Из Полевского нас направили в Свердловск. В то время
поезда в Косом Броду, на моей родине, не останавливались. Проезжая через разъезд, я увидел на ступеньках станции отца. Мы помахали друг другу.
Было заметно, что в последние дни он очень ссутулился и состарился. Отец хорошо знал войну и не раз сам бывал в ситуациях между жизнью
и смертью. Мне показалось, что в это мгновение он подумал: а суждено ли нам вновь встретиться?

На сборном пункте в Свердловске нас распределили по командам, и на другой же день, утром, погрузив в «телячьи» вагоны,
отправили на Южный Урал. Прибыли на станцию Тоцкая, от нее шли пешком по степи еще 5 километров, где в земляных бараках находились знаменитые
Тоцкие лагеря. Тут мне и пришлось впервые испить полную чашу военных лишений. Эти лагеря назывались 14-м запасным полком, где находилось
до 12-14 тысяч человек.

Жили в очень тяжелых условиях: трехэтажные нары, сырость, холод и голод. Кормили отвратительно: бульон из овсянки и больше
ничего, хлеба давали по 150 граммов на день. Каждое утро проходили разводы - строевым шагом под музыку, потом проводились тактические занятия.
Командиры загоняли нас в ямы с водой, в грязь, заставляли ползти по-пластунски - «на фронте, мол, трудней».

Все, что у меня было ценного: гражданскую одежду, отцовские яловые сапоги, - разными путями я променял на хлеб. Люди
голодали, болели, просили отправить их скорее на фронт. Началось дезертирство. Некоторые бойцы были большого роста, крепкого телосложения,
пайка им не хватало, поэтому они быстро теряли силы и сваливались. Солдат часто поднимали по тревоге, чтобы искать пропавших.

Вот один из случаев. В Тоцких лагерях исчезли два человека. На их поиски бросили несколько мелких подразделений, прочесали
окрестные деревни и ближайшие станции, но люди как в воду канули. Через неделю один из солдат случайно залез на чердак земляной казармы
и обнаружил два трупа: один боец умер от голода, а второй повесился на ремне.

Помощник командира взвода, увидев мою детскую замученную физиономию, спросил, откуда я, кто остался дома, какое у меня
образование. Услышав, что я до войны учился в техникуме, немедленно пошел куда-то, а вернувшись, сказал, что забирает меня к себе во взвод
обучаться радиоделу. С тех пор жизнь моя немного облегчилась. Командир уводил нас по утрам в укромные места лагеря, где были маленькие землянки
с печками, учил радиоделу, рассказывал о своей жизни.

Через месяц в лагеря приехали «покупатели» разных специальностей для артиллерии. Меня взяли в 430-й гаубичный артиллерийский
полк радистом. В тот же день переодели в новое обмундирование, выдали вещевой мешок, суточный сухой паек и отвезли на станцию Погромное,
где переформировывался и укомплектовывался наш полк, немного устроившись и ознакомившись с обстановкой, с ребятами, отпраздновав тут же 7-е
ноября, я вместе с полком погрузился в эшелон и был направлен на фронт, на оборону Москвы, - немцы уже подошли туда.

Ехали мы долго, в Москву прибыли в 20-х числах, ночью. Разгрузившись, пошли пешком по столице, которая представляла собой
сплошные рвы, надолбы, противотанковые ежи и завалы с небольшими проходами. Город был затемнен, нигде ни огонька.

Радистов направили на наблюдательный пункт в село Никольское, расположили в одном из домов на высоком месте и приказали рыть
неподалеку окопы, траншеи для наблюдательного пункта и ячейки для радиостанции. Придя на обозначенную горку, мы увидели, что это кладбище села
Никольского. Но командир приказал копать в нужном направлении. Мы работали преимущественно ночью, отдохнуть было практически невозможно,
так как стояли сорокоградусные морозы. Если остановишься, то замерзнешь или обморозишься. Рыть было не так уж и трудно: земля была раньше
перекопана для могил. На небольшой глубине стали попадаться гробы, кости. Это на меня, молодого парня, сильно подействовало: нервная
система была напряжена до предела, ночами плохо спал, снились кошмары. Те, кто был старше меня, меньше переживали, нервничали, работу делали
спокойно, гробы выбрасывали вниз, под откос.

Наконец все было сделано: установлены приборы наблюдения, радиостанция.

Однажды ночью началось светопреставление: били тысячи орудий, минометов, били с самолетов и другой техники, которая была
способна создавать огонь. Горели земля и небо, постройки и люди, техника... Я не мог понять и представить, что же происходило на земле.
Свершился переворот. Немцев отбросили на запад, далеко от Москвы.

После всего этого на поле битвы глазам представилась невероятная картина: снега на земле не оказалось, все было черным,
валялись разбитые танки, машины, орудия, люди лежали крест-накрест, трупы лошадей...

Много раз судьба бросала меня со своим полком по разным фронтовым дорогам: под старую Руссу, Новгород, Ленинград. Помню,
однажды мы догоняли минометную часть. Один из солдат обернулся ко мне с просьбой прикурить. Мы встретились глазами. Каково же было мое
удивление, когда я узнал двух бойцов, стоящих рядом, - моих дорогих земляков-односельчан Николая Георгиевича и Ивана Васильевича Косаревых.
Наперебой расспрашивая друг друга о новостях и письмах из дома, мы прошли около километра. После наши пути расходились в разные стороны.
На прощание обнялись. Мне стало не по себе, вспомнилась родная деревня. Мы расстались и больше уже никогда не виделись: оба земляка погибли
в тот же день.

Шла зима начала 1943 года. Снабжение продуктами питания было очень плохим, так как по бездорожью и через болота доставлять
их трудно, а основные дороги все в руках немцев. Первая попытка снять блокаду с города не удалась. Стоял страшный голод. Паек для нас тоже
с каждым днем снижался. Продуктов не хватало, доставлять их было очень трудно. На сотни километров тянулись болота, а через озеро привозили
только небольшой объем для жителей Ленинграда. Суточная норма солдата состояла из трех сухарей и воды. Вот ее-то было в достатке: кругом вода -
пей, сколько хочешь. Потом норму снизили до двух сухарей, а затем и до одного.

Блокаду с Ленинграда сняли, снабжение наладилось, голод миновал, жить стало веселее. Получили снаряжение, две новые
радиостанции. Вскоре нас отправили на фронт.

Провели успешную операцию под Старой Руссой, радисты справились со своей задачей успешно. Здесь я получил свою первую боевую
награду - медаль «За боевые заслуги».

Наступал 1944 год. После Харькова мы пошли своим ходом на юго-запад по направлению к городу Кривой Рог. Наша задача состояла
в прорыве линии обороны немцев. Я дежурил на наблюдательном пункте. Мы пошли в наступление. Все смешалось в гуле разрывов. Радисты должны были
быстро свернуть связь и следовать за наступающими частями. Я стал сбрасывать с бруствера катушки с проводом в траншею и с последней катушкой
поймал в руку пулю: указательный палец левой руки почти полностью оторвало, хлестала кровь. После травмы меня определили дежурным
на коммутаторе. За эту операцию по прорыву обороны противника я вместе с другими воинами получил Сталинскую благодарность.

Войска шли дальше на запад, развивая наступление. Немцы отступали стремительно, бросая все свое имущество, сжигая населенные
пункты, ценности, встречающиеся на пути. Почти не ощущая сопротивления противника, мы шли маршем по 40-50 километров, останавливаясь только
на короткие привалы. Именно тогда я впервые увидел море, оно встречало нас штормом.

Лето 1944 года, июль. Около Тирасполя перешли Днепр. На другом берегу находилась неведомая Бессарабия. Хотя наступление
и было успешным, но потери мы все-таки несли. Для захоронения убитых были созданы специальные похоронные команды, которые вслед за наступающими
частями подбирали убитых и хоронили их в братских могилах. Так, в одной из них, которую мне довелось видеть, было похоронено около 200 солдат
и офицеров, положенных в несколько рядов. Могилу заваливали землей и ставили временный памятник с указанием фамилий погибших, которые были
зарегистрированы на основании металлических личных знаков («смертельных медальонов»).

Во время одной из перестрелок наш командир радиовзвода был ранен и отправлен в госпиталь. Вместо него присылали других,
но они почему-то долго не задерживались. День, два, неделя... смотришь - командира нет, снова требуют нового. Но однажды у нас появился
лейтенант лет 35, здоровый рыжий детина. Он взялся за работу рьяно, поправил все дела. Была получена новая американская мощная радиостанция
СЦР-284, с помощью которой можно было держать связь на расстоянии 400 км. Но что-то случилось после прибытия нашего начальника: Куда бы мы
ни приезжали, куда бы ни перемещали свой штаб, везде нас бомбили и обстреливали. А командир наш такой хороший, душевный. Спите, говорит,
ребята, а я посижу, подежурю на радиостанции, мне спать не хочется. Когда же его направили в дивизию по каким-то делам, он там и попался.
После расследования оказалось, что он чистокровный немец и передавал по ночам координаты расположения штабов и подразделений корпуса.

Настал час сжимать кольцо Ясско-Кишиневской группировки немцев. Был отдан приказ ее ликвидировать и идти на запад. Нужно
было достать машины, чтобы ехать за фронтом быстрыми темпами. На добычу немецких машин, которые стояли недалеко, пошли 10 человек. Вот и лесные
посадки, техника, нагруженная разным имуществом: новым немецким обмундированием, продуктами и награбленным в советских городах и селах добром.
Все предостережения командиров забыты: стали кто часы примерять, кто шелковые рубашки. Мне попались кремешки от зажигалок, целый кулек.
Вот, думаю, богатство какое, а то огня нечем добыть…».