Служил я второй отдельный артиллерийский корпус, тяжелое орудие 152 мм. Я был шофером, подвозил снаряды.
Уже по территории Германии стали продвигаться. Где только намечался прорыв делать у немцев, так этот корпус передвигали туда. По ночам мы ездили, километров 100-150, с места на место передвигались, перевозили снаряды. Как только передвинемся, заготовим снаряды, так там прорыв делаем.
Заиграют «катюши» и наши снаряды полетели. Орудия ставили примерно 7 – 8 километров от передовой. Близко такие орудия не передвигали.
Прорыв сделают, километров 20 – немцы бегут. Мы свои шмотки грузим, на машины и следующий, где у них намечено было прорыв делать.
Командовал Рокоссовский. Второй Белорусский фронт. Ездили нас там много, машин много было. Машины были Шевроле, у меня грузовая была, двухтонная.
Только остановились, я из кузова все это выгрузил, подходит начальник артиллерии первого дивизиона и говорит: «сейчас поедешь, повезешь раненого солдата на станцию». Это наверное километров 40 станция. И была рядом медсестра, сопровождала, он в лечо раненный был. Я повез.
А нужно было огибать одно село, шоссе оно не по селу шло, построено было после, а огибало это село. И так километров сорок набегало, покуда этот круг, значит, сделаешь. Эта медсестра мне рассказала по дороге, покуда мы ехали. Она в кузове сидела с раненым. Машину трясет, она пугается, что не можешь ты ездить. Раненый сначала потихоньку-потихоньку, а потом все сильнее и сильнее ругается. Медсестра: «не слушай его, езжай нормально, по военным условиям шоссейка хорошая. Приехал я, а там как раз передвижной госпиталь к нему спешили. У меня забрали этого раненого, и я поехал обратно.
Не стал огибать по шоссейке сорок километров, думаю, я по этому селу проеду и у меня на много быстрее получиться. Когда свернул, ну километр проехал, а село было построено, ну может 200-300 лет тому назад, проезжая часть рассчитана для конной телеги. Две машины никак не могут разъехаться, дороги узенькие. Проезжая часть, правда, была выложена бутовым камнем, крупным таким большим. И я заметил впереди девушчушку, годика 4 или четыре с половиной, вела за руку брата маленького. Я думаю, что они успеют перейти дорогу передо мной, я не буду тормозить. Отвернулся по окнам посмотреть , а потом поворачиваюсь, смотрю эта девчушка стоит, смотрит. Сама стоит в сторонке, а его, своего братика на проезжей части оставила. Она бросила его как раз посредине дороги.
У меня волосы поднялись, думаю ну это я уже никак не объеду никакой стороной, ни справа, ни слева. Думаю, направлю машину как раз на этого ребенка и тормозить. Всеми и ножными тормозами и ручными, и стал переключаться на меньшую скорость. У меня машина запрыгала, такой шум подняли. Я покосился на окна, у хозяв-то. Они все к окнам прилипли, там женщины в основном были.
И все ж я остановил машину и потащился. Девчушка стоит немного впереди, ну значит, думаю, я до него не доехал. Посидел, посидел, думаю, а все же опасно, а вдруг он все-таки попал мне под колеса. Вылазию из кабины, подхожу, смотрю, ну с метр я машиной не доехал. Хватаю его на руки, давай с ним плясать, обрадовался. Спросил эту девчушку-ту, по-немецки «где ваша мать?». Ведь я по немецкой территории ехал. Она поняла меня, показывает, до домика ближнего, вот-тут мать ее. Я махнул рукою, выходите ко мне на дорогу. Ну, тут сразу женщины набежали. Я давай все запасы свои, ну там у меня конфеты, печенье, хлеб. Все это выгружать и к ногам этой девчушки складывать. Подошел какой-то старичок, поздоровался мне по-русски. Я глаза вытаращил, а где ты русскому-то научился? Он говорит: «я в четырнадцатом году попал в плен к русским, два года был в плену». У нас, у русских. Я старался хорошо научиться.
Ну, я обрадовался, что теперь легче с ними объясниться, с этими женщинами. И с помощью этого немца я объяснил как колхозы создавали мы, что получилось от нашего колхоза. Что в следующих селах-колхозах.
По поводу надвигающейся войны, ну разговор-то шел. Скоро все равно будет, а тем более двоюродный брат у меня он кончил офицерскую школу, присвоили ему звание лейтенанта артиллерии в городе Лида в Белоруссии.
Вот этот двоюродный брат приезжал в мае месяце в отпуск. Он шепнул, уехал. И только, видно, он в свою воинскую часть приехал, война то и началась.
Из крупных сражений: Одер форсировали. Ну, я так всю войну шофером был.
Одер он разлился на целый километр, и наши два орудия выдвинуты были на прямую наводку. Они отстреляли, израсходовали все свои снаряды, позвонили. Подвозите нам снаряды.
И методический обстрел из миномета был, ровно секунда в секунду, мина перелетала. И на бугорочке, где шоссейка проходила, взрывалась эта мина. Методически, ровно через одну минуту. И вот нужно было проскочить это. Нас выстроили и спрашивают: «желающие, кто желает везти снаряды?»
Когда меня нагрузили, а нужно было бугорочек перевозить, где мины…
А когда война кончилась тут уже меня писарем, старшим писарем.
И Кенигсберг брали. Вот самое начало. Гитлер приказал побросать всю технику и вывести солдат из окружении. Там они двигались колонной в десять или двенадцать рядов. Они просто поливали все из автоматов. У них так у одного патроны заканчиваются, он так вправо поведет и на его место другой становится.
На фронте были люди разных национальностей, и татары и другие. Раньше никаких различий не было.
Нас отучали от бога, 37 год, колокола сбрасывали с церкови.
Случаев дезертирства? В учебном полку, одного. Он самострел, в руку раненый был. СМЕРШ докопался, что он самострел и сам себя ранил, присвоил звание. Его судили. Нас выстроили весь полк, там вырыли могилку и около могилки поставили его, этого самозванца. На наших глазах десять человек стреляли. Расстреляли его.
В перерывах, на отдыхе машину просмотришь всю. Американская машина, я ее изучил до болтика до гаечки.