Николай
Павлович
ПОДЕЛИТЬСЯ СТРАНИЦЕЙ
История солдата
тогда этого не осознавали.
Подходил и наш черёд идти на службу. В начале декабря 1942 года мы, родившиеся в 1925 году, по повестке военкомата были призваны на военные сборы в село Бестюба. Через двадцать дней мы вернулись домой. А 25-27 декабря я и шесть моих ровесников получили повестки о прибытии в Джетыгаринский объединённый районный военный комиссариат 5 января 1943 года. Это произошло впервые в стране, по постановлению Государственного Комитета Обороны СССР призывались в армию парни 17 лет. И такого же возраста позже призывалась молодежь 1926, 1927 и 1928 годов рождения. Фронт требовал людской резерв и новых жертв. Война есть война. И не случайно несколько позже поэт и композитор написали песню, которая стала популярной в народе от Запада до Востока, от Юга до далёкого Севера, и назвали её "Мальчишки":
Рисует узоры мороз на оконном стекле,
Но нашим мальчишкам сидеть не по нраву в тепле-
Мальчишки, мальчишки несутся по снежным горам,
Мальчишки, мальчишки, ну как не завидовать вам!
Мальчишки, мальчишки несутся по снежным горам,
Мальчишки, мальчишки ну как не завидовать вам!
На вечере школьном задорные вальсы звучат,
Впервые робея, мальчишки глядят на девчат.
Мальчишки, мальчишки вдруг сердце забилось в
груди,
Мальчишки, мальчишки, что будет у вас впереди?
Мальчишки, мальчишки вдруг сердце забилось в груди,
Мальчишки, мальчишки, что будет у вас впереди?
Когда протрубили тревогу в родимом краю
Застыли мальчишки в суровом солдатском строю.
Мальчишки, мальчишки, вы первыми ринулись в
бой,
Мальчишки, мальчишки страну заслонили собой.
Мальчишки, мальчишки, вы первыми ринулись в бой,
Мальчишки, мальчишки, живыми вернитесь домой.
Плывут в океане, летят высоко в небесах
Солидные люди с мальчишеской искрой в глазах
Мальчишки, мальчишки, пускай пролетают года
Мальчишки, мальчишки, для нас вы мальчишки
всегда!
Мальчишки, мальчишки, пускай пролетают года
Мальчишки, мальчишки, для нас вы мальчишки
всегда!
Для нашей семьи, как и для всех, новый год начался неудачно, тем более, что через несколько дней меня надо было провожать в армию. И эти мои последние дни, проведённые дома, стали для меня неплохой школой жизни. Отец мой, Павел Прокопьевич, инвалид Первой Мировой Войны, георгиевский кавалер, давал мне конкретные советы как вести себя в бою. Конечно, эта война, в которой использовались современная скоростная бронированная техника, автоматическое оружие, да и другая тактика ведения боя, совсем не похожа на ту, в которой воевал отец. Однако, советы отец давал полезные и дельные, и я их не только запомнил на всю жизнь, но и успешно использовал на практике. Слова, которые он произнёс на прощание: «Сынок, Коля, прошу тебя, не опозорь нас с мамой, нашу семью, не будь трусом. Нам будет очень горько за тебя». На том мы и расстались.
Перед отъездом я сделал подарок старшей сестре Дусе, - собственноручно из пятикопеечной монеты выточил кольцо с сердечком посередине, и подарил его в день своего отбытия. Дуся работала заведующей начальной школой села и была признанной собеседницей для жителей села, особенно женщин. Что нового на фронте, как бьют фашистов наши доблестные красноармейцы, а потом пошли и более серьёзные разговоры о потерях советских сёл и городов, о гибели наших земляков.
Накануне моего отъезда отец с матерью приготовили скромный ужин, пригласили своих и моих друзей и соседей. Вечер был хмурым, а наказы были главными: бить фашистов покрепче, и поскорее вернуться домой живыми. Многие наказы и советы я запомнил на всю жизнь. Вот, например, один из них: сестра Дуся была очень опрятной девочкой, тому учила и меня, часто говорила, что носовой платок носят в левом кармане брюк, а правой рукой мы здороваемся, берём различные вещи. Это я запомнил и исполняю и сейчас.
Итак, январь 1943 года. Мой старший брат Ваня, лейтенант, кавалерист действительной службы, а теперь заместитель командира эскадрона по политчасти близ города Владивостока. Он ещё не знал, что его брат Коля тоже призван в армию, но уедет на запад, а после и на восток.
Утром 5 января нас, шестерых парней, провожало всё село. Зима была суровая, многоснежная. Вместе со мной уезжали Жылкайдаров Абильда и ещё четверо ребят. Трое саней с упряжкой по лошади уехали из села. Рыдания матерей мы долго ещё слышали. Как позже писала мне сестра Дуся, наша мама упала в обморок, её с трудом отходили дома. Ведь мы, дети, уходили на страшную войну. Забегая вперёд, скажу, вернулись домой Жылкайдаров Абильда - инвалид второй группы и я. Остальные четверо погибли на фронте. Вечером мы прибыли в военкомат г.Джетыгары. Нас, новобранцев, разместили на жильё в клубе горняков имени Артёма. Спали на полу в одежде, положив под головы свои мешки, в которых были продукты. У меня было пару вёдер сухарей, три колеса колбасы домашней и два больших куска сала, разрезанные на четвертины (примерно около трёх килограммов). В повестке было записано "иметь с собой продуктов питания на пять дней" до прибытия в воинскую часть. Прожили здесь мы двое суток. Собрали призывников из двух районов, и на своих санках из сёл мы уехали на станцию Бреды, разместили нас на ночлег в каком-то клубе. На второй день распределили по группам и во второй половине дня повели пешком строем на железнодорожный вокзал. На путях стояли теплушки, свистели паровозы "ОВ", (называли их овечки). Мы впервые увидели поезд. По команде офицеров начали грузиться в вагоны-теплушки - двухъярусные нары и посредине печка - буржуйка. Мы, односельчане, забились на нижние нары и держались вместе, потому что городские парни не имели мешков с продуктами, а потому "охотились" за нами. Вот что произошло в первую же ночь в пути: у двух ребят своровали мешки с продуктами. Утром мы, ребята сельские, объединились и предупредили городских, что можем и побить, нас было значительно больше. На второй день мы приехали на станцию Шумиха Курганской области. Выгрузились из вагонов и маршем вышли за село, где были построены вблизи леса землянки, там нас и разместили. Здесь мы пробыли дней пятнадцать-двадцать. За это время нам выдали солдатское обмундирование: шинель – «матушку родную», как шутили в те времена: «Солдат, ты что постелил себе на нарах?» - «Шинель». - «А что положил под голову?» - «Шинель». - «Чем ты укроешься?» - «Шинелью». Вот она такая, солдатская душегрейка. Получили брюки-полугалифе, гимнастёрку, ботинки с обмотками, портянки и нижнее, чуть утеплённое бельё - кальсоны и рубашку, и, конечно же, будённовский шлем. И что тут было. Мы не узнавали издалека, а иногда и поблизости своих друзей-земляков. Все одеты в одинаковые одежды, как цыплята из инкубатора. Вот было потехи! Потом привыкли, узнавали по фигуре, росту и манере ходьбы. Потом снова маршем на железнодорожную станцию, погрузка в теплушки и менее, чем через сутки, мы прибыли на станцию Чебаркуль Челябинской области. Разместили нас в пригороде в аналогичные землянки. Нары двухъярусные из берёзовых и сосновых жердей, матрацы и подушки набиты сеном, потолок из таких же жердей. Зима была суровой, снежной. В шесть часов утра - подъём. Вставая с постели, порой отряхивали шинель от снега. Надев брюки, гимнастёрку, мы выбегали на улицу на зарядку, а через пятнадцать минут умывались снегом, растирались полотенцем и бегом в казарму. Такая закалка организма солдат была очень полезна. В этом мы убедились, когда следующую зиму проводили в окопах Украины, и почти никто не заболел и не заработал простуды. Здесь нас распределили по подразделениям: отделение, взвод, рота, батальон, полк по номерам. Представили наших командиров. Началась настоящая армейская жизнь. Меньше было теоретических занятий и значительно больше в поле, физические нагрузки, марши, полоса препятствий и её преодоление. Всё это требовало больших затрат человеческой энергии. А где она у нас, юнцов, хилых, физически ещё не сложившихся. Великой бедой было то, что мы систематически недоедали, просто голодали: утром каша пшённая, двести граммов хлеба и стакан чуть сладковатого чая. Обед - светлая вода, в которой плавает мёрзлая картошка, несколько ломтиков или турнепс, граммов 100-150 какой-то каши и 200 граммов хлеба. Вечером - подобие утру... Нашему терпению пришёл конец. Ночью после отбоя три-четыре солдата брали вещмешки и уходили в полковую конюшню, там брали круги жмыха подсолнечного, приносили в казарму, и каждому солдату под одеяло попадал его кусок. Мы тихо, молчаливо, с великой жадностью уплетали "второй ужин". Бывали "злые" дежурные офицеры, которые появлялись в казарме, и раздавался громовой командирский голос: "Ну, свиньи, опять жрёте жмых, вонь какая!". При построениях на плацу стали чаще раздаваться крики солдат: "Отправьте нас на фронт, мы погибнем за Родину. Не хотим умирать здесь от голода". Но положение не изменялось. Домой я написал первое письмо, сообщил свой воинский адрес.
Ушёл первый солдатский треугольник и в нём, конечно же, я не написал, что служба тяжела и голодна. Но с сестрой Дусей мы условились, если после фразы «жизнь в армии нормальная» стоял знак плюс, то значит условия терпимые. Если же минус – дела плохи. И потому уже после первого же письма я получил посылку. В ней кусок сала, колбаски колесо, пачка махорки, но я тогда ещё не курил, потому сменял её на пачку сахара у сержанта-курильщика, шерстяные рукавицы, как я полагал, связанные отцом, с одним пальцем для стрельбы. Но мы тогда ещё не приняли присягу, потому оружие с боевыми патронами нам не доверяли и в наряды по охране объектов мы не ходили. Это было чуть позже. Восемнадцатого апреля 1943 года мы принимали Присягу на верность Родине и народу. Было торжественно, играл оркестр и значительно лучше был обед.
Здесь, в Чебаркуле, мы пережили те события, которые происходили на фронте: разгром немецко-фашистских войск под Сталинградом. Ура! Это было воспринято с восторгом и гордостью за Великую Победу!!! Другое, не менее важное событие – введение новых воинских званий офицеров и формы одежды солдат, сержантов, офицеров и воинских знаков их отличия. Этот тоже исторический факт, пожалуй, мобилизовал нашу армию на новые подвиги во славу любимой Родины – Союза советских Социалистических Республик.
Но и тут, в городе Чебаркуле, пришло спасение, откуда мы и не ожидали. Нас выстроили в казарме, и командир роты объявил, что к нам прибыли «покупатели» из Тюмени, офицер и несколько сержантов, они будут отбирать солдат на курсы младших командиров по различным видам войск. Строй распустили. Вдруг ко мне подошли лейтенант с сержантом и попросили составить список ребят, желающих обучаться в полковой школе по подготовке стрелков из противотанковых ружей (ПТР).
Это задание я принял с удовольствием, сразу внёс в список своих земляков и себя. Все ребята имели семь классов образования. Работу провели быстро. Была дана команда «Выходи строиться на обед». После обеда выстроили роту, зачитали список отобранных в команды. После нам приказали сдать постельное бельё, другое имущество и отправили маршем на железнодорожный вокзал.
Утром следующего дня поездом в теплушках мы прибыли в Тюмень. С железнодорожного вокзала группы солдат разошлись по своим частям. Мы прибыли в расположение первого батальона 33 полка противотанковых ружей на окраине города. Здесь мы увидели настоящие воинскую дисциплину, организованность, чёткий уставный порядок во всём, от казармы до учебно-полевых занятий. Офицеры, сержанты были энергичны, со спортивной выправкой. Это нам, новичкам, сразу понравилось. В течение месяца нам давали щадящую нагрузку, потому, что мы были слабы здоровьем, истощены, а через месяц мы обрели силу и бодрость. Питание по так называемой девятой норме: утром 300 граммов белого хлеба, каша, сладкий чай и 12 граммов масла. Обед: первое - на мясном бульоне, второе – каша или мучное с мясом и компот, 300 граммов хлеба. Вечером сытная каша , 300 граммов хлеба и кружка сладкого чая. Это далеко не сравнимо с тем, что мы пережили в городе Чебаркуле. Так или нет, но до нас дошли слухи, что в город Чебаркуль приезжала комиссия из Москвы, и командира дивизии и других старших офицеров отдали под военный трибунал за вредительство. У нас пошла напряжённая солдатская выучка. Не только теория, классные занятия, но и строевая, спортивная, тактическая подготовка. Май месяц занимались вблизи города, а в июне выехали за город в летние лагеря на Андреевское озеро, Оно было примерно три километра в длину и столько же в ширину. Вокруг него стояли палатки, где разместились три полка, три училища. Здесь лесные поляны, учебный полигон - всё было отдано нам для усиленной боевой подготовки. Тактические занятия, марши днём и ночью боевые стрельбы из всех видов стрелкового оружия, в том числе и немецкого. Этим надо было владеть, и за пять месяцев мы стали закалёнными, сильными, способными бить фашистов. Перед выпуском в сентябре прошли учения, в которых приняли участие танки, самолёты, орудия. Это была игра, хотя стрельба, бои шли за захват позиций «противника» холостыми патронами, взрывпакетами. По-настоящему отработали трое суток и днём, и ночью. После возвращения в город нашу роту направили на уборку картофеля для полка, примерно в тридцати километрах от города, и там произошло ЧП. После прибытия на огород нужно было ещё сделать несколько шалашей-навесов для ночёвки. Два взвода отправились с местными лесниками провести санитарную рубку молодого леса. Эти жерди нужны были для шалашей. Когда группы солдат во главе с офицерами отошли к лесу примерно на километр от нашего расположения, разразилась сильная гроза. Группа солдат человек 25-30 увидели под большой раскидистой сосной копну сена и бросились к ней. В это время прогремел хлёсткий удар молнии. Могучая сосна закачалась, и из-под неё с криком выбежали солдаты. У копны лежали несколько человек, поражённых ударом молнии. Врач медсанбата и офицеры бросились к месту трагедии. Один солдат лежал без каких-либо признаков жизни, а девятнадцать человек корчились от боли, ожогов, которые получили. Солдата спасти не смогли, а троих с большими ожогами пришлось отправить в госпиталь, возвратились в часть они через месяц.
Здесь в учебном полку со мной произошло событие, которое может быть, так я полагаю, однажды спасло мне жизнь. Служил я честно, добросовестно, как и все, или почти все, молодые парни. Армия делала нас настоящими мужчинами: развивала силу, выносливость, мужество, стойкость, преданность Родине и своему народу, Ведь мы дали присягу на верность своему отечеству, и теперь все старались исполнять. Служба давалась мне сравнительно легко. Прежде я не был «рыхлым», этому учили меня отец - мужественный, волевой, и брат Ваня – кавалерист, стройный, энергичный, уверенный в своих продуманных действиях. И конечно, в поддержке любимой сестрички Дуси – спокойной, уравновешенной, стройной, доброй и красивой, такой она осталась для меня на всю жизнь. Строгой армейской дисциплины не боялся, успевал и в теории, и в практике, стрелял отлично, умел владеть любым оружием, наверное, передал интерес к нему отец – охотник-любитель.
Так вот, о событии в учебке полка. Однажды весной дежурный по летнему лагерю разыскал меня и представил молодому лейтенанту..., фамилию которого я не знал, да и не положено было. Он представился корреспондентом дивизионной газеты, а поскольку я был секретарём комсомольской организации роты, членом комсомольского бюро батальона, то ко мне у него были вопросы о службе и работе с бойцами. Когда дежурный ушёл от нас, разговор лейтенант перевёл на другую тему. Он оказался работником военной контрразведки «Смерш». Мне предложил быть негласным работником этого ведомства в нашей роте. Нет никакого секрета в том, что в любые времена, особенно в период войны между странами и народами, усиленно работала вражеская разведка, были шпионы, дезертиры и предатели. Понял, что мне вменялось в обязанность о всех нездоровых проявлениях сообщать только этому лейтенанту, с которым мы будем встречаться периодически в назначенное время и месте. Скажу сразу, здесь, в Тюмени, никаких казусов не происходило. Правда, одного солдата по фамилии Ткачёв отчислили из батальона за то, что он постоянно воровал у солдат всякие мелочи из тумбочек, когда бывал дневальным по роте. Ведь мы весь день были на занятиях в поле или на плацу. Он ворованные вещи продавал на базаре, который был в двухстах метрах расположения от батальона. А вот на фронте дело было…. Об этом потом.
Учёбу мы закончили. В начале октября 1943 года в один из дней на плацу выстроили батальон по-ротно и объявили приказ командира дивизии о завершении курса учебной военной подготовки и присвоении сержантских званий. С завтрашнего дня будет получено новое обмундирование с погонами и знаками отличия и подготовка к отправке на фронт. Отдать надо должное командирам, прежде всего младшему лейтенанту Рубинчику. Он жил с семьёй в городе, я же был его связным и по тревоге бегал несколько километров с донесением. Иногда по выходным он приглашал меня домой на чай. Очень обходительная у него была жена. Угощали домашней едой. Конечно, я был стеснительным, да и питание у нас было отличное. Но важно то, что командир взвода и дома, и на занятиях по-отечески относился к нам. Часто говорил: «Сынки, не ленитесь, учитесь хорошо владеть оружием. Закаляйте себя, ведь враг у нас очень коварный и сильный. Мы должны его одолеть».
Для нас дорога на фронт была открыта. Не знаю, кто из наших ребят-солдат как поступал, я же написал письмо-треугольник домой и сообщил, что по этому адресу писем больше не пишите. Меня направляют в военное училище в город Казань, года устроюсь, напишу. И следующее моё письмо, полагал я, они получат, когда я буду ранен или, если погибну, получат похоронку. Это наверняка произойдёт через несколько месяцев, и мои дорогие родители, братья и сёстры в своих тревогах уже как-то себя подготовят к тому, что я за это время мог и погибнуть. Старшему брату Ване, он служил на Дальнем Востоке близ Владивостока, написал я ранее и сообщил, что учёбу мы завершаем, и предстоит отправка на фронт. В скором времени получил ответ. Надо сказать, что в военный период письма, особенно солдатские, военные, доставлялись очень быстро. А вот в последние времена они стали продвигаться значительно хуже, нежели в Петровские времена на тройках. Так, в письме мой дорогой старший брат писал: «Коля, братишка мой, лучше б я уехал на фронт. Я прослужил действительную службу, я старше тебя и опытнее. Береги себя, возвращайся с победой». Я ему ответил: «Спасибо братик Ваня за советы и пожелания. Служи на Востоке, не пускайте японцев. А на Запад поеду я. Если погибну, знаю, для семьи нашей, любимых родителей, братьев и сестёр будет невосполнимое горе. Всё пройдет, а у тебя семья, любимая жена, дети. Служи на Востоке, береги себя для семьи своей. Так судьба наша распорядилась».
Воинский эшелон двигался на Запад, и чем дальше, тем больше ощущалась близость фронта: чаще встречались эшелоны с танками, артиллерией, другими военными грузами и продовольствием. А на Восток шли санитарные поезда. Война - это жернова, которые перемалывают не только технику, но и людей, убивает и калечит не только военных. Чаще стали задержки на станциях, впереди фашистские самолёты разбомбили железнодорожные пути, и мы ожидали их восстановления несколько часов. Перед выездом из города Тюмени к поезду подошел «корреспондент газеты», нашёл меня, уже в чине старшего лейтенанта он тоже ехал на фронт. Он мне дал только одну установку, что моя кличка «Карпенко», и о нашей связи в работе на фронте будет знать только командир батальона, в котором мне придется служить. Позже я понял, что это действительно так, потому что по личному приказу командира батальона на фронте мне пришлось выполнять не одно боевое задание, о чём речь будет позже. Числа 15-17 октября 1943 года наш эшелон прибыл вечером в город Харьков. И по дороге, и здесь вокруг стояли остовы разбитых зданий, печные трубы жилых домов, остовы зданий крупных предприятий: фабрик, заводов и пр. Это следы жестоких недавних боёв.
Нас тут же выгрузили из вагонов и в темноте ночи, маршем ушли через разрушенный город в пригород, кажется, назывался он то ли Быковка, то ли Бугаевка. Нас разместили на ночлег в сохранившемся здании школы. Мы группами разместились на полу на любимой и под любимой шинелью. Уснуть ещё не успели, как услышали яростный рёв сирен, выстрелы орудий и пулемётов. А через некоторое время – мощные взрывы бомб в районе железнодорожного вокзала. Наблюдали, как несколько фашистских самолётов попадали в лучи прожекторов, и тут уже вокруг них рвались снаряды, летели трассирующие пули пулемётов и несколько самолётов, объятых пламенем, ухали в землю где–то вдалеке. Мы впервые видели войну, какая она есть.
В течение нескольких дней нас распределили по воинским подразделениям, командиры сообщили, что мы пополнили недавно прибывшую на короткий отдых после длительных боёв 93-ю гвардейскую, Харьковскую, позже Краснознамённую, многоорденоносную стрелковую дивизию, 285-й стрелковый полк, третий стрелковый батальон, роту противотанковых ружей ( ПТР). Мы получили полное боевое оснащение: противотанковые ружья, автоматы (два круглых диска по 72 патрона в каждом), винтовки (больше карабины), пистолеты, гранаты, финки (ножи), противогазы, котелки, баклажки – на ремень для чая, малую сапёрную лопату, вещмешок. В вещмешке несколько пачек патронов для автомата, винтовки и ружья, сухари и 1 банка тушёнки (1 кг.) на двоих на сутки. Я был назначен командиром 1 отделения первого взвода. В отделении восемь солдат, значит, четыре ружья – одно на двоих. Носить-то было нелегко. Вес ружья - 20,5 кг., длина - 2,10 м. Две коробки патронов по десять штук, вес патрона, кажется, 200 гр. Вот такое первоначальное снаряжение солдата, готового к бою. Командиры стали усиленно обращать внимание на наше оснащение. Просили хорошо подогнать одежду, снаряжение. Особое внимание обращали на умение солдат надевать портянки, ботинки, обмотки. Догадывались мы: скоро в поход. Через недельку вечером командиры предупредили, ночью будет тревога. Было чуть-чуть как-то не по себе. И действительно в 24 часа прогремела громовая команда дежурного «рота, тревога, подъём, тревога», далее последовала команда командира роты командирам взводов, отделений проверить готовность солдат для выхода на учения, Через пять минут приготовиться для выхода на построение на улице. Здесь состоялась проверка личного состава и снаряжения. Колонны двинулись на площадь села. Всё в темноте, слышен был топот ног и негромкие команды командиров. Стеной стояли колонны воинских подразделений, При подходе к площади увидели на боковых улицах разнокалиберные пушки в упряжке лошадей и целую улицу – походные кухни в упряжках. Заместитель командира дивизии подал команду «смирно, равнение направо», услышали гул мотора автомобиля, и на середину площади въехал «Виллис», последовал рапорт: «Товарищ генерал – лейтенант (Горячев), вверенная вам дивизия построена». «Вольно!». И тишина. Генерал стоял в машине и, кажется, негромко произносил слова, но нам резало ухо. «Товарищи офицеры, солдаты, мы сейчас выступаем на учения. Поход будет нелёгким. В полевых условиях мы будем находиться неделю. Строго выполнять приказы командиров, соблюдать дисциплину и порядок движения. Генерал, командуйте!». «Есть! Правая колонна – направо, прямо шагом марш, левая колонна – налево, вольно». Войска двинулись на учения. Прав был командир дивизии, шли мы неделю. Первую половину шли днём, с небольшими привалами на передышку. Впереди от каждого подразделения шли (ехали) офицеры – квартирьеры, которые к вечеру определяли населённый пункт, где войска останавливались на ночлег. Вечером подъезжала кухня, получали горячую, вкусную, чаще пшённую кашу, булку хлеба на четверых, по банке на двоих американской тушёнки и чай. Утром то же и в поход. Потом нас рассредоточили, шли мы ночью, а днём – или в селе, или в лесу, если встречался по пути, отдыхали. Уже видели эшелоны немецких бомбардировщиков, которые обычно вечерами шли на восток. Иногда уже слышна была артиллерийская канонада. Среди нас были солдаты, которые не раз «нюхали» порох, потому и рассказывали разные фронтовые шутки и анекдоты. Например, бывалые воины по гулу определяют, чей летит самолёт, даже ночью. Советские самолёты, ночные бомбардировщики, гудят ровно, мощно. А немецкие гудят так «ау, ау, ау», как будто говорят, «везу, везу, везу». С земли бьёт зенитная пушка, как говорит «кому, кому, кому?». С самолёта бросают фрицы бомбы, и эхом раздаётся звук «вам, вам, вам».
В прифронтовой деревушке, кажется, село Жёлтое Днепропетровской области, недалеко от железнодорожной станции Пятихатки мы разместились ночью. Утром завтрак и повзводно по полуразбитым домам, сараям и другим помещениям, нас собрали командиры и поставили задачу: сегодня вечером после ужина сбор повзводно, во главе с командирами будем выходить и занимать оборону примерно в километре от села . Мы пришли заменить «потрёпанные» в боях части. Всё это произошло ночью в конце октября, Потому что, хорошо помню, в праздничный день 7-го ноября в 21 час по местному времени было разрешено командованием открыть огонь в сторону обороны противника из всех видов стрелкового оружия в течение одной минуты. Переполох у фашистов был большой. Они открыли ответный огонь даже из орудий. Несколько выстрелов беглого огня. В обороне мы простояли более месяца. Стали распространяться разговоры, что скоро пойдём в наступление. По полевому телефону командиры рот докладывали, сколько имеют в своем составе «карандашей» (солдат), сколько поступило «самоваров» (миномётов) и т.д. Подтягивались силы поддержки, артиллерия, танки, «Катюши», и, конечно же, пополнялся боевой запас всех видов оружия. Командиры ежедневно собирались у командира батальона, полка, и по данным нашей разведки изучали силы и расположение боевых порядков противника, проводили рекогносцировку местности. Такой день настал. Это было 4 декабря 1943 года. В восемь часов утра заиграла первая «Катюша», ударили малая и тяжёлая артиллерия по обороне противника. Это продолжалось около получаса. Затем огонь артиллерии был перенесён в тыл противника по объектам, установленным разведкой, - скоплению войск, техники и штабам. По цепи траншей и окопов, где находились войска, зазвучали команды «в атаку, вперёд!». Но противник открыл ответный огонь артиллерии, миномётами, засвистели пули. Закачалась, застонала Земля. Для нас, новичков, это был ад кромешный. Солдаты выскакивали из окопов, небольшие перебежки, а дальше больше ползком, стреляя в сторону обороны врага, а туда около километра, И этот путь прошли только к вечеру, захватили оборону противника. Командиры стали подсчитывать свои потери. В нашей роте погибли трое, ранено было около десяти человек, в том числе и старшина роты. Командир роты ПТР старший лейтенант Лебединский приказал мне временно исполнять обязанности старшины роты. Мы с ним просто по–человечески сдружились. Почти всегда он держал меня при себе и в окопах, и в наступлениях. Ему лет под тридцать, мне лишь восемнадцать. Его опыт офицера мне во всём помогал: и в обеспечении солдат питанием, боезапасом, и в работе с ними. Главное было не допустить трусости, предательства и тем более дезертирства. Но, как говорится, в семье не без урода. Ночью выпал снег, кругом было белым–бело, тишина. Противника не было, он ушёл, как сообщила разведка, на 30 километров за реку Ингулец. Поступила команда по–быстрому перекусить и вперёд. Сколько видел глаз, слева и справа шли цепи солдат. Вдруг справа услышали перекаты «ура!». Оказалось, по линии фронта на открытом автомобиле ехал командир дивизии генерал-лейтенант Горячев и поздравлял с первой победой и Днём Сталинской конституции. Это ободрило и вдохновило нас. Наступление продолжалось развернутой цепью, потому что противник оставил заслоны. Как правило, лёгкий танк и группы автоматчиков на нём. Нам встретилось несколько таких групп. Но чувствовалась рука командира, завязался бой, через несколько минут появилось звено самолётов, и из глубины нашей обороны пришли несколько танков Т-34. Они с хода подбили один танк, и вместе заслон был уничтожен. Так попеременно поход и бой продолжалось в течение десяти дней. Наш батальон имел, видимо, такую задачу командования, вышел на извилину реки Ингулец, кажется, село Новониколаевка, Там мы заняли оборону за селом. Отрыли окопы, оборудовали боевые позиции, изучили местность. Однажды к вечеру на позиции первой стрелковой роты налетели несколько танков с автоматчиками и порядком «потрепали» её ряды. Отбивались стрелковым оружием, гранатами, были большие потери личного состава, ситуация осложнилась. Фланги батальона были открыты. Правда, слева была река, справа стали теснить фашисты, Через несколько дней вечером меня вызвали к командиру роты. Когда я прибыл к нему, он мне сообщил, что нас двоих вызывает командир батальона. Прибыли. Я ожидал в первой комнате дома, где разместился штаб батальона. Командир роты вошёл один. Через несколько минут вызвали меня. Вхожу, докладываю: «Сержант Ткач прибыл по вашему приказанию». Командир батальона помедлил, как бы осматривая меня. Потом чётким, спокойным голосом сказал: «Сержант, приказываю вам после ужина отправляться в хутор Н-ский и передать мой устный приказ командиру батареи сорокопяток, старшему лейтенанту Колесникову, завтра к шести часам утра вместе с личным составом батареи прибыть в штаб батальона села Новониколаевка. Об исполнении доложить мне сегодня в 24 часа». «Есть, - ответил я, - разрешите идти?». И вышел из комнаты. Подождал командира роты, и мы вместе ушли. Он мне ещё раз разъяснил ответственность задания и предостерёг от возможной встречи с разведкой фашистов. Вернувшись в подразделение, организовал получение питания на ужин. Ко мне подошёл солдат, и мы начали чистить мой автомат. Времени у меня было более четырёх часов, а до хутора было только шесть километров. Но случилось непредвиденное. Чистить автомат мы стали не своим металлическим шомполом, а немецкой цепочкой – кольцами. Просчитались, намотали туго ветошь и оборвали шомпол. Половина его осталась в стволе. Так я остался без автомата. У кого-либо из подчинённых я не имел право взять личное оружие. Выход нашел такой, обратился к друзьям с просьбой дать мне четыре гранаты лимонки. Получив их, хотя мне предложили больше, отказался, ввернул запалы, заправил за пояс. Зашёл к командиру роты, доложил, что иду выполнять приказ комбата. Он спросил: «А где автомат?». Я пояснил ему и показал на гранаты, с тем и отправился в путь. Пароль мне сообщил командир батальона: «затвор», отзыв – «автомат». Родина моя - степной Казахстан, потому ориентировался по звёздам. Полпути шёл по-над речкой. Присяду, прислушаюсь, тихо. Поднимаюсь и трусцой на носочках вперёд. В обеих руках по гранате. Чека расправлена, остаётся лёгкий рывок зубами и можно бросать. Через четыре – пять секунд она взрывается. Я должен успеть броситься на землю, если не срежут из автомата. Вот так я пробежал без проблем. В десять часов передал приказ командира батальона командиру батареи – и в обратный путь. В одиннадцать тридцать доложил командиру батальона о выполнении приказа. Зайдя с докладом к командиру роты, узнал, что получен приказ командира полка, завтра в шесть утра отходить к селу Новгородка. Наш батальон ушёл далеко вперёд, и немцы взяли нас в «мешок», полукольцо с флангов. Отступление шло с боем. Артиллеристы прибыли вовремя и палили из пушек в темноте в сторону противника, ориентируясь на вспышки их выстрелов из танков или орудий. До рассвета был кошмар, снаряды рвались в ночи, грохоча и ослепляя, слышны были крики раненых и ржание лошадей, но паники не было, потери были. Вышли к назначенному пункту организованно, на ходу отбиваясь от наседавших фашистов. Бой за село шёл до вечера, потом по приказу ушли за речку и заняли оборону на холмах, где простояли до 15 января 1944 года.
На фронте тоже бывали необычные события. Одно из них произошло 31 декабря 1943 года. Для войск второго Украинского фронта прибыл эшелон с новогодними подарками из нашего родного Казахстана. Возглавляла делегацию Народная артистка СССР Куляш Байсеитова. Конечно, ни членов делегации, ни артистов мы не видели. Фронт перед нами. Мы посылки получили вечером, и сколько было радости! Письма читали коллективно. Попадались и на казахском языке. В роте был один казах из Чимкента, его просили громко читать и переводить. Это он делал с удовольствием, как мог. В посылках были такие дорогие, приятные мелочи: тёплые вязаные из шерсти носки, рукавицы с одним пальцем на правой руке для удобства вести стрельбу из оружия, кисеты, вышитые узорами, с табаком, носовые платки и пр. Мы предавались воспоминаниям о родственниках, о родных краях. Но особенно трогали наши молодые души тёплые слова обращения к нам, воинам, пожелания здоровья, выдержки, быстрейшего разгрома фашистских войск, освобождения Родины от врагов и живыми вернуться домой. Тоска по дому, родным, по малой Родине не давала покоя. Как в песне, я так к себе «домой хочу, я так давно не видел маму».
Радости наши быстро улеглись. Поступил приказ командира батальона, в 20 часов на участке нашей обороны из тыла противника возвратятся три разведчика, необходимо обеспечить огнём переход их через оборону немцев. Была подана команда: приготовиться к бою. В точно назначенное время появился один разведчик, быстро пробежавший нейтральную зону. Два других, ведя стрельбу из автоматов, перебежками двигались к нам. Мы открыли огонь из стрелкового оружия по обороне противника. Один из разведчиков был ранен. К нему отправили трёх автоматчиков, и они под прикрытием нашего массированного огня вынесли раненого и здесь же оказали первую помощь и отправили в медсанбат. Фашисты усилили миномётный огонь. Одна из мин разорвалась у траншеи, и был смертельно ранен наш командир роты ПТР старший лейтенант Лебединский. В 22 часа мы его похоронили на окраине села под автоматно-пистолетный салют. Командиром роты стал единственный командир взвода младший лейтенант, фамилию не помню, да он этого и не заслужил.
Ровно в 24 часа по приказу командиров из всех видов стрелкового оружия по обороне врага (примерно 400 метров) был открыт шквальный огонь, длился одну минуту. Полетели ракеты, и всё утихло. Но немцы продолжали пускать ракеты и постреливать, видимо, порядком поволновались. Мы нарушили их покой.
Через два дня со мной случился ещё больший курьёз. Исполняя обязанности старшины, организовал доставку ужина, проверил по траншее размещение солдат и их дежурство. Когда я возвратился в свой «обустроенный» окоп при траншее, где мы размещались с фронтовым преданным другом сержантом Истоминым, к нам пришёл младший лейтенант, исполняющий обязанности командира роты и пригласил меня пойти на правый фланг уточнить связь с соседним подразделением. Когда мы отошли от солдат, он мне сказал следующее: «Я уже был однажды ранен, не хочу умирать. Скоро пойдём в наступление, я приду к тебе в 24 часа, мы пойдём по траншее, там есть пустой окоп. Ты выстрелишь из пистолета мне в ногу, я – тебе, и пойдём в медсанбат. Согласен?». «Ладно», - ответил я. Мы разошлись. Я вернулся к своему другу и рассказал, что произошло. Мы задумались. И говорю Истомину: «Василий, прошу тебя, чтобы ты стоял около нашего окопа, я буду в нём, спать не будем. Как только подойдёт младший лейтенант, я из автомата застрелю его». На том и порешили. Через некоторое время по траншеям обороны проходил и беседовал с солдатами заместитель командира батальона по политчасти. Я обратился к нему, доложил о случившемся и заявил, что если младший лейтенант придёт ко мне ночью, я его застрелю. Он успокоил меня. Утром к полевому телефону, который находился в лёгком блиндаже командира стрелковой роты, вызвал командир батальона и приказал мне, сержанту, исполняющему обязанности старшины роты, принять командование роты ПТР. Потому что ночью был ранен и отправлен в госпиталь исполняющий обязанности младший лейтенант. Я понял, опасность личная для меня устранена, младший лейтенант больше ко мне не придёт с бредовым предложением. Я ещё в который раз убедился, что о моём псевдониме «Карпенко» знал командир батальона, и, видимо, потому давал мне различные боевые задания. После двадцатидневных наступательных боёв из 69-ти человек состава роты ПТР осталось 21. Не было офицеров и только три сержанта. С первых же дней нового года началась подготовка к наступлению. Прежде пополнялся боезапас для всего вооружения, но больше всего старались иметь малой артиллерии, ручных гранат. Через два дня, а точнее 5 января, по телефону командир батальона приказал мне вместе с тремя солдатами ночью занять два окопа противника. Там ранее находилось их боевое охранение, примерно в ста метрах от господствующей высоты, которую они сильно укрепили. По докладу разведчиков в окопах фашистских солдат нет. После ужина я вместе с сержантом Истоминым зашли в блиндаж командира стрелковой роты, обговорили вопросы выхода к противнику. Здесь в обороне замещал меня единственный сержант. Мы пригласили ещё двух солдат, не помню фамилий, и спросили, согласны ли они со мной пойти на это задание. Они дали согласие. Я им верил. Мы сдали свои личные документы командиру роты – солдатские книжки, комсомольские билеты, личные письма, и ушли выполнять задание. А задача была такова: занять два окопа, вести постоянно наблюдения за обороной противника, уточнить систему обороны - огневые точки, пулемёты, снайперы и пр. Территория, прилегающая к сопке, была заминирована. Через несколько дней наши сапёры разминировали проходы к сопке, конечно, ночью. И надо отдать должное их мастерству. За неделю не было ни одной ошибки. Мы за это время должны были прорыть траншею между окопами, а к нам от обороны тоже копали траншею. И всё это делалось ночью, не создавая шума, чтобы противник не знал и не мешал.
Настал день наступления. 15 января 1944 года в восемь часов утра ударили по сопке миномёты. Примерно через 15-20 минут подошли основные силы из обороны. Затрещали пулемётные, автоматные выстрелы. Команда, вперёд! Фашисты открыли ответный огонь. Двигаться вперёд пришлось только ползком, постоянно стреляя по линии обороны врага. По полевому телефону командир роты просил усилить огонь миномётов по пулемётным точкам противника. Их было пока три. А с самой сопки били снайперы, видимо, хорошо защищённые от мин и пуль. Появились первые наши потери. В девять часов утра я был ранен. Через несколько минут разрывной пулей снайпера был тяжело ранен в лицо командир стрелковой роты. Ему и мне сделали перевязку, оставили в окопе, где нам пришлось пробыть до 12 часов дня, когда была взята сопка (по-военному высота №… на карте). К нам подошли санитары. Командира роты уложили и увезли на санитарной лодке. Я смог идти самостоятельно при поддержке медсестры. Нельзя не вспомнить двух безымянных медсестёр, которые храбро пробрались во время шквального боя к нашему окопу, но тут же погибли от пуль снайперов. Вечная им память!
В медсанбате у небольшого села нас разместили в палатках. Тяжелораненых старались быстрее отправить в полевой госпиталь. Меня вместе с другими ранеными на второй день отправили на автомашине в город Кременчуг. Случилась другая беда. Находясь в окопе без движения в течение трёх часов, я обморозил кисти рук, особенно правую, раненую, и стопы ног. Поэтому я в лежачем положении находился в госпитале около месяца, пока не подлечили ноги. За это время пришлось пройти медицинско-санитарный батальон № 99, эвакуационный пункт № 224, госпиталь легкораненых № 3255 , а с 29 января 1944 года – госпиталь легкораненых № 5545 в районном центре Новогеоргиевка, (которая сейчас находится на дне Кременчугского водохранилища), из которого после излечения и выздоровления я выбыл на фронт в запасной полк (справка госпиталя №89 от 14.04.1944 года за подписью начальника ГЛР-5545 майора медицинской службы И.Бабушкина).
До выбытия из госпиталя на фронт, находясь в течение месяца в выздоравливающей команде, по приказу начальника госпиталя я был назначен начальником охраны территории госпиталя: двухэтажного здания средней школы, складов с продуктами питания, имущества, автомобилей и прочего. В команде было 15 человек.
Не могу не вспомнить ещё об одном событии, случившемся со мной. В госпитале была местная медсестра, звали её Наташа. Она написала моим родителям первое письмо. Потому что я не мог сам этого сделать, так как был ранен в правую руку. Она постоянно делала мне перевязки. Сначала вместе с врачом, а потом сама. И мы сдружились. Она говорила мне: «Коля, ты гарный хлопец». Не менее гарна была Наташа. Наверное, это была первая пробудившаяся любовь после стольких месяцев рядом со смертью. Она хорошо понимала нашу привязанность, мы заводили иногда разговор о женитьбе, конечно, после окончания войны. Она потихоньку поддакивала, видимо, не хотела меня сразу отвергнуть и расстроить. После ухода моего в выздоравливающую команду она тихо и нежно мне сказала всю правду: «Коля, ты ны обижайся, ны журысь. Я уже засватана за хлопця, якый служэ в армии. Це зробылы батько и маты з нашымы сосидямы». Так мы и расстались.
Стоит вспомнить ещё об одном курьёзе. Через несколько дней после приезда в госпиталь пришёл делать перевязку старший лейтенант. Посмотрев руку, а она была обмороженная, потемневшая, приказал сестре: «Готовь на операцию. Начинается гангрена руки». Я категорически возразил, на операцию не пойду, и когда он пригрозил, я его по-мужски выматерил. Пригласили начальника госпиталя, майора медицинской службы Бабушкина. Он осмотрел мою руку, грубо выругал врача и приказал: «Лечить!». А через месяц - другой мои пальцы понемногу стали шевелиться, а потом и совсем исправились, за что я всегда помню и благодарю настоящего врача и доброго человека майора Бабушкина.
Однажды меня и моего друга по госпиталю старшего сержанта пригласил начальник штаба госпиталя старший лейтенант Качанов и сказал следующее: «Мужики, вы когда-либо были на Кавказе?». Мы ответили, что нет. «А хотите поехать со мной?» - «Да» Тут же пошли к начальнику госпиталя. Он выслушал наш разговор, предложил оформить командировочные документы и завтра выехать в Чечню. Это недалеко от города Грозного железнодорожная станция Прохладная. А в трёх километрах от неё станица Змеевская. Выезд был связан с тем, что эту территорию не так давно освободили от немцев. В станице проживали родители офицера, он служил до войны два года, и не был дома уже более пяти лет. Много произошло за время поездки событий. Ехали мы в большинстве случаев на крышах теплушек. На станцию приехали к заходу солнца. Из вагонов вышли под наблюдением автоматчиков. Когда вошли в здание вокзала, дежурная предупредила: «В вокзале ночью никого не бывает, мы закрываем дверь на замок, сами уходим домой». Как оказалось, опасались грабежей и даже убийств. Мы прошли в соседний дом, где до войны проживали знакомые нашего офицера. Разговор через дверь результатов не дал, хозяйка не признала голоса Качанова. И предупредила: «Никому не стучите, вам не откроют. Ночью не оставайтесь на улице, опасно». Решили идти в станицу. Когда мы подошли к мосту через реку Терек, остановились у скалы, прислушались. Стояла весенняя тишина. В глубине ущелья шумели воды реки. Взошла яркая луна. Решили, что первым перебегает мост старший лейтенант. Я стоял у скалы с автоматом. Старший лейтенант вынул пистолет из кобуры. Не успел он пробежать около пятидесяти метров по мосту, как с гор раздалась автоматная очередь. Подняв автомат, я сделал несколько коротких очередей. В это время старший лейтенант перебежал на ту сторону реки. Установилась тишина. Теперь перебежал и я. Впереди расстилался громадный сад. Потихоньку врассыпную мы продвигались от дерева к дереву. Вдали слышался лай собак. Дом родителей офицера располагался почти в центре села. Пробираясь среди домов, осторожно подошли к родительскому двору. Постучали в дверь – тишина. Ещё несколько раз постучали и услышали голос младшей сестры. Когда офицер назвал её имя, затем своё, в доме затихло, потом отозвалась мать. Он снова назвал её имя, отца, сестры, брата. Только после этого загремели засовы, и дверь открылась. Войдя в дом, мы увидели отца, стоявшего за дверью с наганом в руке. Встреча была очень трогательной. В доме горела керосиновая лампа, окна были закрыты прочными деревянными ставнями с креплениями и запорами изнутри. Состоялся скромный ужин с кукурузными лепёшками и полухолодным чаем, ночью печь топить опасались. Всё готовилось днём во дворе в приспособленной печке. А мы десять дней провалялись в саду под большим деревом грецкого ореха. Цвели яблони, вишня, слива. Это мы, сибиряки, видели впервые в жизни. Потчевали нас самогоном, который гнали прямо здесь же. По просьбе старшего лейтенанта мы вдвоём уехали в город Баку. Туда увезли в вещмешках один пуд кукурузной муки, и знакомые их семьи продали её на рынке. Купили кое–что из одежды по списку, который нам вручили. Когда мы приехали в город, нас задержал патруль. Привели нас в городскую комендатуру, дежурный просмотрел документы и задал вопрос, почему мы оказались здесь. Мы ответили, что находимся в выздоравливающей команде в госпитале, а приехали к родственникам в отпуск. Однако нас отправили в строй марширующих на плацу солдат, матросов, и только через два часа, когда наши ноги загудели, нас отпустили. Придя к знакомым, мы больше не выходили на улицу. В течение трёх дней они выполнили просьбу по покупке товара. Дочь хозяйки купила нам билеты, и мы благополучно вернулись «домой». Через несколько дней приехали в расположение госпиталя. Проезжая по территории Чеченской республики, мы слышали самые различные рассказы о том, как велось выселение кавказцев со своих земель. Всё это было совершено по постановлению Советского правительства в связи с тем, что, якобы, кавказцы ожидали прихода фашистских войск, захвата всего Кавказа, и даже готовили белого ахалтекинского скакуна в подарок самому Гитлеру. Может быть, это был вымысел, но, видимо, какая-то доля правды в этом была. История и время рассудят.
А теперь команда из 65-ти подлечившихся и выздоровевших солдат во главе со старшиной отправилась в запасной полк. Проще говоря, на сей раз мне здорово повезло. Снова, как в городе Чебаркуле, прибыли в запасной полк покупатели. К группе нашей подошёл офицер и стал рассказывать, что из себя представляет разведка. Я чуть было не шагнул в его сторону, как вдруг появился старшина Ткаченко и громко сказал: «Ребята, разведка дело хорошее, я вас приглашаю служить в другой части, очень интересной, боевой». Это меня и других заинтриговало. Когда нас набралось нужное количество, чуть более десяти, он отвёл нас в сторону и сказал следующее: «Вы будете служить в первой роте батальона охраны штаба второго Украинского фронта». Для нас было не совсем понятно, что за служба такая. Погрузились в американский «студебеккер» и уехали. К вечеру прибыли в городишко Рыбницу, где размещался штаб второго Украинского фронта. Меня зачислили во вторую роту второго взвода на должность командира отделения. Наша основная задача – охрана управлений, отделов штаба фронта, а также дома, в котором проживал Командующий фронтом Маршал Советского Союза Малиновский Родион Яковлевич, позже Забайкальского фронта, Забайкало-Амурского военного округа, а затем Министр Обороны СССР. Определённые трудности были не только в охране этих объектов, но и при сопровождении и охране военачальников (генералов) в поездках в войска фронта. С продвижением наступающих наших войск на Запад непременно перемещался штаб в другие населённые пункты, поэтому на нас лежала ответственность за сохранность документов штаба и имущества. Так в составе штаба фронта прошла моя служба по полям Украины, Молдавии, также и Румынии, Венгрии, Австрии, Чехословакии. Следует отметить, что никто из генералитета не пострадал в боях. Правда, в период Ясско-Кишинёвской операции (20-29 августа 1944 года) начальник разведуправления фронта генерал-майор Светличный вылетел в войска, участвовавшие в этой операции. Пролетая над лесом на самолёте ПО-2, прозванном «кукурузник», их обстреляли из пулемёта фашисты, фанера не защитила, генерал был ранен легко в ногу. Других случаев не было. А ведь за время войны погибли два командующих фронтами: Ватутин на первом Украинском и Черняховский на первом Прибалтийском фронтах. Не уберегли.
После основного завершения боевой операции по окружению около двадцати двух тысяч фашистских войск и уничтожению большей части этого состава часть войск противника прорвалась из окружения и разбрелась по лесам Румынии. Войска фронта развили наступление и ушли далеко вперёд. Штаб фронта снялся с прежнего места дислокации и двинулся вперёд ближе к войскам. Цель была ранее определена, в район города Бакэу. Но в пути нас остановили в связи с тем, что впереди, в лесном массиве, шёл бой с группой бродячих немцев. Нашу колонну из нескольких машин «студебеккеров» сопровождали два бронетранспортёра, командовал старший офицер-комендант гарнизона штаба фронта. Он был ответственным за движение колонны и расквартирование на новом месте.
Был и другой случай. Однажды ночью, на окраине села на территории Венгрии, где размещался штаб, завязался бой. Оказывается, неизвестная группа, возможно разведка фашистов, набрела на это село. Но внешнюю охрану обеспечивали полки, вышедшие из боя на короткий отдых и пополнение. В сёлах, где размещался штаб, кроме штабных работников и охраны никто не проживал. Население деликатно предварительно отселялось в соседние сёла, всё имущество оставалось под нашей ответственностью. Мародёрство было исключено. Вот такая служба выпала на мою долю, и ведь не только мне. За добросовестное выполнение Присяги на верность Родине многие солдаты, тем более офицеры, отмечались наградами. Мне запомнились два случая, характеризующие доброе отношение к нам, солдатам, сержантам, офицерам, которые день и ночь охраняли покой генералов и офицеров шаба фронта в работе и отдыхе. Они, соответственно, проявляли заботу и внимание о нашей службе и быте. Так, например, 31 декабря 1944 года мне и нескольким сержантам и солдатам дали приглашения на новогодний приём, который проводил Маршал Советского Союза командующий вторым Украинским фронтом Малиновский Родион Яковлевич. Мы сидели за отдельным столом, скромно ели и немного пили спиртное. Интересно было впервые находиться среди офицеров, генералов. Произносились тосты за здравие Верховного Главнокомандующего – Сталина Иосифа Виссарионовича, за наш многонациональный советский народ, за нашу Победу над фашизмом. Играл небольшой военный оркестр, были и танцы. К столу подошёл один из офицеров отдела штаба, который мы охраняли, предложил тост и пригласил нас вместе выпить. Потом вынул из кармана, кажется, бельгийский, пистолет и вручил мне, сказав: «За верную службу». Этот пистолет носил я в кармане на Западе, затем провёз через всю страну в Монголию и Китай. После завершения войны с Японией при выезде на нашу советскую территорию было приказано всё боевое оружие лишнее, незакреплённое, в том числе и холодное, с собой не везти. В одном из подвалов мы расстреляли патроны, разобрали пистолеты и разбросали по болотам (водоёмам) Китая.
Побывав в разных странах, могу сказать, что местное население встречало нас в основном доброжелательно, как своих освободителей. Вот только некоторые тому подтверждения. Писатель (журналист) Павел Лукницкий писал о своём пребывании в Венгрии, где шли ожесточённые бои за освобождение столицы Будапешта. Он познакомился с военным комендантом города Кунхедьеш старшим лейтенантом Чопоровым. Прочитал его многие донесения, в которых он докладывал Военному совету 53-й армии о том, что, прибыв в город 5 ноября, он, как комендант города, поручил представителю Коммунистической партии города собрать всех граждан для избрания городского самоуправления. Были организованы городская управа, полиция и другие органы. Половина городского населения состояла из рабочих, они с нетерпением ждали прихода Красной Армии, как армии – освободительницы. «…Когда вступила передовая часть Красной Армии к нам в город, - рассказывал тот венгр – коммунист, - наш рабочий класс и бедняцкое крестьянство встречали солдат и офицеров цветами. Это был большой праздник. Ещё пули свистели, и снаряды рвались, а жители города все повылезли из подвалов встречать Красную Армию…». А вот одно из донесений коменданта Чопорова командованию той же 53-армии: «7 ноября мне понадобилось направить на строительство железнодорожного моста через реку Тиссу 2500 человек. Я это передал старосте. А на утро явилось 6200 человек. И староста мне объяснил, что вчера был праздник, и в двух церквях было много народу, и люди просили «помочь Красной Армии, которая освободила нас от немецко-фашистского ига, открыла нам церкви, больницы, школы, обеспечила нормальную и спокойную жизнь». И вот жители сами пришли, по своей охоте…».
День Победы мы встретили в Чехословакии, местечке Модра, где был расположен штаб второго Украинского фронта. Нам стало известно, что ночью с первого на второе мая по московскому радио будет передано важное Правительственное сообщение. Кто-то из наших ребят раздобыл трофейный радиоприёмник, видимо, неплохо разбирался в нём. К полуночи настроился на московскую волну, по которой периодически шли сообщения о том, что в два часа ночи будет передано важное сообщение. Всё подразделение собралось в большой комнате: солдаты, сержанты, офицеры. И вот долгожданное: «Внимание! Говорит Москва - столица Союза Советских Социалистических республик. Передаём важное Правительственное сообщение», - это гремел голос известного всему миру диктора Советского радио Левитана, которого не любил даже Гитлер и обещал после захвата Москвы первым повесить Левитана. Ведь его мощный голос поднимал дух, настроение, уверенность всего советского народа, звал к Победе над врагом. Это было так. Именно за это он был удостоен высокой награды Родины – Ордена Ленина.
После услышанного сообщения о том, что фашистская Германия капитулировала, наша радость не имела предела. Образно говоря, начался полный переполох, все стали выбегать на улицу и открывать стрельбу вверх из пистолетов, винтовок, автоматов, полетели осветительные ракеты. И только к рассвету водворилась тишина. После бессонной ночи утром за завтраком приняли «наркомовские» сто граммов за нашу Победу. Второй тост с длительным молчанием был за погибших друзей – товарищей, всех тех, кто на фронте и в тылу ковали общую победу над фашизмом и не дожили, не дошли до этого светлого и радостного майского дня Победы. В 10 часов по местному времени на площади выстроились солдаты, офицеры, генералы штаба фронта, и начальник штаба генерал–полковник Захаров поздравил всех с разгромом фашистской Германии и предупредил, чтобы все оставались на своих постах. Ведь ещё несколько дней в Праге шли бои с оставшейся группировкой войск фашистов. Мы, вернувшись в расположение части, сели дружно писать письма домой, спешили сообщить, что война закончилась, и мы остались живы. Хотя впереди нас ждала новая война, о чём позже. … Но теперь всё по порядку о моей дальнейшей службе. Сравнительно спокойно мы прослужили в том же селе ещё месяц, затем поступила команда готовиться к отправке домой в Советский Союз. Мы все потихоньку радовались: впереди нас ждёт Родина. Когда выезд и куда, пока офицеры не сообщали. Поступила команда: на сборы 2 дня. Мы подготовились по-солдатски быстро: оделись, обулись, шинели - на себя, автомат – на ремень, запасной диск, две гранаты, вещмешок – за плечи и готов к походу. Офицеры отделов штаба упаковали всю документацию, инвентарь, технические средства – связь и прочие, и тоже были готовы к выполнению последней команды: на выезд. Это случилось 10 июня 1945 года. Узнали мы об этом за сутки раньше, офицеры провели в своих подразделениях серьёзные разговоры с личным составом. Суть их была такова: завтра, т.е. 10 июня под нашей охраной штаб фронта с имуществом на автомобилях отправляется в город Братиславу (Чехословакия, 30 км.), погружаемся в железнодорожные вагоны и отправляемся на Родину. Но не домой. По всему пути следования эшелона, а воинским эшелонам тогда была на железной дороге «зелёная улица», останавливались на станциях пассажирские поезда и пропускали воинские, нам запрещалось писать письма, телеграммы родственникам и друзьям. Значит, было военной тайной наше передвижение почти по всей стране. Назавтра всё свершилось. Загрузили автомашины, в Братиславе разгрузились в эшелон и в путь. На железнодорожной станции Чоп перегрузились в советские вагоны, железнодорожная колея у нас шире, чем на Западе, и отправились по родимой земле, где не так давно гремели бои, а теперь уже были заметны работы по восстановлению разрушенного войной. Впереди на «лобной части» нашего паровоза на красном кумаче крупными буквами белилами было написано «Сибиряки с Победой возвращаются домой». И так под этим лозунгом мы проехали многие тысячи километров. Почти на каждой станции, даже ночью, нас встречали делегации руководителей разных уровней, жителей сёл и городов. Особенно торжественно было на крупных железнодорожных станциях и в городах: играл духовой оркестр, проходили митинги, вагоны наши и все мы в буквальном смысле этого слова были завалены цветами. Сколько было радости, торжества, восторга! Отовсюду звучали слова поздравлений с Победой и благодарностью за разгром врага. Это ликование простого народа, вынесшего такую войну, невозможно описать. Сколько было вопросов: «А вы не встречали моего Петрова, Иванова, Сидорова и …, он тоже воевал на Западе…» И слёзы, слёзы, слёзы… тех, кто уже знал, что сын, отец, брат, дядя не возвратятся домой, они погибли во имя этой нашей общей Победы за счастье людей живущих.
Был такой эпизод. Наш эшелон приближался к железнодорожной станции Мартук, что в Актюбинской области. В нашей роте служил сержант Портнягин, он родом с этой станции. Командир роты приказал командиру взвода «загнать» сержанта в дальний угол на нижних нарах, охранять и не выпускать пока не уедем дальше, ведь могли увидеть его даже не родственники, а просто знакомые земляки, и невольно спросили бы: «Почему не идёшь домой, тебя ждут родители, а едешь дальше куда-то?». Ведь это была военная тайна, мы ехали на Восток. Наш эшелон, как, видимо, и многие другие, проехал города: Актюбинск, Кзыл-Орду, Алма-Ату, Семипалатинск, Барнаул, Новосибирск, Красноярск, Иркутск, Улан-Удэ, Читу, станцию Борзя и прибыл на конечную станцию – город Чойболсан в Монгольской Народной Республике. Вот так мы менее, чем за полмесяца, проехали поездом почти всю страну с Запада на Восток. Сколько встретили добрых, ласковых, порой усталых, но таких родных, близких глаз наших советских людей, самых разных национальностей, возрастов и пола, и все они говорили: «Мы выстояли, мы победили». В этих мыслях и словах было всё пройденное и пережитое страной за почти четыре года тяжелейшей войны.
Дорогие наши потомки – дети, внуки и внучки, правнуки и правнучки – всё это пишу я, Ткач Николай Павлович, ваш отец, дедушка и прадедушка, о том, что лично прожил, прошёл, трудился и боролся в меру своих сил, заний, опыта, полученного от дорогих и любимых родителей наших, старшего брата Ивана Павловича, старшей и любимой мною сестры Евдоки Павловны, моих старших товарищей и друзей, с кем свела нас длинная жизненная дорога. Подобно мне описали свой жизненный путь братья и сёстры мои. Так мы порешили, в чём вы, наши добрые читатели, убедитесь лично, прочитав сей опус, семейный.
24 июня 1945 года свершилось величайшее событие в жизни нашего многонационального народа и советского государства – Парад Победы в городе-герое Москве, столице нашей некогда великой и могучей державы. Мы же в этот день разгрузились из эшелона, состоялся короткий митинг по поводу этого события, а потом праздничный обед с наркомовскими ста граммами, после чего отправились маршем на автомобилях к китайской границе в городишко Тамцак-Булак. Здесь разместился теперь штаб Забайкальского фронта. Старшие офицеры, да и часть генералов во главе с командующим фронтом, Маршалом Советского Союза Малиновским Родионом Яковлевичем, прибыли с Запада, с нашего Второго Украинского фронта. Другая страна (теперь уже пятая), иной климат, пыльные бури, жара за 30 градусов и близость границы, где враг иной. Мы помним с детства, как выражались военные, бои местного значения на озере Хасан в 1938году, на реке Халхин-Гол в Монголии в 1939 году. Потому ходили разговоры, о том, что японские самураи - коварные вояки, хотя советские воины, как говорили в те далёкие времена, прошли Крым, Рим, и медные трубы. Потому и тактика, и стратегия советскими военачальниками были подготовлены жёсткие, и более чем миллионная Квантунская армия в Китае была разгромлена менее, чем за месяц, с 9 августа по 3 сентября 1945 года. Американцы с японцами воевали в основном на морях и океанах в течение трёх лет без особых результатов. Японский флот осенью 1941 года разгромил Американский военный флот на военно–морской базе Пёрл – Харбор. Американские стратеги в отместку за такую позорную потерю на флоте 6 августа 1945 года сбросили первые атомные бомбы на мирные японские города Хиросиму и Нагасаки, где безвинно погибло многотысячное мирное население. Тактика войны с Японией была иной. Как отмечалось в печати в тот период и впоследствии журналистами – воинами, на протяжении более 2,5 тысяч километров лавиной устремились войска трёх фронтов на Дальнем Востоке на самураев, которые не давали покоя советской границе многие годы. В течение нескольких дней наши войска продвинулись на 150-200 километров, оставляя в тылу у себя окружённые группировки противника, которые в первые дни не желали сдаваться, жестоко оборонялись, вплоть до самоуничтожения. Но этот «горячий» пыл скоро спал, и ярые вояки колоннами пошли в плен. На ближайшем аэродроме нашего фронта был «загружен» американский транспортный самолёт «Дуглас» автоматчиками во главе со старшими офицерами и начальником оперативного управления фронтом генералом, назовём фамилией Мудрый. В сопровождении двух звеньев истребителей (6 самолётов) вылетели в город Вянемяо. Совершив посадку на аэродроме, генерал вызвал к себе начальника военного гарнизона города и приказал сложить оружие и сдаться, что и было исполнено. Так поступили и на других фронтах одновременно. Были взяты города Харбин, Мукден и другие. Потому скороспешно завершился разгром военной Японии. Мне и моим однополчанам непосредственно в боях участвовать не пришлось. Наша задача оставалась прежней, обеспечить охрану штаба фронта днём и ночью от разведчиков – диверсантов противника на месте дислокации (размещённых в сёлах и городах чужой страны, особенно) и поездках по фронту, а так же передислокации на новые места. Примерно через две недели мы на автомашинах в сопровождении бронетранспортёров двинулись на территорию Китая, вслед за наступающими войсками. Тяжёлый переезд был через горы Хинган, дорога местами была после боёв разрушена, по ходу шли работы по её восстановлению. Мы благополучно без особых происшествий прибыли и разместились в городе Вянемяу, который после войны стал городом автозавода выпустившего первые автомобили в Китае. Ещё через десяток дней после капитуляции Японии и завершения войны с ней мы, т.е. штаб фронта, двинулись в центр Китая. На сей раз в город Чаньчунь и заняли здание в шесть этажей и два этажа под землёй, где прежде, не так давно, размещался штаб японской Квантунской армии.
И снова полетели письма в родные края, теперь уже с фотографиями , что война – Вторая Мировая, завершилась полностью, и к нашему счастью, мы остались живы и здоровы.
Но я волновался за моего любимого старшего брата Ваню, ведь он участвовал в этой войне на другом фронте, восточнее – Первом Дальневосточном. Я написал ему письмо, и так медленно шло время с ответом. И когда получил от него письмо с сообщением, что всё обошлось благополучно – жив, здоров, находится в районе города – я был беспредельно рад. В скором времени пришли письма от родителей и родственников. Даже такой казус получился. Когда я смог сфотографироваться и отправить фотографию домой родственникам, получаю письмо от дяди, Бугаева Луки Лукича, из города Карталы Челябинской области, в котором он пишет: «Дорогой племянничек Коля. На фото у тебя нет правой кисти руки, ведь ты был ранен на Западе». Рука была за спиной. Пришлось послать новое фото с обеими руками и Правительственными наградами на груди.
Служба в Китае шла нормально. Основная масса населения относилась к нам, советским воинам, доброжелательно. После установления порядка в городе, нам стали выдавать увольнительные для посещения различных достопримечательностей. Бывали в ресторанах, обслуживали нас культурно. Но сложность состояла в том, что китайцы густую пищу – салаты, мясные, мучные блюда – едят двумя палочками, мы же этого не могли, хотя позже научились. Тогда в ресторанах для «рус капитана - шибико шанго» подавали ложки. В переводе на русский звучит примерно так: «русский капитан - очень хорошо». Всех военных называли капитаном. Однажды мы группой пошли в город и сфотографировались. До следующего увольнения целая неделя, а каждый хотел быстрее отправить фотографию родным. Меня попросили пойти в город без увольнения и принести фото. Упросили старшину роты, и я пошёл. И надо было такому случиться: идя из фотографии в часть, вдруг около тротуара останавливается автомобиль, и командир батальона, майор Шкилев, подал свой басовитый голос: «Сержант Ткач, ко мне. Вы почему ходите по городу? Где ваша увольнительная?». Я пояснил, что по просьбе солдат, сержантов вышел получить фотографии. На это он отреагировал так: «Объявляю пять суток ареста. Доложите командиру роты». Придя в подразделение, сообщил старшине. Я его не выдал командиру батальона. Пошли вместе и доложили комроты. Старшина тут же снял с меня погоны, ремень и отправил на гауптвахту гарнизона. Какой позор! Впервые за три года службы попал на «губу». А ведь я -секретарь комсомольской организации роты. По ходатайству секретаря комитета комсомола батальона и парткома через тридцать два часа я вернулся в часть. Вот так, бывало, попадало.
На войне Запада – Востока участвовали двоюродные братья: Бондаренко Иван Матвеевич, Дмитрий, мой одногодка Николай, Волков Иван Михайлович, Белан Андрей Григорьевич, Буковский Иван Макарович, а также школьные друзья: Дрищ Семён Григорьевич - после войны полковник, облвоенком города Воронежа, Клышпаев Шайзада, Жилкайдаров Абильда и многие другие. К нашему горькому сожалению, многие погибли и покоятся в разных странах, народы которых освобождали от фашистов. Потомки наши должны их помнить вечно. Бондаренко Иван Матвеевич был добрым, весёлым, жизнерадостным парнем. Родился в 1917 году в селе Шаракуль Тарановского района Кустанайской области, был призван в армию Кустанайским облвоенкоматом. В звании лейтенанта служил в седьмом гвардейском стрелковом полку. Погиб в бою 11 апреля 1942 года, похоронен в селе Рубежное Харьковской области. Бондаренко Дмитрий Матвеевич родился в 1921 году в селе Шаракуль. Призывался тоже Кустанайским военкоматом. Гвардии младший лейтенант 154 гвардейского полка, умер от ран 26 июня 1944 года, похоронен в городе Смоленске. Их младший брат, Николай, вернулся домой легко раненый, активно трудился в партийных органах своего же района, вырастил с женой Дусей четверых детей (три сына и дочь), и достойно ушёл из жизни в солидном возрасте. Это наши двоюродные братья, сыновья старшей сестры нашего отца.
Завершилась Вторая Мировая война. Кажется, мир восторжествовал, но не везде. В Китае прокапиталистическая клика (сообщники Чан Кайши) развернули гражданскую войну с Красной Армией Мао Цзе Дуна, борющейся за установление полной советской демократии. Потому советские войска своим присутствием помогли в Китае быстрее разгромить войска Чан – Кайши, остатки которых ушли на остров Тайвань. Поэтому штаб Забайкальского фронта, как и многие воинские соединения, оставались в Китае до конца 1945 года. Но в это время шла демобилизация старших возрастов. Как мне помнится, из нашей части уехали по домам солдаты, родившиеся до 1922 года включительно. 25 декабря 1945 года воинский эшелон под литерным номером отправился из города Чань-Чуня с генералами, офицерами, рядовыми солдатами и имуществом штаба фронта на территорию нашей Родины, но мы не знали, куда. Через несколько дней оказались в городе Хабаровске. Штаб разместился в центре города, в многоэтажном здании, где, видимо, и ранее было такое учреждение. Но теперь он (штаб) получил новое название по Приказу Верховного Главнокомандующего Вооружёнными силами СССР Иосифа Виссарионовича Сталина – штаб Забайкало – Амурского Военного округа. Здесь мне, как и моим сверстникам, ещё почти четыре с половиной года пришлось служить до мая 1950 года. Сержантский состав 1923-1925 годов рождения оставался служить для обучения молодого пополнения солдат, хотя солдаты рядового состава этих годов были демобилизованы в 1948 году.
Нам, сержантам, командирам отделений, помощникам командиров взводов, старшинам рот было разрешено побывать в отпуске. Сказать надо и другое, служба стала куда легче, чем было это за границей, на чужой территории, где спали полуодетые, а рядом автомат, гранаты. Частые ночные тревоги, занятие обороны у охраняемых объектов долго ещё снились после возвращения домой. В Хабаровске мы размещались поротно в казармах, где были двухъярусные кровати. Но матрац, подушка, белые простыни, одеяла и постоянное тепло, - это уже было роскошью в сравнении с прежним бытом. И сон, как правило, после обеда, и спокойный ночной, давали нам, парням 20-25-ти лет возможность быть здоровыми, крепкими и работящими. Здесь мы имели возможность заниматься спортом. Мне пришлось, как заместителю командира взвода, секретарю комсомольской организации роты, стараться быть примером почти во всём. К тому же в армии командиры вводили правило при обучении младших – «делай, как я». Это было очень заразительно, и надо сказать, действенно. Вот только один тому пример. Командиром нашего батальона был майор, потом подполковник Беляков. Собранный, в полном смысле этого слова, офицер частенько проходил по плацу, где занимались строевой подготовкой, работали на спортивных снарядах – перекладина, брусья, конь. Он наблюдал со стороны, потом подходил к подразделению солдат и требовал от командира взвода, его помощника, командира отделения выполнить упражнения. К сожалению, не всем это удавалось. Тогда он сам подходил к любому снаряду и, как теперь говорят, классно выполнял упражнения и тут же уходил. Это был действенный пример, поэтому он с офицерами части проводил строевые и спортивные занятия. Офицеры старались активно заниматься спортом. Например, начальник штаба капитан Петров, бывший кавалерист, он продолжал носить на сапогах шпоры, мы тихо шутили, а где же его кобыла? Но немного позже мы хорошо узнали его характер и способности. В батальоне в 1947 году он организовал футбольную команду, в состав которой вошёл и я. Ведь с футболом я познакомился, обучаясь в Бестюбинской восьмилетней школе 5-7 классах. Тем более, что в совхозной футбольной команде играл мой старший брат Ваня, потому я тоже увлёкся. О мастерстве речи не было, но нас тренировал капитан-кавалерист, в прошлом до войны он играл в какой то классной команде. И мы в течение трёх летних сезонов участвовали в городских соревнованиях. Сильные команды были на нефтеперегонном заводе (НПЗ) им. Орджоникидзе, а также у моряков Амурской флотилии. Мы, конечно, лидерами не были, но из десятка команд в золотой середине держались. Это длилось до тех пор, пока однажды осенью 1949 года в игре на поле команды НПЗ в свалке у ворот нашему вратарю поломали два ребра. Командир батальона подполковник Беляков приказал: «команду усатых распустить!». Мы все отрастили усы, питались по усиленной норме, имели хорошую спортивную форму. Но вот так бесславно завершили своё шествие на «Олимп». В своей части я выступал в сборной команде по гимнастике, выполнял нормы третьего спортивного разряда, участвовал в соревнованиях с командами воинских частей гарнизона города. У себя между подразделениями играл в волейбол.
Этими видами спорта я увлекался и на гражданке, вплоть до 70-го года теперь уже прошлого века (просто не верится - новый век!). К этому прибавились ещё настольный теннис, бадминтон, которые считаю интеллигентными играми, но они подвижны и хорошо заряжают организм и придают бодрость духу. В армии хорошо стрелял из стрелкового оружия, участвовал в соревнованиях, конечно, не мастеров, а между воинскими частями. Видимо, потому командующим военным округом маршалом Малиновским Р.Я. я дважды награждался нагрудным знаком Вооружённых сил СССР «Отличный стрелок». В дополнение к этому занимался и мудрой игрой - шахматами. В батальоне была команда из пяти человек, в том числе и старший сержант Ткач Николай. Капитаном команды, тренером и игроком был старший лейтенант медицинской службы Думбадзе. Его темперамент, терпимость, настойчивость и принципиальность в тренировках и шахматных турнирах в воинских частях гарнизона частенько приносили нам победу. Я тогда имел четвёртый спортивный разряд. Люблю эту игру с той поры, как узнал шахматы в школе в 1938 году. Не равнодушен к ним и теперь. Мудрые утверждают, в шахматы надо играть, чтобы не усыхали мозги, особенно у пожилых людей.
Нельзя не сказать о том, что с детства в те же годы я увидел и полюбил игру в бильярд, и остаюсь верен ему и сейчас, только вот поиграть, как прежде, негде. Этим теперь, как говорят в народе, занимаются «крутые» или богатые. Им не до нас. Но мы не в обиде, всё это сделало время, не без иных людей…
Так немного о моей службе и моих увлечениях. Наверное, поэтому я женился так поздно, в 25 лет. В армии не стремился к тому, полагал, моя дивчина ждёт в родном краю – Казахстане. Хотя отдельные военные, не говоря об офицерах, им разрешалось, потихоньку женились, а потом, при демобилизации разбегались.
И ещё об одном – двух годах моей службы в Хабаровске. В октябре 1947 года мне выпало счастье уехать в отпуск, так как о предстоящей продолжительности службы никто не знал. Частенько предлагали поехать на учёбу в училище. Тем более, я стал коммунистом, активным в составе партийного бюро части, заседателем военного трибунала округа. Это открывало мне свободную дорогу по моему желанию. Но хотелось домой, «на гражданку», столько лет не виделись с родственниками. Более того, в феврале 1946 года брат старшой Ваня демобилизовался, комиссовался из армии лейтенантом, выехал из Владивостока, дал мне телеграмму о том, что такого-то числа в 00 часов будет в Хабаровске. Телеграмму я получил ровно на сутки позже. Встреча не состоялась. Как жаль. Более того, в июле того же года я получил письмо с трагической вестью, после родов умерла любимица семьи старшая сестра Дуся. Всё это меня угнетало и тревожило, как трудно, порой невыносимо, жили родители, братья и сёстры в военные годы, и так хотелось встретиться, пообщаться со всеми живыми. Все мы натерпелись вдосталь в эти военные годы, описать просто всё не возможно.
Служба мне, не хвалясь, давалась легко, почему-то не была в тягость. Я это отношу с благодарностью нашим родителям, старшему брату Ване и старшей сестре Дусе. Хотя отец мне иногда напоминал, чтобы я был уравновешенным, добропорядочным, честным, но ни в коем случае не давал себя в обиду. Одним словом, желали, чтобы я стал волевым мужчиной, умеющим постоять за себя в любой ситуации. Полагаю, это был умный совет. Моя собранность, дисциплинированность и ответственность помогали одолевать трудности военной службы. Видимо, это замечали командиры.
Однажды в конце мая 1946 года меня пригласил командир роты капитан Калашников и пояснил, что я вместе с сержантом Никитиным Иваном Степановичем завтра к девяти часам утра должны пройти в штаб военного округа в кабинет номер такой-то к майору, фамилию не назвал. Когда мы пришли, дежурный приёмной доложил, и нам разрешили войти в кабинет. Мы представились. Майор сообщил, что мы завтра должны прибыть к девяти часам утра с командировочным удостоверением, будем проходить службу под командованием капитана и его заместителя - старшего лейтенанта, которые находились здесь же. Командиры нашей части знают об этом. Возвратившись в часть, доложили командиру роты. Нам подготовили документы, выдали новое обмундирование. Нас допытывали друзья – однополчане: когда, куда, надолго ли? Мы ничего не знали, да нам не разрешили что-либо говорить о нашей командировке. Утром, получив документы, походный вещмешок и по пистолету ТТ, мы отправились к нашим новым командирам. Вышли во двор, сели в автомобиль американский «Додж три четверти» и уехали вчетвером за город. В тридцати километрах от города Хабаровска подъехали к металлическим воротам, за которыми в лесной роще на берегу реки Уссури стоял двухэтажный особняк, в стороне ещё несколько одноэтажных зданий. Въехали во двор к дому и вошли в одну из комнат. Присели на хорошую, но не роскошную мебель. Здесь капитан поставил перед нами задачу: во-первых, они офицеры армейской контрразведки «Смерш», фамилий не назвал, обращаться только по званию; во-вторых, здесь разместилось военное представительство Китайской Красной Армии во главе с генерал – майором; в-третьих, наша задача – обеспечить внутреннюю охрану их и приезжающих на переговоры к ним, маршала Малиновского Р.Я., его заместителей, адмирала Юмашева – командующего Тихоокеанским Военно-морским флотом, генерал – полковника авиации, запамятовал фамилию, и других.
Кроме нас, китайцы имели свою охрану из семи человек. Мы познакомились и вместе прослужили здесь почти полгода. Кроме того, была ещё наружная охрана. В конце октября погрузили всё имущество военного представительства Китая в автомобили, и мы вместе с ними уехали в город Хабаровск, погрузились вечером в правительственный поезд из четырёх вагонов и отправились во Владивосток. Там снова на автомобилях перевезли всё в морской порт, погрузили на теплоход «Николай Островский». Генерал в кают – компании дал небольшой прощальный ужин, и мы вернулись в свой поезд. Капитан сообщил, что мы исправно послужили, и нам разрешили двое суток отдохнуть. Выход в город был запрещён. Мы, просто говоря, отсыпались. Ведь особенно в дороге мы постоянно дежурили, подменяя друг друга на несколько часов. Теперь – роскошные обеды с наркомовскими ста граммами, игры в шахматы, карты и спокойный сон и днём, и ночью. Когда возвратились в часть, то наши однокашники ахали, где вы так «страдали – служили», вас так откормили. Это было так. Но никто так и не узнал, что за командировка была у нас. Мы за неё получили благодарность командира части.
В середине сентября 1947 года я, наконец, получил отпуск на целый месяц. Но к нему прибавили командировку почти к самой Москве, Рязанская область станция Пачелма. Там проживали мать и сестра – учительница, их надо было препроводить в город Хабаровск к сыну – офицеру нашей части. Радость была неописуемой. Ехал поездом до города Челябинска двенадцать дней, как тогда называли «пятьсот весёлым» поездом, он останавливался почти возле каждого телеграфного столба. Солдаты по дороге успевали сварить кашу в котелке на костре, особенно на крупных станциях. От Челябинска через станцию Карталы доехал до станции Зааятской, а дальше железной дороги нет. Разыскал попутную подводу до села Джетыгара, из военкомата позвонил в Денисовку и уехал. Здесь проживал мой старший брат Ваня и работал заместителем председателя райисполкома. Он приехал за мной на автомашине. Прожил несколько дней. Вечерами засиживались допоздна, и всё говорили о пережитом нами и нашей семьёй, да и всеми нашими родственниками, друзьями, знакомыми, односельчанами. Ведь многих из них не дождались домой, остались навечно, погибли в различных краях и странах. Волошин Михаил Евстафиевич - Герой Советского Союза, майор, командир батальона - двоюродный брат Анны Семёновны Волошиной, жены нашего старшего брата Ивана Павловича, погиб в бою за город Биржай Литовской ССР и похоронен в этом же городе. Установлен памятник.
Я через неделю уехал домой к родителям, они проживали в селе Карабатыр совхоз имени Ворошилова, откуда почти пять лет назад я был призван в армию семнадцатилетним мальчишкой. Встреча с родителями – отцом, матерью, сестрой Шурой, братьями Павликом и Васей была и радостной и печальной. Я вернулся домой жив, здоров, пройдя в огне войны на Западе и Востоке.