Со слов дочери солдата:

«Помню, как папа рассказывал про своё первое ранение. Сидели мы с ним на стареньком диване, за окном моросил осенний дождь, а в комнате пахло чаем и чем-то уютным, домашним. Он не любил вспоминать войну, но иногда, в такие тихие вечера, слова сами вырывались наружу.

— Был в разведке, — начал он, и его голос стал глубже, будто проваливался в прошлое. — Мороз, снег по колено. Мы с напарником ползли вдоль опушки, наблюдали. И вдруг… танки.

Он замолчал, и я видела, как его пальцы слегка сжались, будто снова ощущая холод металла в руках.

— Я знал, что нельзя, понимал, что нас всего двое, а у меня — только винтовка. Но… не удержался.

Он резко поднял руку, изображая, как прицелился.

— Начал стрелять. Глупо, да? По танкам — из ружья.

Глаза его блестели, и я не знала, от воспоминаний ли, или от того, что он до сих пор корил себя за тот момент.

— Они ответили. Осколок — вот сюда. — Он провёл пальцем по едва заметному шраму под подбородком.

— И всё. Тьма. Очнулся только когда мой напарник, тащил меня на себе. Кровь хлестала, а он всё шёл, сквозь снег, под обстрелом…

Папа замолчал, глядя куда-то вдаль. Потом вдруг улыбнулся — той своей тихой, тёплой улыбкой, которой хватало, чтобы мир вокруг становился добрее.

— Вот так, дочка. Глупость молодости, героизм дураков… Но напарник меня вынес. И я здесь.

Он обнял меня, и в тот момент я поняла: война для него — это не только страх и боль. Это ещё и люди, которые не бросили. И именно поэтому он, такой сильный, иногда плакал во сне.

А я просто прижалась к нему крепче, слушая, как за окном стучит дождь — будто эхо тех далёких выстрелов, которых я никогда не слышала.»