“Я вступил в бой 22 июня 1941 года в составе 22-го танкового полка на реке Прут. После первых боев был отравлен в Харьков в 19-й учебно-танковый полк. В первых числах октября 1941 года на Харьковском заводе мы получили танки Т-34. 12 октября 1941 года эшелоном прибыли во Владимир, где стояла уже сформированная 21-я отдельная танковая бригада. Танки с платформ мы не разгружали. В эту же ночь эшелоном тронулись в путь. Разгрузились на станции Ново-Завидово. От Завидова своим ходом совершили марш в район Тургинова. При совершении марша недалеко от Тургинова у нас затонул танк (свалился с мостика). Уже был лед. Путь моей машине был прегражден. Я посла стрелка-радиста доложить командиру батальона Агибалову о случившемся. Агибалов вернулся на своем танке к месту гибели танка и сразу же предложил всем стоящим товарищам добровольно лезть в ледяную воду, узнать, на какой глубине лежит танк и можно ли его вытащить. Добровольцев не было. Тогда капитан Агибалов приказал мне. Раздевшись, я полез в ледяную воду, нырял к утонувшему танку 20 минут. Танк лежал на боку, больше половины его было в илу. Зацепить тросами его было нельзя, о чем я доложил Агибалову.

Когда я вылез из ледяной воды, меня протерли спиртом и дали выпить солдатскую кружку спирта. Я весь покраснел. Агибалов боялся, чтобы ко мне никто не подошел со спичкой, предупреждая, что я могу вспыхнуть и загореться. Я сразу же оделся, мне стало жарко. После этого мы обходными путями форсировали реку у Тургинова. Агибалов указал мне, где должна стоять моя машина. Машину я поставил у крайней хаты. Хозяев уже не было. Тут мы простояли ночь, то есть находились в засаде, так как противник был близко.

17 октября 1941 года рано утром мы были построены для зачтения боевого приказа. В приказе Г.К.Жукова говорилось: три дня, как враг занял Калинин. Город горит. Любой ценой, огнем пушек, гусеницами танков пробиться в Калинин. Ни на что не обращать внимания, больше огня, и только вперед.

Снарядами мы заправились сверх всяких норм, уложив их на боеукладку. После зачтения боевого приказа мы пошли в бой. Перед самым выходом ко мне в машину сел новый командир роты вместо погибшего командира 1-й танковой роты Л.Окраина. Фамилию нового командира роты точно не помню, кажется, Кудрявцев. Через некоторое время в пути у меня в танке рассыпались снаряды, уложенные навалом на боеукладку. Я приказал механику-водителю Пырху остановить машину, для того чтобы поправить снаряды. Мы стояли минут десять, после чего двинулись вперед. Пройдя километра два-три, я заметил справа немцев. Они стояли на открытой местности, собравшись в кучку. Решаю уничтожить их огнем пулемета и гусеницами танка. После уничтожения группы немцев (их было не меньше батальона) мы пошли вперед и вышли на Волоколамское шоссе, где встретили очень много немецкой техники. Каким-то образом, как намечалось, в Пушкино я не попал и стал продвигаться на Калинин, уничтожая вражескую технику и фрицев огнем пушки, пулеметов и гусеницами. Немцы в панике бежали. Мы на своем танке шли по сплошной немецкой технике. Сколько ее уничтожено было, трудно сосчитать. В своей книге “Провал операции “Тайфун” полковник Муриев позднее напишет: “16-17 октября 21-я ОТБ подполковника Лесового А.Л., разчленив в районе Пушкино вражескую автоколонну, уничтожила до 40 автомашин с пехотой и 10 танков. Бригада совершила рейд по неприятельским тылам. За день боя уничтожила до 38 танков, около 70 орудий и минометов, 170 автомашин и до 500 вражеских солдат и офицеров”.

Громя врагов и его технику, мы приближались к Калинину. В машине была страшная жара, нечем было дышать. По нашей машине били со всех сторон. Над башней танка висела фашистская авиация, сбрасывая смертельный груз. Мы маневрировали, уничтожая наземного врага. Бой был до того горячим, что нам не было возможности освободиться от стреляных гильз. Уже близко был Калинин, как вдруг справа я заметил стоящие на поле немецкие самолеты. По нам нещадно бьют со всех сторон. Сильный удар потряс машину, заглох мотор танка, с трудом заводим его. Уже окраина Калинина. Слева метрах в 200-300 деревянные дома. Командую: “Вперед!” В смотровую щель механика-водителя попадает пуля снайпера. Щель заплавлена. Пока мы на ходу меняем триплекс, прочищаем смотровую щель, пулемет стрелка-радиста нагревается до такой степени, что пули плавятся и не летят далеко. Нужно менять ствол. Раскаленный ствол меняю голыми руками. Страшно обжег руки, но боли не чувствую. В этой страшной горячке машина попадает в воронку. Корма машины оказалась сверху. В нас попал снаряд, танк загорелся. Приказываю экипажу вооружиться пулеметом, гранатами и занять круговую оборону. Танк горит. Сам я продолжаю тушить танк огнетушителем. В этом кромешном аду на мне загорается одежда. Мой экипаж вытаскивает меня за волосы, срывает одежду. Нас окружили. Так мы попадаем в руки врагов. Все патроны и гранаты израсходованы. Сколько мы гадов положили, не знаю, считать не было возможности. Последнюю гранату я бросил, когда немцы были уже близко. После этого невероятно тяжелого неравного боя и пленения нас погрузили в немецкий бронетранспортер. Вместе с нами в руки к немцам попал еще один наш экипаж. Их машина стояла сзади нашей машины, метрах в 500-800.

Нас привезли в Калинин, втолкнули в помещение, где было очень много и военных, и гражданских. Это было уже к вечеру. Утром нас вывели на работу. На другую ночь нас поместили в другое здание. В эту же ночь я решил бежать, предупредив свой экипаж. Днем я осмотрелся, куда бежать. Недалеко был лес. В полночь я спрыгнул со второго этажа, за мною еще товарищ. Я задавил дремлющего фашиста, который стоял против окна, откуда мы прыгали. Мой товарищ забрал его винтовку, и мы быстро ушли в лес. Долго бродили о лесам, чтобы не попасть в руки немцам. Выбившись из сил, голодные, мокрые, убедившись за день, что в крайней хате немцев нет, мы решили подойти к деревне. Когда наступила глухая ночь, постучал в дверь. Нам открыла женщина, пустила в дом, спрятала в подполе, накормила. Мы отдохнули, а в следующую ночь ушли, отблагодарив этого прекрасного человека. Жаль очень, что я никак не могу разыскать ее. Ночь мы шли лесом на выстрелы. Утром вышли к лесной сторожке. Убедившись, что там нет немцев, зашли. В этот же день мы вышли к своим. Наши части переправлялись через Волгу. Нас перевезли на тот берег на лодке, и после проверки мы воевали в стрелковых частях. Точно не помню, но кажется, это была 29-я армия. Позже, когда вышел приказ об использовании специалистов, я был отправлен в Калинин в запасной полк, а оттуда в Челябинск. Там переучился на старшего механика-водителя танка ИС-2-122 (тяжелый танк). В 1943 году получил машину и убыл на фронт, вначале в Тульский танковый лагерь резерва главного командования, а оттуда на 1-й Белорусский фронт. Прошел с боями до Варшавы. После взятия Праги был отправлен во 2-е Саратовское танковое училище. Окончил его в 1946 году, демобилизовался по возрасту в чине лейтенанта командира танкового взвода. Награжден орденами Отечественной войны I и II степени, “За овладение предместьем Варшавы - Прагой”. Там мы тремя танками разбили два бронепоезда врага. Орденом Отечественной войны I степени награжден за вывод тяжелого танка с поля боя. Было это так. Мы тринадцатью тяжелыми танками бились против немецких танков-“тигров” и “пантер”. Мою машину подбили. Меня вызвал командир полка и приказал вывести машину из-под носа у немцев. И вот под ливнем свинца я ползу по полю. Добрался до машины. Меня заметили немцы, начали бить по машине. Но, несмотря на смертельный огонь, машину я вывел своим ходом. За это тут же, на поле боя, был награжден орденом Отечественной войны I степени.

Не ошибусь, сказав, что этот рейд 17 октября 1941 года, в тяжелую для нашей родины годину, для столицы Москвы и Калинина был одним из героических прорывов. Люди показали себя настоящими героями. Представьте себе такой факт: мы шли без поддержки артиллерии, авиации. Столкнулись с численно превосходящими силами коварного врага. Когда стало ясно, что командир полка Лукин и командир батальона Агибалов погибли, все люди поняли, что управление боем потеряно. Но экипажи шли по своему долгу совести на явную смерть. И задача была выполнена. Лично мне дорого стоило это.

Мой путь был тяжел, но я выстоял. У меня сейчас неважные нервы, но живу и работаю. У меня два сына. Старший заканчивает технический институт рыбной промышленности, младший перешел в 9-й класс, отличник. Это мои заместители для моей Родины.

Сейчас я живу в городе Советске. Работаю на Советском целлюлозно-бумажном комбинате мотористом ТЭЦ. Ударник коммунистического труда.

С уважением к калининцам Семен Ефимович РЫБАКОВ, 1970 год”.