустил фугас прямо в командирскую башенку, который взорвался внутри, разнёс голову командира танка и убил весь остальной экипаж избыточным давлением, то есть взрывной волной. Представляете, каким надо быть наводчиком, чтобы за километр хотя бы разглядеть эту танковую башенку!!! С первого выстрела, как снайпер! И когда я поздоровался с Ваней по своему возвращению, на его груди уже была первая медаль.
И далее, Ваня уже не утруждал нас напрасным расходом снарядов, а немцев своим вниманием. Бил фрицев так, что только брызги летели пополам с мясом. Особенно запомнился один эпизод, когда Ванино орудие с марша развернулось в течении каких-то секунд и сходу накрыло четыре машины с гитлеровцами, которые даже не поняли, что произошло! Настолько стремительно Ваня расстрелял колонну машин, не сделав ни единого промаха! Я же говорю, боец от Бога!
Ну, а за тем наступило время наших самых тяжёлых боёв. Особенно было жарко, когда брали город Кюстрин – ключ к Берлину! Была там старая часть города – крепость Альтштадт. Именно там для нас настали самые трудные испытания. И хотя были мы уже настоящими солдатами, способными на всё, но форсирование Одера запомнилась мне на всю жизнь. Именно там мы с Ваней встретились близко снова. Когда я, во время боя, установил связь с орудием, командиром которого был Ваня (это в 16-ть то лет), я почувствовал, через его голос, какую-то удивительную силу, ровно ту, которая тогда ещё приподняла меня из укрытия и понесла за Ваней. В общем, у нас был полный тандем и понимание. Я указывал наиболее опасные для нас цели, а Ваня бил прямой наводкой! Бил он, как всегда, как снайпер! Я даже сбился со счёта, сколько мы с ним целей заставили навсегда замолчать. Это было примерно так: «Ваня, ориентир три, лево двадцать, дзот, дальность сам!» - «Вижу, выстрел, поражение!» - «Ориентир два выше ноль пять, огнемёт и пулемёт слева!» - Вижу, выстрел, ещё выстрел. Цели поражены!» - «Ваня, внимание, орудие бьёт по переправе, ориентир два лево сорок. Бойница!» - «Цель вижу, меняю позицию, меня накрывают…. Так, на месте, цель вижу, выстрел. Поражение.» - «Ваня, ориентир пять лево десять, очаг пехоты, бьют по нашим, скорее» - «Цель вижу, осколочный, два снаряда пошёл, цель уничтожена»
Вот такой жаркий бой нам выпал. Всё это было, не побоюсь этого слова, под ураганным огнём противника, при этом, я ещё отвечал за связь со всеми батареями. В том бою мы оба получили ранения, к счастью, лёгкие, и оба довели бой до конца.
Бились мы рука об руку и на Зееловских высотах, когда буквально шли вперёд с орудиями вместе с пехотой, поддерживая её огнём. Шли вдоль реки Шпрее в Берлин, к Рейхстагу и били по этому Рейхстагу своими пушками, забивая последний гвоздь в гроб фашистского зверя. И расписались на Рейхстаге, как мечтали наши многие товарищи, которым не привелось судьбой это сделать!
Ваня, к тому времени все его величали по имени и отчеству, сделал для нас для всех самое важное – он сделал многое, если не сказать всё, чтобы сохранить наши жизни и обеспечил также нам жизнь на долгие годы. Для меня же он остался Ваней - моим сыном на войне. За это всё ему низкий земной поклон!
Родина по достоинству оценила Ванины подвиги, он (Кузнецов Иван Филиппович) стал самым молодым кавалером ордена Славы всех трёх степеней, кавалером ордена Красной звезды и многими медалями, из которых он более всего ценил медаль «За победу над Германией».
Это был наш сын полка и наш ангел-хранитель!
Когда вы идёте по улице, смотрите внимательно в лица молодых людей, особенно возраста 14-15 лет. Быть может кто-то из них также, как и наш Ваня, может встать в столь юном возрасте и защитить нашу страну от врага. Гвардейцами не рождаются – гвардейцами становятся!!!

События жизни имеют странные свойства. Некоторые из них, особенно хорошие, запоминаются, некоторые мы вспоминаем спустя много лет, а некоторые при всём своём желании вспомнить не возможно. Но бывает период в жизни, когда каждый день оставляет в тебе след, словно на белом снегу прокладывая дорожку, которую не может занести ни один ветер.
Война наша с немцами подходила к концу. Политработники уже сообщили нам, что в Ялте был подписан документ о скором разгроме гитлеровской Германии и последующем долгожданном мире. Сложно сказать, насколько это было для нас важным, ведь мы все понимали, что именно нам предстоит взять Берлин, до которого было каких-то шестьдесят километров. Но эти километры ещё нужно было пройти.
Я общался со многими солдатами и офицерами нашего полка, в то время я уже был связистом при штабе, где мне пришлось затем заканчивать военную службу. Перевели меня туда сразу после ранения в последнем бою, как солдата, вдоволь наползавшегося на передовой. Наш командир дивизиона, человек железной воли и мягкой души, решил, что нам, с моей Любой, уже хватит ходить в первых рядах и сконцентрировал меня и её возле своего штаба. Мы не возражали, хотя понимали всю подноготную данного приказа, поэтому старались всё свободное время быть вместе со своими боевыми друзьями и всё же подальше от начальства.
Нам предстояло самое непростое дело нашей жизни – с плацдарма развить наступление на Зееловские высоты, прорвать оборону противника и, двигаясь вдаль реки Шпрее, войти и взять город Берлин. Сами высоты были небольшими – не долее 60 метров в высоту, но это была естественная преграда и главный опорный пункт немцев в Германии.
Надо ли говорить, что мы все испытывали тогда? Это было полное противоречие, как одновременное желание выжить в этом последнем, для всех нас, бою, так и не посрамить нашу честь воинов гвардейцев Чуйкова - так мы все любили нашего главного командира, что его авторитет для солдата был абсолютным!
Мы стояли, накапливали силы и ждали приказа об окончательном наступлении.
А наступление грозило быть просто грандиозным. Мне казалось, что к нам согнали всю артиллерию страны. Такой концентрации артиллерийских орудий я никогда не видел и даже не представлял, что такое возможно! От сорокопятки (пушки диам. 45мм) до калибра резерва Ставки ВГК гаубицы Б-4, в 203мм, и все орудия разных мастей, типов и назначений. По три-четыри боекомплекта снарядов на орудие -громадное количество и все типы снарядов, укомплектование расчётов, причём бойцами, имеющими опыт городских боёв и штурмов крепостей. Артиллерийские снайперы и радиосвязь на всех уровнях управления, плюс дополнительные лошади и техника доставки. Отдельные артиллерийские штурмовые группы с усиленными расчётами орудий, оснащённые стальными нагрудниками. Всё это очень впечатляло и настраивало на серьёзную драку.
И драка началась.
Ранним утром, 15 апреля, пошёл огненный вал артиллерийской подготовки, который длился более трёх часов, затем по распоряжению Жукова, были зажжены зенитные прожекторные установки на автомобилях и все войска перешли к наступлению.
На передовых позициях пошёл встречный, немецкий огонь, земля гудела от разрывов, стоял гул от моторов и рвущихся снарядов, поднялась пыль, освещённая сотнями прожекторов! Не дай вам Бог, испытать то, что довелось испытать нам.
Прямо рядом со мной упала окровавленная, оторванная часть руки девушки, видимо одной из расчёта зенитчиц у прожекторов. По этим прожекторам била вражеская артиллерия и почти все они были уничтожены в самые первые минуты боя. Обслуживали их молоденькие девчонки, с которыми ещё совсем недавно, каких-то пару дней назад, общались наши артиллеристы. И вот, всё, что от одной из них осталось, так эта оторванная рука. Такие юные, молоденькие пальчики, словно держащие ребёнка, застыли теперь навсегда! Ужасно больно. Прощайте, девчонки, мы за вас отомстим!
Я находился на КП и видел бой. Это был трудный и сильный бой, в котором смешались вместе дым, пыль, лязг металла, свист пуль, визг снарядов, взлетающие вверх куски земли, тела, башни танков, а вокруг нескончаемый вой с неба и нескончаемый грохот канонады! Я не мог себе представить, как может уцелеть человек в этом аду? Казалось, нет места, чтобы куда-то спрятаться от этого вездесущего ада!?
Не смотря на начальную, сильную артподготовку и дальнейший артналёт, немцы сопротивлялись отчаянно! Впрочем, а как ещё можно защищать свою землю? И они, и мы понимали, что это наш последний бой.
Надо признаться, что все восточные немцы, это наши же западные славяне – лужицкие сербы, полабы и поморяне, только попавшие насильно под католическую церковь и, со временем, онемеченные варварскими, германскими племенами. Ну, а как дерутся славяне, это все прекрасно знают, а тот, кто их столкнул и продолжает сталкивать между собой, имеет очень серьёзный, коварный ум и полное отсутствие совести. И все местности востока Германии являются исконно славянскими землями, и названия кругом славянские, тот же Берлин это славянские «БЕР» и «ЛИН» - медведь и шерсть, то есть медвежья берлога. Эльба это Лаба, Одер это Одра, Померания это Поморье, а Пруссия это та же Россия. Славяне народ свободолюбивый, может от этого всю историю воюют меж собой, чтобы не зависеть друг от друга. Бей - своих, чтобы чужие боялись!
А им бы цель единую – они бы весь мир сделали правдой!
А бой продолжался до вечера. Успехов не было. Хоть и захватили передовые траншеи, а дальше продвинуться не смогли. Ничего не помогало, даже когда Жуков дал в поддержку танки первой гвардейской танковой армии Катукова, успехи были минимальными.
И вот тут пригодились штурмовые артиллерийские отряды. Именно идею использовать штурмовые отряды с артиллерией ночью, нашему командиру подсказал я. Уж такое меня зло взяло, что люди гибнут и всё зря! Ну сколько их можно на вражеские пулемёты бросать? По привычке, спросил командира про разведку, тот не возражал, знал, что на рожон лезть не буду. Снарядился, и ночью нырк в темноту и «мышкой», осторожно перебрался на передний край, а затем и на нейтральную полосу. Не буду описывать того, чего я насмотрелся. Это война. Одно скажу, что обнаружить меня противнику не удалось, везде лежали трупы наших солдат и я пробирался меж ними, так что даже освещение ракетами немцам не помогло. К своему сожалению я ничего не нанюхал, но обратил внимание на пулемётные точки немцев – они почти все были в бетонных бункерах – дзотах. Нанеся их на бумагу, я без приключений вернулся на КП только к утру и вырубился. Поскольку докладывать было нечего, так как все эти дзоты были обнаружены и ранее, я явился на доклад уже днём и сходу предложил использовать сегодня ночью штурмовые отряды с сорокопятками, чтобы погасить все пулемётные точки. Идея была дерзка и проста: ночью, в темноте, выкатить орудия на нейтралку, полностью сняв с орудий щиты и прицелы, орудия замаскировать под кучу из тел, затаиться и спровоцировать противника на огонь, после чего, наводить с дистанции прямого выстрела фугасы на точку огня пулемётов прямо через дуло сорокопятки, а затем вести огонь, что называется, до последнего солдата. Идея командиру понравилась и он поручил начальнику штаба её обустроить как надо, чтобы учесть все мелочи, а мне приказал ему в этом помочь.
До самой ночи мы расставляли всё и всех по местам. По плану, в бой шли наши лучшие бойцы, в том числе Филя и Ванюшка, для них задача попасть не стояла, задача была выжить после того. Тонкость была в том, что орудия выкатить, даже ночью, незаметно, очень трудно. Решили так: выводим сначала центр, затем фланги, ну а потом все разом – наудачу. При этом, центральное и фланговые орудия должны к этому времени уже иметь наготове прямо выстрел в дзот.
Проблема была в том, что наша операция не имела продолжения. Мы действовали в рамках своей компетенции, и привлекать, например, ту же пехоту не имели ни малейшей возможности. После докладов наверх, нашу идею одобрили, но о поддержке никто и ничего не решил. Получалось, что даже если мы уничтожим все пулемёты, то на следующий час немцы могут там установить новые! При таком раскладе, командиру пришлось отложить нашу операцию на сутки. Как мне сказал командир: «Лучше бы ты ничего не предлагал…», ведь он понимал, что успех операции это минимум «Суворов» или «Красное Знамя» на грудь.
Но, все равно, наши затеи с ночной атакой не пропали зря. Уже позже, при прорыве третьей, самой сложной, линии укреплений Зееловских высот, мы таки использовали этот метод уничтожения дзотов! Правда, это было также ночью, но при полноценной атаке штурмовыми отрядами дивизии на вражеские укрепления с нашей артиллерией. Орудия двигались вперёд, прямо с рядами штурмовиков и при их непосредственной поддержке! . Конечно же, мы прорвали оборону, но какой ценой! Идти на пулемёты, даже ночью, это верная смерть. Столько наших бойцов осталось на этой высоте! Если бы не выбили все огневые точки, а мы их действительно выбили, как я и предлагал – прямой наводкой из сорокопятки и целясь через ствол, чтобы уж наверняка, то жертв было намного больше! Из восемнадцати орудий осталось только три, но главное потеряли людей, и все они были артиллерийскими снайперами, созванные со всех фронтов для самого главного боя войны – взятие Берлина.
Прорвав оборону под городом Зеелов, мы сделали немцам ещё одни Сталинград, окружив войска девятой немецкой армии- более двухсот тысяч человек, не дав им отойти на защиту Берлина. Эта операция полностью показала гений Жукова, который по существу подарил Берлин всем фронтам Красной Армии. Благодаря общему плану, Берлин был полностью окружён, и взятие его была делом нескольких дней.
Только представьте, что творилось в душе каждого солдата, офицера и генерала!
Мы не просто шли на Берлин, мы шли брать Берлин! Чтобы раз и навсегда поставить точку в этой страшной войне!

В последний раз сойдемся завтра в рукопашной,
В последний раз России сможем послужить.
А за нее и помереть совсем не страшно,
Хоть каждый все-таки надеется дожить! .
М.Н.Ножкин

Последний бой для солдата это всегда подвиг. Не надо думать, что страх смерти исчезает или притупляется. Нет, мир всегда с тобой и расставаться с ним никому не хочется. Казалось бы, если постараться, то можно и её, смертушку, обмануть, поберечься, укрыться, спрятаться и вырваться из её цепких объятий. Нет, ребята, не бывает такой удачи. Если уж присмотрела она тебя, то и сидит уже в тебе, дожидаясь твоего часа, чтобы забрать с этого света, окончив, тем самым, твой жизненный путь.
Ещё по прибытию, бывалые солдаты научили меня тому, что судьба твоя тоже не дура и всегда даёт тебе шанс выжить. Например, при начале обстрела, где стоишь – там и ложись! Ну, если ямка рядом – значит туда, а если нет, то ложись и жди, когда всё окончится! Будешь рыскать, искать укрытие – верная смерть! Будешь бегать с места на место – тоже. Лежи, как вкопанный, и жди.
Помню, был у нас один офицер, сказать, что паникёр – ничего не сказать, он просто трясся при каждом огневом налёте. Из-за своей патологической трусости, он всегда находился поодаль от всех нас и постоянно пытался под любым предлогом покинуть огневую позицию. Дело в том, что когда артиллерия бьёт по площадям, поразить конкретную цель - это чистейшей воды лотерея. Сколько раз мы с ним проводили беседы с доводами, что бесполезно играть со смертью, результата не было. Закончилось это, как и должно было закончиться, после очередного артналёта младшего лейтенанта Петрова накрыл вражеский снаряд, разорвавшийся, аккурат, рядом с ним, когда он отбежал от огневой позиции и находился более чем в ста метрах от нас. Так потом в этой воронке и захоронили, точнее то, что смогли собрать. Судьба очень ревнива к себе, не следует её искушать. В этом я не раз убеждался на войне.
Было ещё много чего из назидательного. Например, не пей спиртное перед боем - не привлекай к себе чертей; не думай о смерти – нет её рядом; воюй натощак – с пустым животом всегда сподручнее; держи оружие в чистоте и боеготовности; считай патроны – ты обязан знать, сколько их у тебя; в магазины заряжай трассирующие патроны, например каждый десятый и два-три последних в конец магазина и многое другое. Много надо знать и о противнике. Немцы народ пунктуальный, во всём любят порядок, поэтому всякие отклонения воспринимают болезненно и панически. В артиллерийских дуэлях грамотны и расчетливы, очень трудно их победить.
Уж так сложилось, что Берлин нам пришлось брать фактически сходу! После окружения немцев под Зееловым, наши танки прорвались к берлинским окраинам и завязалась наша последняя и решительная битва.
Наша дивизия наступала на участке, где река Шпрее расходится на два рукава. Таким образом, мы шли на немцев буквально лоб в лоб, на ограниченном для маневров пространстве. Тут мы и ощутили в полной мере всю мощь немецкой артиллерии. По нам вели огонь одновременно ближняя и дальняя артиллерия, причем по заранее пристрелянным участкам, поэтому наступление наше было похоже на попадание в постоянные огневые мешки.
Я находился во взводе связи при штабе дивизиона, поэтому видел всю общую картину боя. По существу, мы двигались по проходам, сделанными нашей авиацией и артиллерией, так как атаковать в лоб оборону противника было не возможно. Впервые мы столкнулись с тем, что наши батареи могли уничтожаться за несколько минут, даже не успев толком дать свои первые залпы. Тогда было принято решения придать орудия для непосредственной поддержки батальонов, вступающих в город и двигаться на прорыв по нескольким определённым улицам. Эта тактика принесла успех, уже через два дня мы врезались в город тремя длинными клиньями, оставляя за собой опорные пункты сопротивления, которые затем постепенно окружались и уничтожались. Нам был придан танковый полк и инженерно-саперный полк, в результате укоренилась тактика прорыва по городским кварталам. Надо сказать, что опорные пункты немцев были только в отдельных домах или отдельных кварталах. И хотя дрались немцы на смерть, но участь их была не завидной. Наши танки шли по краям улиц, вдоль домов при поддержке огнемётчиков и штурмовых отрядов, артиллерия выкатывалась и била вдоль улицы прямой наводкой, темп стрельбы был такой, что к ним едва успевали подносить снаряды. Если в каком-нибудь доме было сопротивление, то артиллерия била по первому этажу, делая целые проходы сквозь такие дома, а затем, ведя огонь по опорным колоннам, выбивала основание. В результате дом обрушивался, погребая под собой все остатки сопротивления. Очень помогала снайперская рота, они мастерски выкашивали у немцев отдельные огневые точки, а главное – корректровщиков огня и фаустпатронщиков. В общем, надо честно признать, что к апрелю 1945 года воевать мы научились.
Интересной была тактика обходов очагов сопротивления. Штурмовые отряды взрывали в домах стены комнатных перегородок, проходя таким образом целые этажи насквозь, а затем проникали в тыл опорным пунктам противника. Под Берлином был ещё и «нижний Берлин», то есть подвалы, коммуникации, тоннели и прочие подземные сооружения и ходы сообщения. Там также шла нешуточная война, причём фронта там, как такового, не было. Порой, в глубоком тылу наших наступающих частей выныривали из-под земли целые подразделения немцев с фаустпатронами и наводили шороху, уничтожая наши резервы, тылы и боеприпасы. Тыловые части несли не меньше потерь, чем передовые. Нигде в Берлине не было спокойно. Везде, то погашались, то вновь возникали очаги сопротивления, немецкие мальчишки бросались с минами под танки, в плен никто не сдавался, да и никто их, собственно, не собирался брать.
Там же я первый раз увидел стрельбу «прямой наводкой» из миномётов по верхним этажам зданий. Вообще, у немцев было много миномётов, весь Берлин был буквально напичкан миномётами разных калибров, поэтому атаковать без артподготовки или авиационной поддержки, всегда было смертельно опасно. Ведь что такое мина? Это снаряд, летящий по баллистической траектории. Таким образом, находясь на одной стороне квартала, можно обстреливать его противоположную сторону, особенно когда все позиции известны, а цели пристрелены. К тому же, можно выпустить до семи мин, за время, пока первая из них ещё не достигнет цели. Поэтому скорострельность миномётов и их мощь такая, что могут сорвать любую атаку.
Первый раз я столкнулся с минами летом 1943 года. Ничего не предвещало угрозы, ни свист или рёв снаряда, ни залпы орудий, и вдруг на наши позиции, с интервалом в две три секунды, повалились взрывы. Оказалось это мины. Всего прилетело мин двадцать, но было очень неприятно - как смерть к тебе на цыпочках подбирается. И хотя пострадали в основном ноги бойцов, но с тех пор это неприятное чувство ожидания мины, постоянно теребило душу. От мин ни в коем случае нельзя ложиться, так основная масса их смертоносных осколков разлетается, стелясь вдоль земли
Немцы мины освоили раньше Красной Армии, и во многом, успех их наступления 1941 года, что они обладали полной линейкой миномётов во всех войсковых соединениях, в бою. Да, большой кровью мы заплатили за головотяпство генералов, отвечающих за вооружение. Ведь все разработки были, достаточно было просто одобрить и запустить в производство, но засилье командиров-героев гражданской войны, с их конными эскадронами и тачанками, обездолило на время нашу Красную Армию. Ну, да Бог им судья!
Был ещё один неприятный фактор, с которым столкнулось наше наступление. Это большое количество фаустпатронов у обороны немцев. То, что применение фаустпатрона не требует особого обучения, имело решающее значение. Именно по этой причине, использовали их все, кто мог хотя бы держать их в руках. А как с этим бороться, мы ещё не знали, да и когда знать? Ну как можно было стрелять в безоружного мальчишку или в пожилого мужчину, да даже в женщину? А ведь именно такие мирные обыватели и были источником опасности. Бывало атака уходит далеко вперёд, на помощь ей идут свежие резервы и вдруг из какого-нибудь подвала или чердака летит это кумулятивный заряд и танк моментально загорается! И пять танкистов – ПЯТЬ, погибают от рук какого-то еле дышащего старика или пацана, лет пятнадцати от роду. Именно для охоты за этими «фанатиками Гитлера» и придали нам снайперов и огнемётчиков, а в тылу проводились зачистки от оставшихся в живых гитлеровцев. В плен никого не брали - все, кто не хотел воевать, давно покинули Берлин.
В основном, в таких городских условиях боя, использовался опыт Сталинграда. Именно там русский солдат начал побеждать немца. Именно в Сталинграде, когда борьба шла один на один, когда техника не могла решить ни одну проблему, русский солдат научился бить немца и насаживать его на свой штык. Именно наш славный командир - Василий Иванович Чуйков, переломал там немецкий хребет армии Пуалюса! Этот бесценный опыт и пригодился войскам нашей дивизии в Берлине. Мы продвигались вглубь города особенно успешно, и конечной целью нашей был Рейхстаг.
Самый трудный участок это было форсирование Шпреи. Эта река протекает через весь Берлин, виляя и изворачиваясь. Поэтому в некоторых местах мы её форсировали два раза. Мосты были все минированы, места переправ открытые, хорошо простреливаемые, а оборону на реке держали войска СС – настоящие фанатики.
Прорвавшись к реке наши передовые подразделения сконцентрировали огонь на противоположной стороне, а наши танки били вдоль реки в обе стороны, в результате отступающие немцы сами смогли без потерь переправиться на свою сторону и были почти все уничтожены. Саперам так и не удалось разминировать мосты, многие погибли. После авиационного и артиллерийского налёта, началось форсирование Шпреи. Опять фосирование! Наверное, никто другой так не нафорсировался, как я на этой войне!
Помню Днепр, моё купание в нём, ранение и оплату за переправу в виде двух медалей, оставленных на его дне этой нашей могучей реки; помню Вислу – главную реку Польши, когда пришлось плыть от плота до берега под пулями (после в своей шинели я насчитал три отверстия); помню Одер, крепость-Кюстрин на его берегу, когда опять плыл в полной амуниции и утопил две медали «За отвагу», откупившись ещё и очередным ранением от этой реки. Что-то не очень у меня получалось с переправами, всё время в воде под пулями, всё ранения ранения и оплата медалями за переправу. Благодаря этим моим водным приключениям, Берлин я брал, что называется, «голой грудью», то есть на моей гимнастёрке не было ни одной медали, ни одного ордена, но был главный значок – нагрудный знак «Гвардия», а гвардия, как говорили при Наполеоне, умирает, но не сдаётся!
Все речушки в Берлине, извините, соплёй переплюнешь, а как жарко там было! И хоть переправлялся я уже по понтонному мосту, но было не по себе, потому, что нагрузил себя рацией, автоматом ППС, боеприпасами, плюс три противотанковые гранаты, три лимонки, короче, если что, то топором на дно пойдёшь!
И потом, ближе к Рейхстагу, всё жарче и жарче. Прорывались с боем. Вдруг, раз, лес! В центре Берлина! Это был парк, за которым Рейхстаг. Ну, тут уже у всех было настроение победы! Там я подвёл итоги своего личного счёта, оказалось тридцать восемь!!! Но это только те, в каких была стопроцентная уверенность, а так, думаю мой личный счёт точно за сотню.
Штурм Рейхстага мы только поддерживали огнём, сначала установили артиллерию в районе Бранденбургских ворот и молотили этот Рейхстаг до самого начала штурма. А как начался штурм, выкатили свои орудия на прямую наводку и били по очагам сопротивления всеми видами артиллерийских снарядов, словно задача была расстрелять боекомплект до самого конца! Стволы орудий раскалились до предела, но нам уже не было необходимости их беречь, мы добивали врага в его главном логове, чтобы уничтожить этот главный зародыш войны и принести всем нам долгожданный мир.
Представляете, ещё вчера это бои, а сегодня капитуляция и мир!
Но за этот мир и взятие Рейхстага я заплатил самую высокую цену. Погибла моя любовь, моя Любушка отдала свою жизнь за наше общее счастье и счастье наших детей. Мы были тогда совсем рядом, я сидел у радиостанции на связи, а она находилась невдалеке – делала перевязку офицеру связи нашего КП. И тут немецкий снаряд, прямое попадание в КП. Как я выжил, я не знаю. Я очнулся, смотрю - все лежат, иссеченные осколками, никто не шевелится, не дышит. Все мертвы. А у меня только кровь на лице – посекло камешками, контузило, но ни одной раны. Вот так бывает. Из-за контузии пару дней не воевал. Можно было и дальше просидеть при запасе и кухне, но я этого сделать не мог! Я должен был идти вперёд, ради неё, чтобы убить ещё больше врагов.
Я своими руками относил Любу в братскую могилу, сам закапывал её и долго прощался с ней. Я не верил в то, что произошло. Война забрала у меня самого любимого человека на Земле. «Встретишь любовь и потеряешь» - так мне говорила цыганка, теперь мне стал понятен смысл этих слов. Так устроен этот мир, так создана эта жизнь и вот такая есть в этой жизни любовь. Одни дают любовь и погибают в двадцать лет, а другие любят их всю оставшуюся жизнь. Тот, кто хотя бы раз в жизни любил – самый счастливый человек, ибо счастье не может быть вечным.
Я вас попрошу, в день девятого мая, вспомните о тех, кто отдал свою жизнь, чтобы, вот сейчас, вы жили в мире и радости. Вспомните о гвардии лейтенанте Чумаковой Любови Яковлевне, кавалере орденов Красной звезды и Отечественной войны второй степени, о солдатах и офицерах, которых она вынесла, раненными, из под огня, чтобы спасти их жизни. Ей было всего двадцать лет! Вечная память моей Любушке!
На этом, с уважением ко всем, прощаюсь.
Гвардии старший сержант Соболев Александр Игнатьевич, ветеран Великой Отечественной войны, ветеран 64 – 8 Гвардейской армии, 321-82-й гвардейской Запорожской Краснознамённой ордена Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии, 185 гвардейского артиллерийского полка кавалер ордена Красной звезды, ордена Славы третьей степени, трёх медалей «За отвагу», медали «За освобождение Сталинграда», медалей «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и «За победу над Германией 1941-1945гг».