Василий Андреевич Ванак родился в Туринске Свердловской области в 1908 году. Погиб 9 апреля 1942 года подо Ржевом. Похоронен в братской могиле д. Полунино Брянской области. Судьба отвела ему всего 36 лет. Но он многое успел. В том числе произвести на свет двоих детей – Юрия и Нину.

Нина очень любила своего отца. Считала, что ее жизнь сложилась бы иначе, если б он выжил. Дорожила его памятью. Любила свое имя, поскольку именно он ее так назвал. Всегда по-доброму относилась к латышам. И ненавидела немцев. Всех. Несмотря на время, прошедшее с той войны. «Они убили моего папу!» Не прощала. Не признавала 9 мая, День Победы, за праздник. Ездила однажды, в конце 70-х, на его могилу. Вернулась крайне расстроенная. «Там земля, как скатерть, – рассказывала – ни кустика, ни деревца, ни овражка. Спрятаться негде. И на каждом километре братские могилы. А в них тысячи! 10 тысяч, 5 тысяч, 3 тысячи, 15 тысяч. Остановили немцев трупами. Людей не жалели. И никто никого не хоронил. Местные ей рассказали, что, до сих пор, когда вспахивают поля, находят кости. Складывают. И не всегда хоронят. Поэтому уверенности, что похоронен именно там, где сообщил военкомат, нет».

В Туринске жили две семьи латышей. И Василия хотели женить на «своей», латышке. Но он влюбился в Анну Аристову, и свернуть с этого пути его не смогли. Поженились они рано, 20-летними. Но познакомился он сначала с ее младшей сестрой Лизой. Но той не приглянулся. И стал встречаться с Анной. Перед свадьбой Аню пригласила будущая свекровь Елизавета на беседу и сказала ей единственное: «Учти, ты выходишь замуж за латыша. Они очень упрямы. Если он скажет «да», будет «да», если скажет «нет», хоть умри, ничего не добьешься, будет «нет».

Однажды над своей мамой, которая плохо знала русский, пошутил. Она просила научить ее слову «сковородка», которую ей надо было позаимствовать у соседей. Он научил спросить «скороёбку».

До войны был капельмейстером - руководил духовым оркестром, играл на трубе, принимал участие в постановке любительских театральных спектаклей. После его гибели многие музыканты приходили к вдове с просьбой забрать ноты. Его дочь помнила, как он сам их писал, отстукивая ритм карандашом. Сначала легонечко отстукивал ритм тупым концом карандаша, а затем, тут же перевернув его острым концом, быстро

записывал музыку на нотной бумаге. Нот этих был целый сундук. Все раздали. Видимо, он делал аранжировки для каждого инструмента оркестра.

Играл на танцах в городском парке. Иногда предупреждал, что, «слушайте внимательно, я для вас специально такое коленцо заверну». Музыку было слышно далеко. И они слушали. Аня его ревновала, если он подмигивал кому-то из публики в парке, где выступал. А он подмигивал! И смеялся: «Аня, да пусть поссат!».

Увлекался охотой. Имел охотничью собаку, по воспоминаниям его дочери, скорей всего, спаниеля. Звали Найда. (Потом у его сына будет овчарка с такой же кличкой). Сам ее обучал, натаскивал. Пару раз собаку даже воровали, но она возвращалась домой. В тайгу мог уйти на неделю. Стрелял метко. Хорошо бегал на лыжах. Его дочь Нина считала, что это помогло ему выжить на финской войне, куда его призвали буквально с первого дня финской кампании. И был там до конца. Дочь вспоминала, как он пришел в первый раз с фронта. Жена Анна очень переживала, и все время его отсутствия причитала, мол, что же ей одной делать с детьми в случае его смерти.

Анна в очередной раз причитает, разжигая печку, а Нина ей говорит: «Ну что ты все плачешь? Вот сейчас отодвинется занавесочка на двери, и папа войдет и скажет: «А вот и я!». Тут отодвигается занавесочка, и входит папа, улыбаясь.

И в Великую Отечественную Василий Андреевич тоже был призван в первые дни войны. Провожая его, Аня рыдала долго, видно, чувствуя, что больше не свидятся. Нина, которой в ту пору было всего 7 лет, тоже сильно плакала. Первые проводы, на финскую, были не такими печальными. И тогда так не плакали – были уверены, что папа обязательно вернется.

Призвали его вместе со всем его оркестром. И подо Ржев он попал случайно. Сначала был ранен, какое-то время провел в госпитале. Выписался, догонял свою часть. И попал в силу тех военных обстоятельств в пехоту.

Никогда не пил (семейная легенда гласит, что он в 12 лет, когда его пьяный отец в очередной раз гонял семью, дал себе слово, что не возьмет в рот спиртного, и слово это сдержал) и не курил. А возможностей хватало. Духовой оркестр, которым он руководил, приглашали практически на все свадьбы и похороны в городе.

Любил чистоту. Никогда не садился за стол в той одежде, в которой ходил на работу, чтобы не посадить пятна. Даже если жена его предлагала закрыть одежду чистым полотенцем, чтобы не тратить время на переодевание, когда ненадолго заскочил на обед, он не соглашался. Всегда снимал и переодевался. Был чистюлей и аккуратистом во всем.

Дети его слушались с первого слова, хотя он никогда не повышал голоса. Бывало, носятся, шумят, бегают друг за другом. Анна недовольна, кричит на них, призывает мужа приструнить расшалившихся. Он не обращает внимания на всю эту кутерьму какое-то время. Но как только негромко скажет, что все, хватит, все сразу успокаиваются и прекращают.

Нина считала, что Василий и Анна мало подходили друг другу, что он был образованней, интеллектуальней, интеллигентнее ее. С более веселым и спокойным характером. Запомнился случай, как хоронили кота. Положили на мешковину, взяли с четырех сторон и торжественно носили вокруг большого огорода во дворе. Во главе процессии шел с трубой Василий, играя похоронную торжественно-печальную музыку. Дети были в восторге. Анна страшно ругалась, считала это ребячеством, недостойным поведением отца семейства.

Учил доверять своей интуиции, предчувствию. Если что-то подумал, сделай!

Ешь, пока естся, пей, пока пьется. «Папина поговорка», - говорила Нина.