И так, с боями, 25 января 1945 года мы вступили в город Мариенбург. Был вечер. Бои шли целый день и не прекращались. Наши пушки били напрямую. Было уже темно, наши прорвались в город. Враг засел в каменных домах. Начались уличные бои. Стреляли отовсюду – из окон домов, чердаков, с подвалов. Вдоль улиц стреляли из пулеметов. А из крепости, что находилась в центре города, по нам вела обстрел вражеская артиллерия. Город Мариенбург по карте обычный город с церковью в центре города. А на самом деле этот город еще в X-XII веках был столицей немецких крестоносцев. Церковь и стены, обнесенные вокруг неё, сделаны из красного кирпича толщиной не менее одного метра и высотой не менее 3-х метров. Даже наши танки «Т-34» прямой наводкой не могли пробить стены. Уличные бои шли не менее двух месяцев, хотя приказ Верховного Главнокомандующего о взятии города Мариенбурга был объявлен 28 января 1945 года. Немцы засели в крепости, и выбить их было невозможно. Немцы из города были выбиты, но закрепились в крепости. Через день нашему батальону был дан приказ: «Штурмовать крепость». Мы подошли к стенам крепости, но из батальона осталось всего лишь 27 человек. Батальон был расформирован. В 11 часов 26 января 1945 года на другой день вступления в город, я получил задание – дать связь в 8-ю роту, в которой я служил до этого. Бежать пришлось вдоль улицы. Бежать по дороге было невозможно, т.к. со стороны крепости вели беспрерывный пулеметный огонь. Пришлось бежать по кювету и немцы меня засекли, хотя я бежал в пригнувшись. Первая автоматная очередь по мне прошла мимо, пули пролетели-прожужжали около головы. Упал, дополз до толстого дерева–бука. Снял автомат, а противник стреляет по мне не останавливаясь. Вроде засек. Стреляли со 2-го этажа дома через дорогу. Дал очередь. Больше стрелять не стал – бесполезно. Надо выполнять задание. Ползком, по-пластунски вперед. Автомат забросил на спину, аппарат телефонный тоже на спине. Катушка рядом, подтягиваю ее рукой. Ползу, не останавливаясь. И снова бьют по мне 2 или 3 вражеских автомата. Слышу–чувствую, пули просвистывают надо мной. Бьют короткими очередями. Прижимаясь к левой стороне кювета, ползу – чтобы не так был заметен. Рукав у шинели прострелен. Осталось ползти немного. Впереди дерево, спрятался за него. Жду удобный момент. До здания, где находятся наши, - 10-15 метров. Стрельба вроде приостановилась. Вскакиваю, и, пригибаясь, повернул к зданию, но добежать не успел. Очередь из автомата, и меня как будто кто дернул за правую руку вперед, и телефонная катушка выпала из руки. Я упал. Быстро поднялся, перехватил катушку в левую руку. Кровь хлынула из рукава. Автомат, аппарат за спиной, катушка с проводом в левой руке. У крыльца дома приподнялся, чтобы открыть двери и еще очередь по мне, но выше головы. Все пули в стену и рикошетом отлетели на меня и около. Ползком заполз в здание, ко мне подскочили солдаты. Взяли катушку, сняли с меня автомат, телефонный аппарат. Аппарат был прострелен, но быстро его восстановили. Связь со штабом батальона заработала. Разрезали на мне рукав шинели, гимнастерку, перетянули мне руку выше ранения, кровь пошла медленнее, перевязали руку. Пуля прошла через локоть правой руки, была прострелена лучевая артерия и поврежден нерв, кисть руки перестала работать, в пальцах я потерял чувствительность. Но главное, – остался я жив. Ребята помогли мне подняться. Голова кружилась, видимо, потерял много крови. Посадили меня на диван. Время было 12.15 часа дня. Через некоторое время пришли Командир батальона Н.В. Мочулов и командир взвода связи лейтенант Чеботаренок. Пришли они из других дверей, со двора. Я хотел подняться с дивана, но не мог. Вроде рванулся и упал обратно на диван. При мне комбат сказал командиру взвода, чтобы все связисты были награждены. Дал распоряжение, чтобы меня сопроводили до санитарного взвода, и, повернувшись ко мне, спросил: «Идти сможешь?». Еще немного посидели и я начал вставать, поднялся. Дали мне сопровождающего нашего связиста Иванова Петерина (тоже из Пскова). Он взял меня за локоть левой руки и мы вышли на улицу в другие двери, во двор. Прошли не более десяти метров, как прозвучала автоматная очередь, и Иванов диким голосом закричал: «Мама!». Я оглянулся, он волчком крутится на коленях. Откуда взялась сила? Я рванулся вперед. Недалеко стоял белый кирпичный домик-сарай, и я заскочил в него. Санинструктор Иванова перевязал и волоком утащил его в здание. В сарае стояли пустые бочки из-под горючего. Сидел долго, часы мои остановились, видимо, где-то ударил. Слышны были автоматные очереди. Через некоторое время установилась тишина, и я решил вылезти из-за бочек, к дверям. Подошел к левому косяку дверей – и неожиданный одиночный выстрел. Пуля попала в косяк, а осколки цементной извести ударили в меня в левую щеку. Отошел в сторону, достал зеркальце из кармана, посмотрел – и на щеке от сильного удара осколков белые пятна. Крови не было, хотя боль была сильная. Стрелял видимо снайпер. Мне повезло. Я от смерти был на 1-2 см. И я ушел опять вглубь сарая, за бочки. Здесь я пожалел, что оставил автомат в здании, но на ремне были 2 гранаты. Достал гранаты, ввернул в них детонаторы, поставил на бочки и стал ждать. В голове уже созрел план. Если немцы ворвутся в сарай, живым не сдамся. У меня есть, чем постоять за себя. Слышу, кто-то бежит. По спине прошла дрожь. Взял гранату в левую руку, если что – чеку я выдерну зубами. К счастью, это был связист из полковой разведки. Я спросил его: «по тебе не стреляли?» Он в ответ «Нэт»! Он был хохол, ростом высокий. Дал мне из фляги глоток вина и кусочек сала, и мы вышли из укрытия. Гранаты я оставил. Он сказал мне, куда идти, где находится санитарный взвод, и побежал дальше. В санвзводе было много раненых. Сидели, лежали в ожидании лечебной помощи. А мне сказали: «если у Вас целые ноги, то идите в медсанбат, он находится от города 4-5 км». Мы втроем двинулись в М.С.Б. Вся дорога была занята транспортом в три ряда. Танки, машины, обозы. Видимо, недавно был артиллерийский обстрел или налет немецкой авиации. Раненые лошади, перевернутые повозки, шум, крики, маты. Мы поднялись на тракт-дорогу, машина собирала раненых и убитых. Подошли и мы. Попросились, чтобы нас взяли. Нам отказали: «Тяжелораненых девать некуда» и посоветовали идти пешком. И только вечером мы добрались до медсанбата. Ждать перевязки пришлось долго, и только уже ночью попал к врачам. Перевязали, положили шину. Встретил раненых ребят из своей бывшей роты, взвода. Немного вздремнул. Утром нас погрузили на бортовую машину и привезли в полевой госпиталь в город Млава. 28 января 1945 года мне сделали операцию, наложили гипсовую – рубашку. Здесь в этом госпитале мне чуть не отрезали руку. Кисть не работала, пальцы не шевелились и потеряли чувствительность. Спас случай: меня вызвали в операционную раньше, чем нужно. Я зашел и сел на скамейку, стоявшую возле дверей. Операционная была большая. Одновременно делали операцию человекам 20-30. Как раз напротив меня, где я сидел в ожидании, делали операцию. От колена до пят правая нога у раненого была перевязана бинтами. Стопа голая. Раненый просит врачей, чтобы ногу ему оставили – не отрезали и шевелит пальцами. Подошел врач, больного уже усыпили – я запомнил слово «Эфир». Раненому развязали ногу, вдоль икры сплошная зелень, значит уже пошло заражение. Ножом, одним махом разрезали кожу ниже колена. Кожу подняли и ручной ножовкой отрезали ногу. Положили её в ведро вверх стопою. Когда кожу стали выравнивать, чтобы зашить, то увидели на колене ещё две раны и обе зелёные. И обратно всё повторилось. У него пальцы на ногах шевелились, а у меня ни кисть, ни пальцы не работают. Мне стало жутко, я воочию увидел, как отрезают ноги, и всё «намотал на ус». Позвали меня, развязали рану. Надо мной большой светящийся абажур, в котором я вижу себя. Подошёл главный врач. Мне накрыли лицо марлей. Одна сестра впереди, другая сзади, у ног. И когда врач сказал: «Эфир», я оттолкнул сестру, сел и сказал: «Я наркоз принимать не буду». Врач на меня строго: «Почему?». Я им: «Вы отрежете мне руку?». Он отвечает: «Нет, мы посмотрим». Я ни в какую и сказал им, что делаете операцию под местным уколом или я не буду делать операцию, и хотел ноги сбросить с операционного стола. Еще пришла врачиха – женщина, они ещё раз осмотрели мою рану и сказали: «будем делать под уколом, но будет очень больно». В общем, сделали мне операцию. Руку оставили. Одна сестра держала левую руку и меня за грудь, другая лежала на ногах. Операцию я чувствовал, даже появлялись боли, когда сшивали артерию и нерв. Все мое тело было в движении, а сам все время смотрел в абажур, как в зеркало. Врач, который делал операцию, разговаривал со мною, задавал вопросы. Я ему за время операции рассказал полностью свою автобиографию. А утром врач пришел в палату с вопросом: «где здесь мой сибиряк?» – и посидел на моей кровати, что-то еще спрашивал, я уже не помню.