Летом 1945 года отца привезли домой на верховой лошади. Ни машин, ни дорог тогда не было, а от станции Просница было 35 км, до областного центра города Кирова – 90 км.
    Жили мы очень бедно. Мать была безграмотная, с утра до ночи работала на колхозных работах и на своём огороде. На её руках было нас четверо малолеток. В колхозах деньги за работу не платили, а за каждый рабочий день ставили палочки – трудодни. В конце года на эти трудодни давали  мешок-два зерна и воз соломы.
    В военные годы практически всё зерно сдавали государству. Кроме этого, жители сельской местности сдавали государству из личного хозяйства молоко, мясо, яйца, картошку и другие овощи.
    Контроль за сдачей продуктов осуществляли налоговые агенты. Они периодически ходили по деревням.
    Производя продукты питания, на селе голодали. Зимой с 1943 на 1944 год ночью к нам прибежали плачущие дети-дошкольники из соседнего дома - Галина и Алексей. Рыдая, они рассказали, что у них умерла мама. Мать - Суслова Анна, умерла с голоду. Её муж – отец детей Галины и Алексея погиб на фронте.
    Детей от нас взяли и поместили в детский дом в селе Каринка.
    Я хорошо помню, как в трех, четырехлетнем возрасте мы ходили с мамой и собирали (сдирали со стеблей) семена щавеля, крапивы и лебеды. Мать сушила, растирала и из этого пекла хлеб. Это были какие-то черные лепешки. С такими лепешками, на противне, мать вышла встречать отца.
    Прекрасно помню, хотя мне тогда было 4,5 года, отец с костылями сидел на высокой лошади черной масти. Мать приподняла на руках противень с черными лепешками и отец, увидев, сказал: «Ой, какой вы хлеб-то едите!» И тут же, не слезая с коня, достал из вещмешка буханку белого хлеба и подал матери. Тогда я впервые увидел, а потом и попробовал хлеб.
    Практически такой уровень жизни был до 1954 года. 
    Осенью после уборки урожая – ржи, ячменя, овса, мы, дети, собирали на полях колоски этих зерновых и сдавали их в колхоз на склад.
    Весной на полях, с которых с осенью прошлого года была убрана картошка, мы искали и выкапывали замерзшие и раскисшие клубни и из них пекли лепешки.
    Также весной, до пахоты, на полях, где в прошлом году была убрана рожь вырастали песты – растения с шишковидной головкой. Их мы собирали и жарили с яичницей. 
    Летом мы, пацаны, лакомились репейной сердцевиной. Правда, губы и рот становились черными, но других лакомств для нас не было.
    После объявления об окончании войны, когда все праздновали это событие, к нам в деревню из соседнего совхоза «Ардашевский» на грузовой автомашине ЗИС-5 приезжали работники совхоза, в основном женщины, усаживали нас в кузов и катали по деревне. Все ликовали. 
    После возвращения с фронта отец был избран председателем местного колхоза, но по состоянию здоровья проработал недолго. В результате ранения левая нога ниже колена была ампутирована, и он передвигался на костылях. Выполнял в колхозе различные работы. Помню, он смастерил из дерева трещётку для отпугивания волков от пасущихся лошадей, коров, овец и свиней. Плел корзины из корешков ели и пихты. Одна из корзин до настоящего времени служит для сбора ягод и фруктов с дачного участка. Впоследствии работал мельником на водяной мельнице в деревне Ходыри, в 4-х километрах от деревни Кулибинцы.
    30 мая 1947 года мать испекла в русской печи пирожков, шанег и хлеба, наложила полную корзину (которая до сих пор сохранилась) и стала посылать меня отнести это к отцу на мельницу. До этого я много раз бегал туда, но на этот раз, видя, что это будет тяжело, закапризничал и не пошел. 
    После обеда из деревни Ходыри верхом на лошади приехал мужчина и сообщил, что отец тяжело болен.
    Старший брат Тимофей в это время пахал в поле, распряг лошадь и поехал верхом к отцу на мельницу. Отца привезли на телеге, он не вставал, вынесли и положили на кровать в сенях.
    Доктор был только в селе Селезениха соседнего Зуевского района в 7-ми километрах от нашей деревни. Звали его Арсентий. Брат Тимофей съездил за ним на лошади. Доктор осмотрел, прослушал отца и ничего утешительного сказать не смог.
    Отца из сеней перенесли в избу на лавку у окна. Мать сварила из крахмала кисель и покормила его с ложки. Помню, я подошел к отцу, он меня погладил по голове. Мне не было тогда 6,5 лет. На следующее утро 31 мая отца не стало. Причиной его смерти явилась прободная язва желудка. Ему было 47 лет.
    Вот всё, что я знаю и помню о моём отце.
    Впечатления от увиденного и пережитого в детстве и юности в деревне, условиях жизни и труда крестьян, а также из истории крестьянства, особенно женщин в России, оказали на меня определяющее влияние при создании проекта Комплекса Памятника как своей исчезнувшей деревни Кулибинцы, так и исчезнувшим деревням России.