22 июня 1941 года отец был с сыном-дошкольником на базаре, выбирал необходимое для хозяйства и для сына, конечно, вкусненькое. Вдруг на базарную площадь ворвался Тимофей Лабутин на коне, одногодок отца, с криком: «Война! Меня председатель прислал. Давай все к конторе! Там уже уполномоченный из райцентра, ждет». И умчался так же неожиданно, как и появился. Отец не стал слушать бабьи вопли, крики вдруг ожившей от неожиданности толпы, а сразу направился к конторе. Немного послушав, понял: началась большая и долгая война, надо идти в военкомат. Мать не стала расспрашивать и не проронила ни слезинки, как бы окаменела. Услышав окрик отца, быстро стала собирать котомку, сшитую своими руками. Отец стал одеваться, подсказывая, что нужно положить. Собралось их человек 10. Отправились в Кузоватовский военкомат пешком (25 км). В тот же день их оформили и вечером отправили на сборный пункт в Сызрань.

Так началась военная биография нашего отца. В его военном билете записано: участник войны с 22 июня 1941 года. 31 января 1942 года его похоронили в братской могиле на Украине близ хутора Бескровный, Сталинской области Славянского района. Сейчас это Новороссия, многострадальный юго-восток (Донбасс). В списке погибших (безвозвратные потери) он записан под номером 114. Через месяц пришла похоронка. В ней указывалось место захоронения. Стоит ли говорить, что это значило для матери, жены, оставшейся с ребенком на руках. В военном билете отца записано: непрерывно участвовал в боевых действиях на Белорусском фронте с 26 июля по 11 сентября 1941-го, был ранен, отправлен в эвакогоспиталь в Саратов. Вернулся, но уже на Украинский фронт, и сражался с 10 декабря 41-го по 31 января 1942 года.31 января был страшный бой. Полегла почти вся 275-я стрелковая дивизия 6-й армии, которую после этого боя формировали заново, и она воевала до конца войны, дошла до Берлина. «Как же ты остался жив, ведь вся дивизия погибла. Расскажи», – просили мы. - «Долго рассказывать. Ну ладно», - соглашался он наконец. – «В учебниках эта операция называется как Борвенково-Лозовская. Я с первого дня в пехоте, был пулеметчиком. Скоро научился стрелять так, что выигрывал пари. Против нас была хорошо оснащенная, закаленная в боях немецкая армия, а мы уже были вымотаны в боях за оборону Днепропетровска. Всего не хватало: людей, оружия снарядов, еды. Пополнение прибывало из необстрелянных бойцов, многие из которых гибли в первом же бою. Но сражались мы отважно. Как теперь говорят – массовый героизм. Я видел, как один за другим замертво падали мои товарищи. Нас становилось все меньше. Одному с пулеметом нельзя, надо стрелять в паре, поэтому я вскоре переключился с пулемета на автомат. Стрелял по фашистам: за Петра, за Николая, за всех! Оружие забирал у тех, кому оно уже не пригодится. Патроны лежали около каждого убитого. Вдруг рядом разорвалась мина, и я потерял сознание. Очнулся - темно. Страшно болит голова: контузия. Вокруг одни трупы. Окликнул: «Есть кто живой?!». В ответ ни одного голоса. Увидел на подходе группу немцев. Идут свободно, не таясь, как у себя дома. Я уже немного понимал немецкий язык. Искали раненых, чтобы взять в плен, но были только тяжело раненные, которых они добивали. Шли с фонариками цепью и чем-то тыкали в трупы. Застонет – выстрел в голову. Я понял, что ранен в обе ноги, не уйти и не уползти: потерял много крови. Тогда, превозмогая страшную боль, навалил на себя трупы и усилием воли постарался не потерять сознание, чтобы не застонать. Немцы ткнули в трупы, и пошли дальше. Когда их голоса затихли, я пополз в том направлении, откуда они пришли. В сторону, где слышались звуки боя. Помню, что терял сознание и снова полз. Понимал: только движение поможет мне спастись, так как мороз все крепчал. Ног не чувствовал, они волочились за мной, как будто не мои. К рассвету я совсем выбился из сил и понял, что дальше ползти не смогу. Вдруг услышал снова голоса: свои! И снова потерял сознание. Меня подобрали, удивляясь, как это я смог столько проползти и вообще как выжил в этом аду. Меня отправили в Сталинград, в госпиталь. И я во второй раз оказался в белой палате. Ноги отморозил. Если бы я мог ими двигать, когда полз, наверное, сохранил бы. Военврач постарался: часть ступней позволяли мне ходить. Доставать все осколки он не стал: не было времени. У тебя, говорит, их столько, что все не вытащить. Они у тебя потом выйдут. Я не знал, что часть осколков застряли в костях и у меня развился впоследствии остемиелит». Одну ногу отцу ампутировали уже после войны, и он стал инвалидом первой группы.
Отец дважды попадал в котлы и выходил из них. Сражался храбро, так, что даже в 41-м, когда награды давали редко, был награжден медалями «За отвагу» и «Боевые заслуги». Медаль «За отвагу» с момента своего появления.