«…ШЛИ ПОД КРЕСТНОЕ ЗНАМЕНЬЕ РУССКОЙ ИССТРАДАВШЕЙСЯ ЗЕМЛИ»
«Князь Николай Андреевич Болконский, - подумала я, когда он открыл мне дверь, - князь Николай Андреевич собственной персоной. Господи, Бог ты мой, как все повторяется в истории…»
Меня ведут длинной анфиладой (вообще-то проходных комнат всего две, но из-за длинного коридора кажется, что иду по дворцовым покоям), ведут в святая святых – в кабинет хозяина дома…
Александр Александрович Червов. Моложавый, подтянутый, галантный. Половину его рабочего кабинета занимают стеллажи с книгами, которые тянутся до самого потолка. Усаживаюсь на предложенное мне место за секретером, приготавливаюсь записывать.
Добрые, с легко разбегающимися от уголков морщинками серо-голубые глаза вопросительно смотрят на меня…
- Хочу сразу сказать, - начинает хозяин разговор первым, - что жизнь каждого человека пересекают незримые вехи. Эти вехи определяются важными событиями. И одним из таких событий была Великая Отечественная война…
Господи, не могу отделаться от ощущения, что передо мной князь Болконский. Умный, проницательный, опальный во времена императора Павла I, не пожелавший поехать из своей деревни на зов нового царя Александра I князь Николай Андреевич. Все-таки титул определяется не происхождением, титул определяется… качеством прожитой жизни. Поэтому как для Болконского, умного, блестящего, одаренного вельможи во времена Екатерины II, существовали только две добродетели: деятельность и ум, так и для Александра Александровича, сначала гвардии рядового, пулеметчика 218 гвардейского стрелкового полка 77 гвардейской дивизии, потом гвардии старшего сержанта, помощника командира взвода, после войны шихтовщика, мастера, инженера-технолога, секретаря Совета ветеранов ВСМПО, - главными составляющими человеческой жизни являются все те же деятельность, ум, жесткая самодисциплина и… доброта.
Кстати, помните, как требовал князь от своего сына Андрея в каждом письме с войны подробного отчета о ходе военных действий, как точно составлял диспозиции? Диспозиция была начертана и мне – шариковой ручкой на тетрадном листе…
Чуть не сталкиваясь лбами, затаив дыхание, рассматривали мы с Александром Александровичем изображенный им на том самом листке план продвижения наших войск во время Орловско-Курской битвы…
Затаив дыхание, потому что переломилось вдруг что-то в ходе нашей немного официальной беседы, и увидела я перед собой не 79-летнего Александра Александровича, а рядового Сашку, бежавшего с отделением автоматчиков по горящему от взрывов полю после прорыва нашими танками обороны противника… Но обо всем по порядку.

ДЕДУШКА
- Мой дедушка, - удивительно задушевно говорит Александр Александрович, - живший в Саратовской области, на Волге, был арестован. Я воспитывался в этой семье. У моей матери нас было четверо, ей было трудно, и мои дедушка и бабушка взяли меня к себе…
Приехала в 30-х годах подвода, запряженная верблюдом. Тогда это был обычный вид транспорта… Был обыск, все вверх дном перевернули. Дедушка ведь был священник. Он знал, что так будет. Готовился. И матушка (бабушка – прим. авт.) все ему подготовила: и сухари, и теплое белье. Вышли из дома. Впереди возница. Дедушку посадили в середину, по бокам сопровождающие. И мне позволили сесть к нему на колени. Он меня поцеловал, перекрестил… Дедушка понимал, что все. Не вернется. Когда за околицу выехали, заплакал он, поцеловал, перекрестил… А я нет, не заплакал: до конца не осознал, что это последняя встреча…
Матушка ездила в Саратовскую тюрьму, потом его перевели в Астраханскую тюрьму. Несколько раз матушка ездила туда. И однажды приехала, а ей сказали: «Его нет. Ждите. Он вам сообщит». Прошло месяца 2-3. И вот однажды к ней заходит один мужчина: «Я от Николая Федоровича. Вот его нательный крест». Матушка, конечно, его нательный крест узнала. И мужчина говорит: «Не ждите его».
А как было. Из тюрьмы их подняли ночью. В Астрахани. Было их 200 человек. Вместе с документами посадили на старую баржу, отбуксировали в море и затопили. Спасся один: зацепился на этом буксире. Он был морской офицер. И помня наказ своего соседа, нашел матушку…
Были позднее репрессированы и два дедушкиных сына: Николай, учитель математики, и Константин, священник. Константин на Карагандинских шахтах отбывал свой срок, а Николай строил Беломорско-Балтийский канал. 10 лет отбывали они наказание, потом разрешили им жить только на окраине СССР – в Узбекистане. Там они жили и работали. Николай учительствовал, Константин служил в Бухаре. Произошел такой казус: Николая наградили орденом Красного Знамени. То ли узбеки не разобрались, то ли еще что, но факт остается фактом: сын репрессированного получил орден… Бабушка умерла спокойно. До самой смерти жила у младшей дочери в Сибири. Нет, ни она, ни ее дочери не репрессировались. Они всю жизнь учительствовали…
Я писал в Саратовскую область, в Церковь. Оттуда запросили фотографию. Фото не сохранилось. Пришел ответ, что архивы тоже не сохранились. Да ведь они тогда сами же эти архивы и уничтожали…
Что дал мне дедушка?.. Дед дал доброту, он относился ко всему с любовью, с пониманием, научил уважать старших. Я часто бегал по колокольне, галок гонял. Сегодня я думаю его мыслями, деда. Его речь, интонации запамятовал. А вот как в любой ситуации поступить – его мыслями думаю. Иногда чувствую: так бы он не поступил. Дедушка был очень добрый человек…
/Эх, Сашка, Сашка! Шестилетний пацаненок, когда арестовывали дедушку… Знал бы ты, сколько раз на фронте, в минуты затишья, будешь видеть ты добрые дедушкины глаза, сколько раз мысленно будешь обращаться за помощью к нему… И кто знает, быть может, то последнее дедушкино крестное знамение оградило тебя от всякого зла, спасло твою молодую жизнь… /
«НАС ВОДИЛА МОЛОДОСТЬ
В САБЕЛЬНЫЙ ПОХОД…»
- Когда началась Великая Отечественная война, мне было 15 лет. В 1942 году прибавил себе год. Как прибавил? Для получения паспорта нужно было свидетельство о рождении, сделали запрос в загс. Пришел ответ, что архива 1926 года нет, пришла только справка, я и подтер шестерку на пятерку. В загсе говорят: этот год надо подтвердить медицинской комиссией. Прихожу: сидит молодая врач. Сколько я сказал, столько и записали мне годов. А для подтверждения я выколол на руке год рождения – 1925-й (показывает мне на тыльной стороне кисти татуировку – крупные цифры, чтобы никто не сомневался!).
Это был не героический поступок. Хотя я знал, что такое война: сельчане уже возвращались с войны, один пришел без руки, другой – без ноги. Я знал, что такое война… Но мы были воспитаны на героике гражданской войны: Чапаев, Щорс, Пархоменко. У нас ведь в школе до войны было только 3 комсомольца: директор школы, пионервожатая и военрук. И для средней школы это, конечно, было мало. И решили принять в комсомол учеников. Но с условием, чтобы не было троек. Приняли нас, а получать билеты надо в райкоме, который в 25-ти верстах от нашего села. Директор школы говорит: «Вот вас 7 человек и пионервожатая. Я дам вам двух лошадей, чтобы увезли в райком». Нас?! На лошадях?! В райком?! Мы пойдем на лыжах! 25 верст! Дошли! Две деревни по дороге прошли! Билеты нам вручили, но обратно на лыжах не отпустили. Дети ведь! Оставили ночевать в Доме колхозника. Анна Андреевна, пионервожатая, решила нас сводить на звуковой фильм «Юность». Поразил меня тогда этот фильм, на всю жизнь поразил. Небольшие ребятишки, пионеры, пособляли краснофлотцам… Сколько лет прошло, а все тот фильм помню…
Вот поэтому больше всего на фронте я боялся, чтобы не струсить: в кармане ведь комсомольский билет лежал, накануне (в 1939 году) полученный…

УЧИЛИЩЕ
- В армию призвался в 1942 году, но на фронт сразу не отправили. Отправили в Белоцерковское военно-пехотное училище, которое было эвакуировано в Томск. На тот момент в Томске находились 5 училищ: 2 томских артиллерийских училища, днепропетровское артиллерийское училище, тульское оружейно-техническое училище и наше белоцерковское военно-пехотное училище. Когда учились в училище, выматывали нас здорово: в неделю 2-3 раза боевая тревога (30 верст марш-бросок). Только ляжешь, а в 6 часов утра подъем. Но мы понимали, что, если не будешь вынослив, - погибнешь…
На фронт я попал в 1943 году, у нас был ускоренный выпуск… /На этом месте автор статьи не смогла сдержать слез: знаем, знаем эти ускоренные выпуски: вместо 6 месяцев учебы всего 4! Александр Александрович терпеливо пережидает мои слезы и тихо продолжает./ Нас бросили на Курско-Орловское направление. Поступил мудрый приказ Сталина: все училища поднять и бросить на это направление. Немец ведь преднамеренно разрешил нашим войскам продвижение до Курска, чтобы загнать в котел. И вот мудрый приказ: поднять все училища и бросить на это направление. Ведь курсанты (голос Александра Александровича немного дрожит от волнения), ведь курсанты – это не солдаты-новобранцы, а это люди, которые могли стать командирами взводов, танков, артиллерийских батарей! Их не сравнить со школярами, непоспевшими офицерами. Сталин знал, что курсанты способны выполнить непосильные задачи…

РОВЕСНИКАМ
Мы знали, что умрем мы не в постели.
И потому порою в двадцать лет
угрюмо с фотокарточек глядели
на этот – ставший черным – белый свет.

Мы знали, что умрем мы не в постели.
И потому – судьбе наперекор –
мы так неудержимо жить хотели,
как, может, не хотели до тех пор.

…Есть справедливость и в несправедливости.
И ты поймешь, в лицо увидев смерть,
чтобы солдатами мальчишкам вырасти –
необходимо быть готовым умереть.
Вставка: 5 июля 1943 года началось массированное наступление гитлеровцев на Курской дуге. В нем участвовало со стороны Германии около 900 тысяч человек, полторы тысячи танков (в том числе новейшие – «Тигр» и «Пантера»), более 2000 самолетов. Им противостояли более 1 миллиона человек, 3400 танков и около 5 тысяч самолетов.
Битва на Курской дуге – одно из крупнейших сражений Второй мировой войны. Не имеющие аналогов по упорству, числу потерь с обеих сторон, количеству боевой техники жестокие бои длились более недели. После невиданных в мировой истории встречных танковых боев (сражения под Прохоровкой и др.) 12 июля 1943 года враг был остановлен. Красная Армия перешла в контрнаступление.

РАНЕНИЯ
- Были у меня 3 ранения: первое легкое ранение при взятии Мценска, второе – на I-м Украинском фронте, третий раз в Восточной Пруссии за 10 дней до Победы (был уже помощником командира взвода танкового десанта). На каждом танке ведь 10 автоматчиков и командир отделения. Они сидят на броне. Как только прорвали оборону, они уничтожают живую силу противника. Немцы старались уничтожить автоматчиков: били осколочными снарядами, били шрапнелью. И последнее время немец стал бить по танкам фугасными снарядами, чтобы нас сметало взрывной волной. И они своей цели добились: нас сметало воздушной волной. Меня контузило. Надежда Ильина, молоденькая медсестра, маленькая, худенькая, утащила меня в воронку и оставила. А сама с двумя ранеными уползла в кусты. И ждала, пока не заметят это место наши солдаты. Пока она ползла с ранеными, ее ранило в ногу. И когда ее нашли и привезли в санбат, она сказала, что у нее в воронке лежит старший сержант. А были тогда еще санитарные собаки. И лежа внизу, вдруг замечаю на краю воронки симпатичную собачью морду. Это овчарка была. Полаяла она, пришли санитары.
О чем думал, когда в воронке лежал? Боялся только одного: чтобы какой-нибудь фриц ко мне не свалился. Немцы отступали. А я же без оружия лежал. Видно, что мелькают по краю тени, отступают. Ну, думаю, притворюсь мертвым, а иначе он меня придушит. Но Бог миловал…
Вообще, когда наши делали прорыв, с ними всегда шли медсестры. И они всегда идут среди солдат, а не позади. И делают свое дело, фронтовые сестрички. Много их гибло…
НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ
- Помню Восточную Пруссию. Это была особо военизированная область, цитадель военных. Ставку Гитлер делал на этих людей, которые были готовы на все. В какой-то мере это оправдалось, но в конечном счете все пошло прахом. В Восточной Пруссии воевала 11-я гвардейская стрелковая армия, которая имела на своем вооружении много танков. У командарма в резерве был наш танковый полк прорыва. Ставка делалась на него. Если в бою были сожжены танки, он сразу брал в любых ротах, полках танки, чтобы на колесах, гусеницах были 64 танка, батальон автоматчиков (640 человек). И это себя оправдывало. Делается прорыв танками, и в этот прорыв идет пехота. Танк есть танк – его животом не остановишь, да на большой скорости. Скорость обеспечивала успех…
- Оставались ли немцы на поле боя? Оставались. Мы не добивали. Их наши подбирали, и их не оставляли на поле боя, и не добивали. Этого не было.
Болели ли мы? Как ни странно, при всех тех условиях, не болели. Организм сопротивлялся. В санбат ходили раненые, а не больные.
Кормили хорошо, кухня не отставала – всегда следовала. Горячие щи перед боем обязательно, иногда на американской тушенке, но иногда ее на второе. Хлеба сколько хочешь. Чаев не распивали, не до них было…
Бань на войне не было. Принесут белье, заменят. Но редко: 1 раз в месяц. Вши были. Мы их над огнем, над костром жгли…
- 100 граммов фронтовых зимой обязательно. Мы сначала были непривычны. Но старшие солдаты говорили: «Глотни. Лучше поешь». И мы ели, следовали их примеру. Но не объедались: а вдруг ранение в живот?..
ВЕРА ВЕРХОВОДИЛА НАМИ
- Что всего труднее на войне? Трудно не струсить. Иногда идешь просто механически, неосознанно, чтобы только идти. А потом что-то толкнет на осознание, мол, думай, думай… И всегда солдат шел в бой, чтобы остаться в живых. Эта мысль была навязчивая, но она не расхолаживала. И все время чувствуешь на фронте: только бы не сломиться. Не то что в грязь лицом не ударить, а остаться самим собой, чтобы чувствовать, кто ты есть, почему ты есть, и сделай, что тебе предначертано…
- Парторги? Парторги первые поднимались, если шли в атаку, и последние уходили, если отступали. Прикрывали отход. Во взводе было 35-40 человек, из них 7 коммунистов и 11 комсомольцев. Мы жались к ним, хотя понимали, что они первыми погибнут, поднимая людей в атаку. Но все равно старались быть к ним поближе, знали, что они не струсят, не побегут…
Молились ли?.. Вера верховодила нами, преобладала над всем. Солдат говорил: «Дай Бог не упасть!» Оно само срывалось с уст! «Дай Бог встретить следующий день!»

ШТРАФБАТЫ
- Враги народа? Никаких репрессий не было. Мы ведь в 43-м всегда шли в наступление. Может, потому не было репрессий, что движение всегда было наступательное. И не вспоминалось даже про репрессии. Штрафбаты. Попадали туда по неосторожности. Рукоприкладства не было, потому что ты будешь убит потом в спину.
Был такой случай. Прислали роту заключенных, там были бывшие карманники, мошенники. Старший лейтенант говорит: «Отдайте мне, не распределяйте по взводам, по ротам. Я из них сделаю людей». Он думал, что с ними горы своротит, а уверенность его подвела…Начался бой. Он вывел их на рубеж атаки, все залегли в ожидании команды «Вперед!» И когда команда поступила, ни один их них не смог подняться. И командиры взводов поднять не смогли. Это страшное дело, когда люди не могут подняться. Они думают, что все это время пролежат. А их уничтожают минами, как петух зерна выклевывает. А ведь в движении погибнуть сложнее, чем когда лежишь… Тогда комбат вывел четвертую резервную роту, и через лежащих пошли в атаку. И старший лейтенант, командир роты заключенных, вместе со всеми пошел в атаку. Его ранило, и только это спасло его от расстрела, что его люди не поднялись в атаку…
А ведь этих заключенных, отчаянных, пустили по самому центру… Потом эту роту расформировали. И это была ошибка и комбата, и комроты – что не расформировали сразу.

ПЕХОТУ ОБУЧАЛИ УБИВАТЬ

- Освобождали Орел. Вели зачистку, как говорится. И на перекрестке двух улиц столкнулись с немцами. А нас приемам рукопашного боя учил один очень опытный офицер еще в училище. И одним из приемов был выброс штыка. Мне не удалось перехватить винтовку другой рукой, и я просто выставил винтовку со штыком. И ему штык вонзился в горло. Он сразу упал, каска валяется. А я стою как вкопанный и шевельнуться не могу. Все кричат: «Сашка! Сашка! Что встал! Давай вперед!» А я стою и смотрю. Стою и смотрю. Молодой лежит паренек, стриженый… Каска валяется… Сразу ли он погиб? Конечно… Каска валяется… Жалко. До сих пор жалко…

СОЛДАТСКИЕ ШУТОЧКИ
- Смешные случаи? Были курьезы. Помню, последний раз по тревоге подогнали на станцию Юрга все наше училище. Смотрим, стоит огромный эшелон, пульмановские вагоны. Гора обуви, гора обмундирования. Все новенькое. Во все новое нас одели, а трусов не дали. До Новосибирска ехали в старых. И когда новые выдали, мы старые по 50 штук в пачки связали и на станциях людям отдавали. Пригодится. Война ведь шла…
А то еще был у нас в полку командир 4-го батальона Котляров. Весил 105 килограммов. Не мог пролезть в люк механика-водителя – залезал через башенный люк. И вот это было забавное зрелище. Все так и говорили: «Комбат Котляров погружается в танк через башенный люк!» На что он всегда добродушно басил: «О варвары!..» Но любил комбат покушать, любил. Офицерский свой паек семье отдавал, а сам ел помногу, любил и повеселиться, отдохнуть от души…
Или вот, помню, освобождали мы деревню. И еще раз необходимо было прочесать: вдруг немец укрылся. А на Украине лари устанавливают возле яблонь, в них что-то складывают. Подошли мы, я слышу: что-то в ларе шебуршит. И дал короткую очередь, а сам думаю: «Что же я сделал-то, а вдруг там человек?» Смотрю, а там кошка сидит, лакает молоко. Кринку-то я разбил. Она спокойно лижет и хоть бы что. К счастью, не попал в эту кошечку. Пестренькую – белую с коричневым. Смеялись потом надо мной: «По кошкам стреляешь, солдат Червов!»… Надо же, что 20 лет назад было – не вспомню, а кошечку эту помню. Пестренькую – белую с коричневым…