« Киевский котел». Трагедия 1941-го.

В армию я  был призван 11 ноября 1940 года. Был курсантом  отдельного учебного танкового батальона. Военная часть дислоцировалась в городке Новоград-Волынск под Житомиром. . Утром 22 июня 1941 года немецкие войска бомбили Новоград-Волынский. Так как первая бомбежка существенного урона не нанесла, то мы, уверенные в нашей мощи, наивно думали, что эта военная игра быстро закончится. Мы уже воображали себя победителями и с интересом бегали смотреть воронки от бомб  .  После обеда нас, курсантов,  построили в соснах недалеко  от танкового парка.  Зачитали приказ о присвоении званий, сменили одежду и обувь на новую форму, мы стали получать танки, устанавливать на них  оптику, получать боеприпасы.   Вечером  командир полка ( наш батальон развернулся в полк и получил название 70 танкового полка 35 танковой дивизии ) зачитал боевой приказ и  в ночь  мы заняли оборону по реке Случ. Справка: 35-я танковая дивизия сформирована в декабре 1940 г. в КОВО в составе 9-го МК. Дислоцировалась в Новоград-Волынске. К началу войны имела 142 танка (141 Т-26, 1 химический). 22 июня совершила марш к Луцку. 24.06 юго-западнее Клевани вступила в бой с 13-й ТД немцев, участвуя в контрударе мехкорпусов ЮЗФ. 26-27.06 вела бой с 299-й ПД на рубеже Ставок-Млынув. Вечером 27.06 отошла за реку Горынь под ударами 14-й ТД, 25-й МД противника. Затем, до 4 июля оборонялась в районе Цумань, Клевань. 10-14.07 в составе 9-го МК наносила контрудар по 44-й и 95-й пехотным дивизиям немцев на Новоград-Волынском направлении, замедлив их продвижение. В конце июля - начале августа вела бои на рубеже Коростеньского укрепрайона

Ближе к реке заняла оборону пехота, мы закопали танки до башен. Командиром был капитан Ваньков, кавалерист, переучившийся на танкиста. 23 июня немцы  целый день высаживали десанты пехоты и сосредотачивались в лесах. На ровной местности садились самолеты и высаживали противника. Мне ясно были видны кресты на самолетах. Решил доложить командиру по рации. Он меня обругал, сказав, что у страха глаза велики и приказал не стрелять. Разгрузился очередной самолет у нас на глазах и , развернувшись, улетел. До сих пор горько, что не ударил по нему из орудия. Но немецкие солдаты, собравшись в группу около опушки, о чем-то говорили между собой. Я решил выстрелить в эту группу. Взглядом получил согласие экипажа, выстрелил. Многие упали, оставшиеся в живых бросились в лес. Тут командир батальона по рации кричит: «Кто стрелял?»  Доложил, что я. Потребовал к себе. Нечего делать – надо идти. Башенный стрелок Капустин, отчаянный парень, говорит: «Я с тобой». Из личного оружия у каждого танкиста был револьвер типа «наган».

Подходим к дому, где располагается штаб, и видим такую картину: на траве под черешней, на которой уже были спелые ягоды,  расстелена палатка, на ней бутылка со спиртом и закуски, наш капитан лежит головой на коленях у девушки. Мы подошли поближе, и я доложил о прибытии. Ваньков закричал: «Почему стрелял без приказа?» Я хотел объяснить, но он, разъяренный, вскакивает: «Пристрелю!». Сзади меня Капустин мгновенно выставил наган и наставил на капитана, а я выхватил свой. Тот сразу прижух. Помедлив, приказал возвращаться на свое место, и мы пошли к танку, но нас встретили члены других экипажей, взволнованно поддержавшие нас.

Рано утром при поддержке авиации  и артиллерии немцы пошли в наступление. Наша пехота - ее было мало- стала отходить, бросая убитых и раненых. Мы пытались сдержать наступление, но к вечеру получили приказ отойти к дороге, следующей на Чернигов

 Затем вели оборонительные бои под Черниговом,  который немцы беспрерывно бомбили, дальше была оборона Житомира, и так дошли до Киева, к которому рвались немцы.

И вот был такой случай. Мы вели оборонительные бои разрозненными силами, общего руководства в обороне уже не чувствовалось. В нашем

батальоне осталось всего  4 танка Т-26. Немцы шли в наступление, стараясь создать панику в нашей обороне. Помню, утром они с засученными рукавами при поддержке нескольких танков атаковали наши позиции, но неожиданно для них мы отбили атаку и решили контратаковать. Майор собрал группу бойцов, откуда-то  появились морячки человек 50. И вот эта небольшая группа  при поддержке наших танков пошла в контратаку. Мы подбили 3 немецких танка Т-3, раздавили минометную батарею, подбили 4 бронетранспортера и обратили в бегство моторизованный полк. В начале контратаки в нашу группу влились человек 25 неизвестно откуда взявшихся кавалеристов. Из наших 4 танков один был подбит, были сражены несколько кавалеристов. И вот 3 танкиста, покинувшие подбитый танк, взяв шашки у убитых, вскочив на лошадей, вместе с конниками, продолжали атаковать, демонстрируя храбрость и отвагу. Как позже оказалось, члены экипажа  подбитого танка служили в кавалерии .

Историческая справка:

«К 19.08 в 35 танковой дивизии было 927 человек и ни одного танка. 10 сентября расформирована. Командир - г-м Н.А.Новиков.

А еще помню такой случай из трагического 41-го, курьезный. Оставив очередной оборонительный рубеж, мы заняли оборону на окраине одной деревни. Жители, видимо, в спешке эвакуировались и не успели все увезти.  По деревне бродили свиньи, куры ,в одном сарае стояла липовая бочка с пчелиным медом. А мы без продуктов. Подходит ко мне старшина, и говорит: «Командир, давай убьем кабана на мясо, вон в том сарае их два» - животины, видно, от жары зашли в этот сарай. Я согласился. Достал наган, возвел курок  и зашел в сарай, а старшина за мной закрыл дверь.  Я никогда не убивал кабана. Подошел, прицелился, выстрелил в голову. Кабан взвизнул и замотал головой. Я еще раз в спешке выстрелил. Кабан был жирный и, видно, пули мои ему только причиняли боль. Животное рассвирипело, и пошел на меня, приоткрыв свои клычищи. В растерянности я не знал, что делать. Глянул вверх, а   там такие толстые   бревенчатые перерубы - перекладины. Быстро засунул наган за пояс, прыгнул, уцепился руками за переруб, подтянувшись, влез на него.  Кабан остановился. Я сверху прицелился  в его переднюю левую лопатку, выстрелил и кабан упал, как не стоял на ногах.  Зашел старшина и прирезал его. Потом я спросил его, зачем же  он дверь закрыл? Старшина ответил: чтобы кабан не убежал и чтобы на него не бросился…

 Киев мы обороняли отчаянно. Наши самолеты бросали листовки: «Киев был, есть и будет советским». Однако наши войска, оборонявшие Киев, были окружены превосходящими силами противника и  большинство войск во главе с командующим Юго-Западным фронтом Кирпоносом оказались в кольце. Киев был оставлен, так как не было сил и средств для его защиты.

Историческая  справка:

По воспоминаниям генерал-полковника И. С. Глебова, в ходе Киевской операции в начале сентября начштаба Тупиков настаивал на немедленном отводе войск из города  Однако  решение об отступлении из «котла» не было принято Ставкой. Не имевший резервов фронт не остановил наступление передислоцированной с Московского на южное направление 2-й танковой группы Гудериана. К 14 сентября в окружение попали 5-я, 21-я, 26-я и 37-я армии. Расчленённые на отряды и группы части фронта совершали манёвры, выходя из окружения на промежуточные и тыловые оборонительные рубежи, где вели напряжённые бои против превосходящих сил противника, однако десятки тысяч бойцов и командиров погибли в окружении.

В  результате «киевский котел» стал самым крупным поражением СССР в Великой Отечественной войне – в сводке  вермахта от 24 сентября сообщалось о захвате 665 тысяч советских военнопленных, 3718 орудий и сотен танков. По данным, опубликованным в 1993 Генеральным штабом Вооруженных Сил РФ, советские потери составили свыше 700 тыс. человек, из них 627,8 тыс. безвозвратно. Это самые крупныепотери, когда-либо понеснные в одном сражении, за всю историю войн.

В окружении

    И  началось наше скитание по тылам врага. Мы пытались прорваться то в одном, то в другом направлении, но безрезультатно. Примерно с конца сентября генерал-майор Баграмян, впоследствии маршал СССР, сформировал группу из 150 человек ,состоящую в основном из командиров ,куда попал и я. Задача стояла прорвать кольцо окружения. И мы пошли напролом, не считаясь с жертвами, чтобы вывести штаб фронта. Наши отчаянные попытки прорваться увенчались успехом. Утром, помнится,  вышли к реке Псел и укрепились в лесу по берегу реки. Здесь встретились с нашими передовыми частями. За нами должен был двигаться штаб Юго-Западного фронта, но командующий,  генерал-полковник М.П. Кирпонос,  изменил решение, пошел со штабом и охраной в другом направлении и напоролся на крупную группировку немцев. Наши были окружены и почти все уничтожены, штаб полностью, во главе с Кирпоносом.

Затем были бои под Борисполем, за аэропорт. Немцы высадили десант с целью его захвата. Мы, небольшая группа, созданная из разрозненных групп, была брошена на ликвидацию десанта. Завязался бой. Немцы рассчитывали быстро захватить так нужный им аэропорт, но встретили сильное сопротивление.

 После вывода нас из окружения генералом Баграмяном  мы вновь попали в окружение. Из него уже выходили  вначале – группами,  потом  по два-три человека, и даже  в одиночку. Кто в живых оставался, тот и уходил.  Мы скитались по лесам без сна и еды, питались болотной травой, кореньями. Воды не было, кроме болотной, но  поскольку  кругом лежали убитые – как наши, так и немцы – вода была окрашена кровью. Однажды мы вдвоем приблизились к одной деревне и решили раздобыть что-то поесть. Дело было днем. Осторожно выйдя из леса, зашли в крайнюю хату- как потом оказалось, это была хата полицая. Он сидел за столом,  нарезал от шмата сала и хлебной краюхи внушительные кирпичики, ел и запивал самогоном. На мне были хромовые сапоги, которые понравились полицаю, и он приказал мне их снять. Я медлил. Тогда он подошел и стал снимать сам. Снял один и нагнулся, чтобы снять второй. Тогда я выхватил кинжал и ударил им в его спину. Мой напарник схватил со стола хлеб с салом, и мы  ринулись в лес. Но я остался в одном сапоге, нужно было найти обувь, так как была уже осень. Поев, пошли по лесу и на пути повстречали наши разбитые повозки – убитые солдаты, убитые лошади… На повозках было обмундирование и продукты – сухари и кусковой сахар. Среди вещей мой товарищ нашел кирзовые сапоги, которые отдал мне. Бродили по лесам долго – куда идти, чтобы не напороться на фрицев? Рассчитывали выйти к партизанам, но где их искать?  Без воды  и еды было очень трудно. В одном месте на краю леска вышли на картофельное поле. Вырвали несколько картофелин – как их сварить без воды? Нашли каску, сложили в нее картошку, накрыли портянкой, засыпали сверху землей и спарили на костре, который  развели чудом сохранившейся спичкой.

   Особенно трудно стало, когда наступили холода. В деревни соваться, , вспоминая встречу с полицаем, боялись. Уже начались заморозки, а мы все скитались по лесам. Однажды проснулся, а на мне лежит толстый слой снега. Что делать? В ближайших деревнях – немцы. К тому моменту нас уже было трое. Решили понаблюдать за дорогой, идущей поблизости в лесу, подкараулить и напасть на машину, если какая-то будет проходить.  У нас были наганы и гранаты. Долго наблюдали за дорогой. Снега уже выпало достаточно много и машины стали буксовать. Выбрав тихий участок дороги, мы стали ждать. Видим - идет  немецкий «Опель» и  недалеко от нас начинает буксовать. Этого мы и ждали.  Водитель вылез из машины  и стал копать снег,  вышедший офицер стал разминаться. Мы выскочили из леса с оружием наготове и напали на фрицев. Забрали в машине, что было из съестного ( хотя, по правде говоря, выпивки было больше, чем еды). Бросили в машину гранату  и ушли в лес. Мы не теряли надежды выйти к партизанам. Но встретить их так и не удалось. На свое счастье, в одном месте наткнулись  на своих- это были разведчики. Они и привели нас в свою часть.

 В разведке

    Положение на фронтах было серьезным, и всех окруженцев  направляли на передовую, причем, направляли не по специальности -  всех в пехоту. .На одном из пунктов формирования к строю подошел капитан и спросил, кто хочет служить в разведке? Так я был назначен командиром разведвзвода." Немного обучились разведделу. Шел ноябрь 1942 года. Наши войска готовились к наступлению в Сталинграде. Моему взводу предстояла разведка обороны противника на глубину 12-15 км в районе деревни Парамоновки, коммуна «Красная заря». Перед выходом на задание нам дали продпаек:  400 граммов ржаной муки, одну банку рыбных консервов на четверых. Из муки одна сердобольная бабушка испекла нам коржи. Мы съели провиант, выкурили табак ,сдали документы и в ночь пошли в разведку. От Чистяково далее по балке добрались до Парамоновки. На этом участке оборонялись румыны, но по высоткам за Парамоновкой строили оборону немцы. У них были подготовлены траншеи и позиции для артбатарей, но солдат не было, о чем мы узнали позже.

В крайней хате, стоящей близко к оврагу, выяснили, что в центре села, в доме правления и сельсовета, стоящих рядом через дорогу, отдыхают – в одном немцы, в другом- румыны. Старик рассказывал все подробно, пожаловался на зверя-старосту, указав, где тот живет. В бывших колхозных сараях стояли лошади, а рядом с сараями стояли 2 пушки  и ящики со снарядами. Мы сняли замки из пушек. В других  сараях были склады продтоваров, около них стояли 2 человека, одетые в шинели (легкие) и высокие шапки из овчины. Видать, им было холодно, и они, прижав винтовки к груди, переминались с ноги на ногу. Я взял с собой 3 человека, остальные залегли на скате оврага и приготовились к бою. Алешину и Гаврилову приказал без выстрела взять часового у дальнего склада, а мы с Терещенко должны были снять ближнего часового, обследовать дома  и по возможности захватить пленных. Действовать должны были одновременно. Подождали, пока ребята подберутся к дальнему часовому. На вооружении у нас были автоматы, финки и гранаты. По сигналу стали подбираться к часовому. Наш показался  здоровым, поэтому договорились (все делали быстро), что   Терещенко зажимает часовому рот и голову, я бью финкой в туловище. Терещенко был здоровым парнем, носил сапоги 46 размера и рука у него была с боксерскую перчатку.

   Когда мы подкрались к часовому, он, видимо, дремал.  Терещенко быстро закрывает ему рот своей ручищей и берет в объятия румына. Я ударяю финкой и Терещенко прижимает его к земле лицом, под каблук, крутнув каблуком по лицу часового. Лицо превратилось в кровавое месиво и перед смертью тот не издал ни звука. С другим часовым без звука управились Алешин и Гаврилов. Все четверо быстро переметнулись к домам, где по рассказу старика на деревяшке, отдыхали офицеры. Было условлено, что мы двое разбиваем окна в домах, бросаем гранаты ,а двое других врываются в двери домов.

  Как только разбили окна  и бросили гранаты, румыны и немцы в белье стали выпрыгивать из окон. Собрали пленных человек 25. Раздетым я разрешил одеться и приказал одному разведчику отвести их в штаб. Нам же нужно было обследовать высотки и затем осмотреть дорогу. Тут ко мне обращается Терещенко: «Товарищ командир, разрешите мне проведать старосту. Отец Терещенко был предколхоза на Украине. По доносу старосты был расстрелян немцами. Так как дом старосты был по пути, мы подошли к дому и окружили его.

   Во дворе стояли сани, в которых лежали два опаленных кабана и два мешка муки. Терещенко вошел в дом и через минуты две-три вывел старосту с винтовкой  –откормленного такого мужика. Я спросил, а зачем с винтовкой? Терещенко отвечает: «Я безоружного не хочу убивать».  Он отвел старосту в балку и там оставил, все сделав без выстрела. Было три часа ночи, когда мы вышли на дорогу…

В тот год в ноябре лежал хороший снег. Мы зарылись в снег у дороги – будут идти автомашины – можно подорвать гранатами и обстрелять из автоматов, тем самым задержать отход немецко-румынских войск, так как 19 ноября ожидалось общее наступление  на Сталинград. Уже через час- полтора стали оттягиваться тылы. Мы подорвали автоцистерну с горючим и несколько автомашин на дороге, создав пробку. Некоторые автомашины, пытаясь объехать  горящую технику, застряли в снегу. Но в составе отходящих войск были две автомашины с солдатами. Остановившись, они спешились, рассыпавшись в цель, стали двигаться в нашем направлении. Видя создавшуюся обстановку, поскольку задача уже была выполнена, я приказал отходить к Парамоновке. При отходе один мой разведчик был ранен в ногу, и  мы его тащили по снегу. Но фрицы и румыны, видимо, побаивались отдаляться от машин и продвигались с остановками. Это нам помогло. Мы уже добрались до Парамоновки и заняли оборону в каменном строении без крыши . В это время на большой скорости прямо на нас пошел легкий танк, посадив на броню несколько солдат. Мы подкатили румынские пушки, вставив вынутые нами замки и подтянули 4 ящика снарядов – 3 осколочных и один бронебойных. Подпустив танк поближе, буквально на 300 метров, мы ударили из пушки. Промах! Танк  хотело сманеврировать и подставил нам борт . От второго снаряда он развернулся, а третий попал в моторное отделение. Танк загорелся  и немцы повернули назад, а мы поливали их огнем. А в это время по высотке пошли наши танки, за ними пехотинцы и вся группа немцев была согнана к Парамоновке,  где мы их и пленили. В этом бою я был ранен, но идти мог сам.

   Прибыв в штаб, доложил о выполнении задания нач. штаба, который похвалил меня за операцию и сказал: «Отдыхай, а завтра тебя вызывают в штаб дивизии». Но так как штаб передислоцировался, туда я попал на день позже. Меня спросили, смогу ли я добраться из-за раны. Я сказал, смогу, помощи не требуется.

  Спецлагерь

В штабе дивизии мне дали направление в спецлагерь в г. Березняки и объяснили, что я должен пройти проверку и подлечиться. Есть приказ Сталина – все бывшие на оккупированной территории в немецких тылах должны пройти проверку. С этим направлением я и поехал. На одной из станций – не помню названия- встретил отчима, Пономарева Тихона Епифановича. Он был казак-кавалерист, воевал с 1941 года в кавалерии (а до этого прошел  Первую мировую и Гражданскую. Видел Махно), но на тот момент по возрасту его перевели в железнодорожные войска. Немного поговорив, я из своего вещмешка дал ему буханку хлеба и банку консервов и поехал дальше. Приехав в Березняки, я еле нашел лагерь. Подошел к проходной, а меня туда не пускают. Потом пришел какой-то офицер, и, взяв направление, распорядился отвести меня в офицерский барак.  Туда зашел через проходную, а оттуда уже входа не было. Лагерь был обнесен высоким забором и колючей проволокой, на углах охрана. Я занял свободное место на нарах в бараке. Утром- подъем и завтрак- баланда и кусок хлеба в 400 грамм на день. Кому баланда досталась, кому нет – никто не интересовался. После завтрака из всех бараков повели людей на работу. Из нашего барака никого не трогают. Тех, кто прибыл раньше меня, ночью вызывают на допрос. Кого 2 часа держали на допросе, кого 3, а кого и больше. Меня никуда не вызывают, но лечение проводят. Недели через две я почти поправился, но от голода немного ослаб. И вот как-то днем меня вызывают в штаб (так называли) и говорят: «Тебя назначаем начальником участка. Твои люди (третий участок) – в третьем бараке. Твоя задача организовать людей на работу, провожать ежедневно до проходной – дальше их уже вели конвоиры с винтовками, а после работы встречать, проверять, выявлять больных и давать заявку в медпункт, кому необходимо- заменить обувь или обмундирование и т.д. Вот этой работой я и занимался. Один раз в неделю было построение всего лагеря. Вызывались по списку, людей строили и с вещами куда-то уводили из лагеря.  Нам об этом не говорили, а слухи ходили – кого на работы в шахты и рудники, а кого на расстрел.

   В один из вечеров вызывают и меня к следователю. Прихожу в кабинет- за столом сидит ст. лейтенант. Усадил он меня напротив и говорит: «Расскажи все. Где родился, кто родители, где учился, когда призван в армию, где воевал, где попал в окружение, где воевал после выхода из окружения и откуда прибыл сюда. Я все подробно рассказал, он тщательно записал и сказал конвоиру отвести в лагерь (штаб был за его пределами). Примерно через неделю- очередной вызов, уже ночью. Снова начал допрос с теми же вопросами. Я снова все рассказал. Он помолчал и говорит: «Значит, ты из Сталинградской области?» Я подтвердил. Немного подумав, старлей продолжает : «Значит, мы земляки. Я тоже сталинградский». С этими словами он повернулся к конвоиру и сказал: «Отведите», и уже мне: «Бывай здоров».

       После этого вызова примерно через неделю- снова общее построение лагеря и пофамильно  вызывали  из строя.  Было названо человек 30, в том числе и я. Нам приказали забрать вещи и двигаться к проходной. Один лейтенант, без охраны, построил нас и повел на железнодорожную станцию.  Там подали товарный вагон с нарами и печкой, мы получили сухой паек. Ночью вагон подцепили к эшелону,  и мы  отправились на запад без объявления станции назначения.

  Ехали долго и прибыли на ст. Татищево под Саратовом. Там формировался 3 отдельный штурмовой батальон. В такие батальоны  войну было сформировано 9. В них зачислялись офицеры – от мл. лейтенантов до полковников включительно, независимо от военной специальности. Все, кто хотя бы один день был на оккупированной фашистами территории. Это не штрафные батальоны- некоторые путают, хотя суть была одна: каждый был искупить «вину» кровью. Убило тебя или ранило- значит, искупил, если такого не  случилось, человек должен был продолжать воевать в этом батальоне до «искупления».

 Справка:

  Приказ народного комиссара обороны №ОРГ/2/1348 командующим войсками Московского, Приволжского и Сталинградского военных округов о формировании отдельных штурмовых стрелковых батальонов 1 августа 1943 г. Копии: народному комиссару внутренних дел, начальнику Главного политического управления Красной Армии, начальнику Главного управления кадров Красной Армии, командующему артиллерией Красной Армии, начальнику тыла Красной Армии, начальнику Главного артиллерийского управления Красной Армии, начальнику финансового управления Красной Армии, начальнику организационно-учётного управления Красной Армии В целях предоставления возможности командно-начальствующего составу, находившемуся длительное время на территории, оккупированной противником, и не принимавшему участия в партизанских отрядах, с оружием в руках доказать свою преданность Родине приказываю: 1. Сформировать к 25 августа с.г. из контингентов командно-начальствующего состава, содержащегося в специальных лагерях НКВД: 1-й и 2-й отдельные штурмовые стрелковые батальоны — в Московском военном округе, 3-й отдельный штурмовой стрелковый батальон — в Приволжском военном округе, 4-й отдельный штурмовой стрелковый батальон — в Сталинградском военном округе. Формирование батальонов произвести по штату № 04/331, численностью 927 человек каждый. Батальоны предназначаются для использования на наиболее активных участках фронта. 2. Укомплектование формируемых штурмовых батальонов произвести: а) должностей командиров батальонов, зам. командиров батальонов по политической части, начальников штабов, командиров рот — за счёт лучшего, тщательно отобранного и хорошо подготовленного начальствующего состава, имеющего боевой опыт; б) рядового, младшего начальствующего и остального начальствующего состава — за счёт среднего и старшего начальствующего состава спецконтингентов, находящихся в Люберецком, Подольском, Рязанском и Угольном спецлагерях НКВД, — для батальонов, формируемых в МВО; Калачёвском и Котлубанском спецлагерях НКВД — для батальона, формируемого в ПриВО; Сталинградском, Белокалитвенском, Георгиевском спецлагерях НКВД — для батальона, формируемого в Сталинградском военном округе. Недостающий состав для штурмового стрелкового батальона, формируемого в ПриВО, выделить из Ханларского спецлагеря НКВД по заявке штаба округа в оргуправление Генерального штаба КА. Назначение на должности начальствующего состава как младшего, так и среднего произвести после тщательного отбора командиров из спецконтингентов; в) повозочных, кузнецов ковочных, портных, сапожников, поваров, шофёров — за счёт спецконтингентов, находящихся в Люберецком, Подольском и Рязанском спецлагерях НКВД, — для батальонов, формируемых в МВО; Калачёвском и Котлубанском спецлагерях НКВД — для батальона, формируемого в ПриВО, и Сталинградском, Белокалитвенском, Георгиевском спецлагерях НКВД — для батальона, формируемого в Сталинградском военном округе. 3. Срок пребывания личного состава в отдельных штурмовых стрелковых батальонах установить два месяца участия в боях, либо до награждения орденом за проявленную доблесть в бою или до первого ранения, после чего личный состав при наличии хороших аттестаций может быть назначен в полевые войска на соответствующие должности командно-начальствующего состава. 4. Всему личному составу, назначенному из спецлагерей НКВД, установить форму одежлы соответственно занимаемым ими должностями в штурмовом батальоне. 5. Личному составу батальонов установить оклады содержания по занимаемым в батальоне должностям. 6. Семьям личного состава, назначенного в батальоны из спецлагерей НКВД, предоставить все права и преимущества, определённые законом для семей начальствующего состава. 7. Начальникам главных управлений НКО к 5.8.1943 г. обеспечить формируемые батальоны необходимыми кадрами, материальной частью, вооружением, имуществом и транспортом. 8. Об исполнении донести. Народный комиссар обороны Маршал Советского Союза И.Сталин ЦАМО. Ф.З. ОП.11566. Д. 13. Л. 210–212. 
 

«Белая смерть». В рядах третьего отдельного штурмового батальона

  Задачи батальону ставились трудновыполнимые: прорыв сильно укреплено обороны немцев, разведка боем в долговременной обороне и др. Все мы были вооружены автоматами, пулеметами и гранатами. Из одежды была телогрейка, на нее одевался панцирь из бронированной стали, сверху – маскхалат. Панцирь одевался крюком на левое плечо, закрывая грудь, живот и всю нижнюю часть туловища. Он состоял из 2-х пластинок, заходящих одна за другую в середине живота и крепился брезентовым ремнем. В таком снаряжении мы ходили в бой. Бои вели жестокие, на истребление. Немцы нас окрестили «белой смертью» Мы ходили в атаки во весь рост, немцы вели бешеный огонь из автоматов, а мы шли…Автоматная пуля панцирь не пробивала.

Ворвавшись в немецкие траншеи, мы расстреливали неприятеля из автоматов и пулеметов с наименьшими для себя потерями. Затем нас обычно перебрасывали на другой участок – для нового прорыва. После каждого боя, если кого из наших убивали, то в голову и в шею, а ранили в руки и ноги. Эти бои проходили между Оршей и Витебском(?) в районе Ореховск… болот…

В распоряжении 3 Белорусского

 К концу месяца боевых действий в этом батальоне меня ранило в руку. Перевязали и направили в медсанбат, а затем в полевой госпиталь. В батальоне выдали справку об искуплении. После выздоровления я был направлен в распоряжение 3 Белорусского фронта (командующий Черняховский). Там был восстановлен в звании и прошел подготовку на курсах повышения при воинской части и получил направление в часть на должность командира роты. Участвовал в наступательных боях в Литве. Перед прорывом обороны в Восточной Пруссии некоторое время стояли в обороне. Была осень 1944 года. Между нашей и немецкой обороной (нейтральная полоса) была ровная местность и справа стоял хутор. Какое-то время сильных боев не было – периодически постреливали то немцы, то мы, готовясь к прорыву немецкой обороны. И вот часов в 16 меня вызывает командир батальона – его блиндаж находился в метрах 300 от моего командного пункта. Видимо, немцы заметили движение – к блиндажу подходил не только я, но и другие   наши офицеры - и стали методически обстреливать территорию из минометов. Я пришел вторым и сел рядом с командиром 3-й роты (я командовал 2-й). В течении нескольких минут собрались все, кто был вызван. Обстрел усилился- немцы стали бить из пушек. Командир батальона капитан Федоров, войдя и поздоровавшись, сказал: « Фрицы заволновались». Перед тем, как дать задачу на наступление,  приказал вынуть карты. И только мы раскрыли планшеты с картами, как артснаряд разорвался около нашего блиндажа и его сильно тряхнуло. Второй снаряд попал в блиндаж. Нас засыпало землей, окутало пылью.  Когда  она рассеялась, мы все как по команде посмотрели вверх и поняли: снаряд расковырял землю и два наката бревен,   застряв между бревен третьего наката, так и не взорвавшись. Нас всех как ветром вынесло из блиндажа. Метрах в 15-20 стоял закопанный по башню танк, рядом было несколько окопов, где мы разместились и получили боевую задачу. Позже саперы проволокой зацепили снаряд и вытащили.

     Вернувшись в расположение роты, я вызвал к себе командиров взводов и поставил задачу. Затем объявили ужин, и я решил поужинать вместе со своими людьми. Было видно, что все думают о предстоящем завтрашнем  бое. Все смотрели на закат. В лучах заходящего солнца вдоль нейтральной полосы на низкой высоте летела большая стая гусей,  выстроившись треугольником, птицы  так жалобно курлыкали… Немцы по ним открыли огонь из автоматов. Подстреленная пара птиц упала на нейтральной полосе. А мы провожали взглядом гусей и думали о доме, о родине и о том, как-то завтра все получится… Бой предстоял серьезный.

    Рано утром, позавтракав, стали ожидать артподготовку. В 7.00 заговорила артиллерия – сильная артподготовка длилась 30 минут и после залпов «катюш» мы пошли в наступление. Опомнившиеся от артобстрела фрицы открыли по нам огонь, но тут в небе появились наши штурмовики и начали бомбить  их артиллерийские позиции, продвижение наших частей ускорилось.

   Прорвав оборону немцев, к концу дня мы продвинулись километров на 18-20 и заняли оборону . Немцы пытались ее пробить, но безуспешно. Утром мы снова пошли в наступление. Немцы стали беспорядочно отходить по просекам в лесу и дороге, ведущей на Тильзит.

Первый раз за войну

   Вспоминается такой случай. Прорвав оборону, мы шли вперед, не обращая внимание на отдельные группы немцев, остававшихся позади нас. Тут мы уже не боялись окружения, были уверены в своих силах. Мы прошли с боем луг между одним и другим лесом и остановились на лесной опушке. Там стоял домик и несколько строений, там же залегла пехота. И вот с тыла из леса на луг выезжает наша пушка на конной тяге. Пара лошадей тянут пушку, вторая пара- зарядный ящик к ней. Только они добрались примерно до середины луга, как с тыльной же от нас стороны вышли 4 немецких самоходных пушки (фердинанды). Прямой наводкой метров с двухсот расстреляли нашу пушку и ее зарядный ящик, от взорвавшихся снарядов и прямого попадания от пушки, людей и лошадей ничего не осталось. Но фашисты нас не заметили. Построившись веером, они пошли к просеке леса на опушке, где залегли мы. Приблизились  на расстояние метров в 400,   подставив нам борта пушек. Ну, мы и ударили по ним. Подбили все 4 пушки и захватили пленных.

   К вечеру второго дня наступления меня ранило в ногу и руку, ребята оттащили меня к недалеко стоящему сараю. Там на траве уже лежали несколько человек раненых. Меня перевязали. Вскоре подошла санитарная машина, нас погрузили и повезли в тыл.

    Я попал в эвакогоспиталь в г. Каунас. Там сделали операцию и наложили гипсовую шину. Объявляют: «Обход будет делать медицинский светило, профессор». При обходе этот доктор беседовал с каждым раненым и тщательно осматривал раны. Подойдя ко мне и расспросив  у меня ,как и что, приказал снять гипс и вскрыть рану. Когда это было сделано, рана имела темно-зеленый цвет. Профессор осмотрел ее и говорит: «Мне ваша рана не нравится, молодой человек». Приказал обработать рану и снова наложить гипс. В этот же день часов в 11 вечера - побудка: мне принесли завтрак и мою выстиранную одежду и сообщили, что я назначен в эвакуацию в глубокий тыл. На носилках меня унесли в машину, которая отвезла  несколько человек раненых  на станцию. Там погрузили нас в санитарный эшелон в вагон, меня определили на нижнюю полку. И так наш эшелон пошел на Восток. Проехали Москву, Иваново, доехали до Кинешмы Ивановской области, где я и лечился примерно 3  месяца.

    Выписывали - дали солдатское обмундирование и валенки. Погоны выдали офицерские. А звездочек на погоны и на шапку на складе не оказалось. Дали продовольственный и вещевой аттестаты и продукты на 2 дня, выписали справку о ранении и я поехал. Прибыл в Москву. В это время в столице была оттепель, поскольку снег не убирали, он превратился в снежную кашу. Иду по ней в валенках, ноги промокли. И вдруг навстречу патруль- капитан с двумя солдатами. Я достаю удостоверение личности, где сказано, что я гв. Лейтенант. Капитан посмотрел на меня и , усомнившись, приказал следовать с ними.

   Пришли в комендатуру, капитан доложил дежурному майору ,что задержанный лейтенант не внушает доверия. Майор потребовал документы. Я дал удостоверение личности и справку о ранении. Тот посмотрел и спрашивает: « А где офицерская форма?».  «Такую дали  в госпитале», - сказал я и показал вещевой аттестат. Убедившись в правоте моих слов, майор приказал капитану отвести меня на вещевой склад, чтобы сменить обмундирование на офицерское. А потом я должен был вернуться и доложить об исполнении. На складе мне выдали шерстяное офицерское обмундирование, ремень, полевую сумку и кусок материи на подворотничок. Я переоделся, приколол на погоны и на шапку звездочки, заправился и пошел доложиться майору. Тот говорит: «Вот теперь я вижу, что вы лейтенант».

   Так в первый раз за всю войну я был полностью одет в настоящую офицерскую форму.

   Прибыл в резервную офицерскую бригаду, фамилию командира не помню. В расположении был порядок, но кормили очень скудно: тушеная капуста, чай и 400 грамм хлеба в день. Правда, еще давали так называемый офицерский доппаек- или кусочек масла, или кусочек сала. В бригаде нам читали лекции по военному делу и одновременно делали сверку документов, подтверждающих наши звания. Были случаи, когда некоторые солдаты рядились под офицеров: например, из госпиталя прибыл в бригаду майор – Герой Советского Союза. Проверкой было установлено, что он всего-навсего ст. сержант, был писарем в полку и когда начальник  штаба полка, майора, Героя Советского Союза убило, он забрал его документы. А после ранения, когда попал в госпиталь, назвал себя именем настоящего Героя. В войну не у каждого офицера были удостоверения личности с фото. На месте фото писали: «Действительно без фотокарточки».

 На стратегическом направлении

   Наступил 1945 год. Наши войска вели успешные боевые действия на всех фронтах. Центральной стратегической задачей было взятие Берлина. Поэтому в первую очередь пополнялись части действовавшие  в этом направлении. В бригаду стали приезжать «покупатели» (так мы называли офицеров- представителей фронтов) и приглашали нас на собеседование. После беседы обязательно задавали вопрос: «Желаете на фронт»? В один из вечеров на такую беседу был приглашен и я, где заявил, что хочу сражаться. Надо сказать, что при выписке решением медкомиссии мне дали заключение о инвалидности, 2 группа, на 6 месяцев. Так что я с полным правом мог на это время поехать домой. Но я скрыл это заключение и направился в Москву, т.к. Кинешма, где проходил лечение,  относилась к Московскому военному округу.

    Через 4 дня с личным делом в руках (опечатанным сургучными печатями) я отправился на 1 Украинский фронт (командующий маршал Конев). По прибытии в штаб фронта меня направили в 5-ю гвардейскую армию (командующий генерал-полковник Жадов), оттуда – в 15-ю гвардейскую дивизию на должность командира роты.

   В это время там формировались подвижные группы и меня назначили командиром одной из таких групп. В группу входило 12 бронетранспортеров, 250 человек, танковая  рота и 4 САУ -76. 15-я Гвардейская и наш 5 гв. Корпус участвовал в боях по освобождению Польши. Затем были бои в Германии……

 Как только я прибыл на 1 Украинский фронт и получил подразделение, старшиной ко мне был назначен Торшин, казак из Калача – такой толковы, заботливый и смелый старшина, все  необходимое для жизнеобеспечения роты достанет, как говорят, из под земли. Однажды в наступательных боях наши тылы отстали,  и кормить  людей оказалось нечем. Кухню возили на немецкой, трофейной, машине. При  стремительном наступлении немецкие подразделения нередко оставались у нас в тылу. Однажды при движении колонны ночью в ней оказались немецкие машины и разобраться, кто-кто- удалось  только с наступлением рассвета. Так одна из немецких трофеев и оказалась у нас на кухне. А здесь солдаты голодные, повар без продуктов… Разведчик наш старшине говорит, что впереди, в леске, стоит немецкая кухня. И предлагает: «Давай ее уведем».  Разведчик знал немецкий язык. Переоделись они в немецкую форму, старшина наш садится за руль, они берут немецкие автоматы, едут. Подъезжают к немецкой кухне, около которой сидит и дремлет повар-немец. Ну, наши его будят и приказывают, чтобы он цеплял ее к машин: «Поедем солдат кормить». Подцепили, повар сел в кузов, поехали. Так и доехали до нашего расположения, привезя солдатам обед- первое, второе и даже кофе. Да еще пленного  повара в придачу.  Мы хорошо заправились немецкой едой и стали готовиться к дальнейшему наступлению.

        За славян сражались и умирали

Заняли с боями Дрезден. Наш корпус получил наименование "Дрезденский". На окраину города мы вышли утром.  В лучах восходящего солнца увидели на улицах разбросанные, а где прислоненные к стенам домов шедевры Дрезденской галереи, которые фашисты не успели вывезти. В наступательных боях мы форсировали реки Вислу, Одер, Нейсе уже были в 60 километрах от Берлина. В это время чехи восстали в Праге, но там находилась крупная немецкая группировка, способная безо всяких усилий задушить это восстание. Понимая это, чехи по всем радиостанциям стали просить помощи: "Русская армада до поможьте". Командование нашего 1 Украинского фронта отдало приказ, и наш 5 гвардейский Дрезденский корпус пошел на освобождение Праги. Немцы сильно сопротивлялись, особенно на подступах к городу и в самой Праге. Везде по дорогам были вырыты ямы, в которых сидели фаустпатронщики, хорошо замаскированные. Солдаты с фаустпатронами были расставлены и по улицам. Они очень мешали нам, поражали технику, очень большие потери мы несли от них в танках. Правда, еще на пути к Праге мы захватили склад с фаустпатронами, получили инструктаж, как ими пользоваться и тем самым немного обезопасили свою технику. Правда, в ходе такого обучения не обошлось без инцидентов. Один командир собрал своих солдат в полукольцо, сел в середине, а фаустпатрон направил в противоположном от солдат направлении. Присоединил  к трубе заряд, объяснил, что и как делать. Трубу вместе со снарядом поставил на правую ногу - все сидели, и он тоже, и как-то по неосторожности нажал на боевой спуск. Фауст выстрелил, сделав траекторию, разорвался метрах в 20 от солдат. Никто не пострадал. Но при выстреле газы выходят через трубу, а так как труба стояла на ноге офицера, то ему оторвало ногу. В последние дни войны...

Но война есть война - мы, живые и невредимые, пошли дальше. От многих ее участников часто приходилось слышать - "Я ничего не боялся". Это неправда. Мне приходилось бывать в различных боевых операциях, конечно, все старались как-то опередить, обмануть противника - не убьешь ты - убьют тебя. Но при этом говорить, что человек не может испытывать страха - значит лгать. Другое дело, что даже к самой беспощадной бойне как-то привыкаешь, быстро осваиваешься с обстановкой, напрягая все усилия воли и заставляя каждую свою клетку работать на износ. Особенно эти качество проявлялись в последние дни войны, каждому, кто ее прошел "от и до" уж больно хотелось выжить и встретить Победу…

   В сущности, война – это та же работа ,только очень жестокая и кровожадная, не прощающая ошибок и расслабления. Все время ты должен быть в напряжении. И надо сказать, это, наверное, и помогло нам не болеть. У меня за всю войну не было даже насморка, хотя и спал в снегу, и в холодной воде зимой не раз приходилось оказываться, и купаться в нетопленной палатке и потом голым переходить из этой «бани» в другую палатку по снегу. Все было: и не ели, и не спали по трое суток, и т.д, и т.п. В этой связи помню такой случай. Однажды после двухдневных наступательных боев мы остановились, заняв оборону. Мне провели телефонную связь до командира мотострелкового полка, а ночью вызвали в штаб. Было темно, я не спал двое суток – вели бои, ординарцу дал отдохнуть, а сам взял в руки провод , по которому и определял направление движения в штаб. Дошел, согласовал дальнейшие действия, пошел обратно, так же держа в руки провод. Но в дороге не заметил, как меня сморил сон, я выпустил из рук провод и пошел в направление немцев. Но на мое счастье споткнулся, упал и проснулся. Попытался сориентироваться – получилось ,так и вернулся на свой командный пункт.

 Мой Василий Теркин

    В армии в каждом подразделении всегда на йдется свой балагур, такой Вася Теркин. В моей роте таким был ефрейтор Галушкин. На гражданке он был… вором-карманником и за эти дела 3 раза сидел в тюрьмах, в общей сложности 8 лет, все тело в татуировках. . Парень был без родителей, беспризорничал, вот улица и преподала свои «уроки». Но в войну на фронт пошел добровольно. Отчаянный был и справедливый солдат – у рядового никогда ничего не возьмет, хотя украсть мог свободно и при этом остаться незамеченным.. Когда он появился в нашей роте и ребята узнали про его «славное» прошлое, однажды пристали: «Галушкин, как ты лазил по карманам, расскажи»?. В этот момент солдаты сидели на земле кружком, Галушкин в центре.

- Ну как…? – стал рассказывать, жестикулируя, наш Теркин. Потом замолчал и через минуту-две говорит: «Теперь проверьте, у кого чего нет». Народ за карманы стал хвататься – у кого красноармейской книжки на месте не оказалось, у кого денег, часов, а у кого-то даже ложки, которую солдаты прятали за голенища своих  сапог. Конечно, последовала немая сцена- нашему удивлению не было предела, а  Галушкин раздал все, что успел «свиснуть» и сказал: «Вот так я крал».

    В 1944 году мы стояли в Литве, готовились к прорыву немецкой обороны. Нужен был «язык». Полковая разведка ходила несколько раз, но безрезультатно. Наши танки были закопаны в землю. И вот Галушкин вместе с механиком-водителем решил попробовать взять «языка». Между нашей обороной и немцами был хуторок. Жителей там не было, но куры ходили по двору. Галушкин две ночи наблюдал за поведением немцев в этом районе и заметил: фрицы наведываются ночью за курятиной . И вот как только стемнело, Галушкин пробрался на хутор, поймал двух кур, связал им ноги и посадил на яблоню, к их ногам привязал проводок и в метрах 2-х от яблони замаскировался сам, около дерева установил петлю, сделанную из провода. Концы от петли и от кур протянул к себе и стал проверять «устройство»: чуть потянет за провод, ведущий к курам, они начинают кудахтать. Потом затаился и стал ждать. Ждал долго, и вот слышит немецкую речь. Было очень темно, но, лежа на земле, Галушкин определил: идут двое. Дернул за провод- куры немного забеспокоились. Немцы остановились, стали переговариваться. Заметив кур на яблоне, один направился к ним, другой в сарай. Галушкин дернул провод с петлей и немец так и рухнул на землю - попался, наш ефрейтор быстро подтащил его с помощью проволоки к себе и вставил кляп. В сарай бросил гранату. После взрыва огонь открыли и с немецкой, и с нашей стороны. Галушкин был невысокого роста, но крепкий, сильный парень. Он прижал к земле обмотанного проволокой фрица, переждал, и когда обстрел затих, он притащил «языка» в наши траншеи. За это был награжден.

Приговор

   В войну основная часть личного состава проявляла чудеса отваги и мужества. Но попадались и малодушные, трусы и сознательные изменники Родины. Это была очень незначительная часть, но сталкиваться с ними приходилось. Расскажу, как я стал свидетелем расстрела одного из трусов.

    Дело было в Литве. Войска стояли в обороне. Подразделения всегда  были на связи и эта телефонная связь работала устойчиво. Но однажды в одном из полков- не в нашем-  связь была нарушена. Начальник штаба дал указание командиру отделения связи, сержанту, взять людей и ликвидировать повреждение на линии. Сержант взял с собой 4 человека с автоматами и они отправились по линии в тыл. Нашли порыв, сержант сел и стал восстанавливать провод, а затем и проверить результат работы. Солдаты в этот момент отошли метров на 15 и сели под куст покурить. В это время совершенно неожиданно для наших из другой части леска вышли немцы и пошли на сержанта, наших солдат они при этом не видели, также, как и те их. Сержант при виде фрицев испугался, поднял руки и стал сдаваться, отдал свои документы. Ну. Четверо наших солдат, заслышав немецкую речь, конечно же, открыли огонь по неприятелю, двоих убили, остальные разбежались – по-видимому, это были немецкие разведчики, шастающие по нашим тылам ночью. Но что-то пошло не по плану, на нашей территории они застали утро и, по-видимому, решили дождаться темноты.

   Когда связь была восстановлена и солдаты с сержантом вернулись в штаб, ребята взяли и рассказали о поведении своего командира. Им тут же занялся особый отдел, сержант признал, что струсил и решил сдаться немцам. Вскоре состоялся полевой суд, который приговорил  его к расстрелу. Решение  обжалованию не подлежало.

    Вечером часов в 17 на лесной поляне выстроили солдат буквой «П» , у опушки вырыли яму. Посередине этой живой буквы поставили автомашину с открытыми бортами. Этого несчастного подняли в кузов машины и зачитали приговор. Слушая приговор, он стоял с руками за спиной, в которых держал пилотку. Когда прозвучали слова о высшей мере наказания. Его пилотка выпала из рук. Подошли два автоматчика, свели его с машины ( он не сказал ни слова и не сопротивлялся) и повели к яме. Поставили его на колени перед ямой, выстрелили в голову, сержант упал в яму и ее тут же закопали. Этому парню было лет 20 и мне по-человечески было жалко его ,ведь даже родные наверняка не узнали, где его могилка. Теперь иногда услышишь вопрос: как это так- пропал без вести? Не может такого быть. Может. И это один из примеров. А сколько было случаев, особенно в начале войны, да и потом во время тяжелых и неравных боев, когда после  битвы ни штаба, ни людей – даже останков - не найти. А сколько погибли на вражеской территории, о которых также никаких подробностей нельзя было узнать. В киевском «котле» погибнуть без всяких следов, например, было легче легкого. Были и нерадивые, безответственные работники штабов, которые не очень утруждали себя работой по сбору информации о погибших. Легче же написать, сидя в укрытии: «Пропал без вести».  И еще: при прорыве обороны стрелковому полку, например, на время боевой операции предавались подразделения других родов войск- танковая рота, артиллерийская батарея. Пофамильно новых людей в штабе стрелкового полка. И если в  бою погибал командир роты или солдаты из новичков, то фактически никто из выживших о них и не знал. Их родственникам тоже приходили горестные и неопределенные треугольники со словами «Пропал без вести». И до слез обидно, что честно и храбро сражавшиеся воины до сих пор не могут обрести покоя, поскольку остаются безымянными и не похороненными по-людски.

Награда генерала

   Итак, мы шли на Прагу помочь славянам освободиться от фашистских захватчиков. Шли день и ночь, сокрушая сопротивление – в Праге и в ее окрестностях была крупная гитлеровская группировка и нам приходилось нелегко. Берлин пал 2 мая, а мы еще теряли своих боевых друзей. В одном месте дорога проходила через лес. Справа и слева было болото, впереди- село, где немцы оставили для обороны стрелковый батальон, саперный батальон, артиллерийскую и минометную батареи, 6 танков и 8 бронетранспортеров, у которых, впрочем, не было горючего.  Подойдя к этой преграде, наши передовые части сунулись в село, но получили сильный отпор и сосредоточились в лесу. Простора для атаки никакого. Мое подразделение стояло по обе стороны дороги. Вот на бронетранспортере подъезжает генерал, вылезает,  и у одного из солдат спрашивает: «Где ваш командир?». Я был неподалеку и солдат указал на меня. Генерал позвал меня и приказал идти с ним. Перпендикулярно дороги шла насыпь, по которой проходила узкоколейка. Идем к насыпи, генерал бурчит: «Каких-то 20 вшивых фрицев засели и застопорили продвижении всей дивизии». Подошли к насыпи  и увидели 4-х наших разведчиков, которые возвращались  с той стороны. У одного висел на какой-то вене или жиле выбитый  глаз, другой тоже был весь в крови. А двое говорят, что убитых пришлось оставить на вражеской территории при отходе. Мы с генералом подползли к насыпи, осмотрели район и командир поставил задачу ночью зайти в тыл к немцам и ударить по врагу. В это время наши действия должны будут поддержать с этой стороны. Вернувшись, я поставил задачу своим подчиненным и вечером моя группа пошла в обход болота по лесу вправо от дороги. Нужно было, обойдя немцев по болоту, ударить их с тыла и при содействии дивизионной артиллерии сломить сопротивление.

Легко сняли часовых ,стали ждать темноты. Пошли, когда небо уже засерело и вступили в бой, одновременно  связавшись по рации с нашими передовыми подразделениями. Фрицам деваться некуда-  ринулись к болоту. В результате операции было захвачено 6 танков, 8 бронетранспортеров, 2 батареи – пушки и минометы и около 1000 человек сдались в плен. Наши войска смогли продолжить наступление, а я за эту операцию был награжден орденом Боевого Красного Знамени.