Я много раз просила маму записать свои воспоминания. Она отказывалась – говорила - до сих пор тяжело об этом думать.

Недавно я разбирала старые документы, нашла несколько листов, исписанных убористым мамины почерком – все-таки она оставила мне рассказ о своей жизни на войне.

«Начало войны застало меня в Новгороде. Здесь жили мои родители на ул. Лассаля в деревянном 2-х этажном флигельке на втором этаже в 18-метровой проходной комнате в коммуналке. В Новгороде я закончила 10-летку и поступила в 1-ый Ленинградский мединститут. В 1941 году я находилась в Новгороде на производственной практике после 4-го курса.

Бомбежки фашисты начали сразу и сразу были разрушения. Город состоял преимущественно из деревянных домов, где первые этажи были из камня. Они сразу начали падать как карточные домики целыми улицами. Мы очень боялись осветительных ракет, которые немцы сбрасывали с самолетов, т.к. не знали, что это такое. На практике в больнице и в поликлинике мы работали субординаторами, но вскоре остались одни, т.к. все врачи были призваны в действующую армию. Мы остались наедине с больными людьми, которым оказывали посильную помощь с утра до вечера. Через некоторое время меня вызвали письмом в институт для продолжения учебы. Я уехала в Ленинград, а через три месяца напряженной учебы нас отправили работать. Я ходила на вызовы на Невский проспект. Неприятно поразил черный с пламенем дым – это горели Бабаевские продовольственные склады на большом от центра расстоянии. Шла массовая эвакуация населения города, особенно семей с детьми. Я никуда не уехала, т.к. была одна. Родители из Новгорода эвакуировались в Тихвин, а затем в Череповец, где жили до конца войны без немцев.

Я жила в общежитии 1 мединститута на Петроградской набережной у Невки, недалеко от Ботанического сада. Шли бомбежки, боролись с зажигательными бомбами. Фугасы в наше общежитие пока не попадали, но стекла вылетали и прекратилось отопление. Немцы сжимали кольцо вокруг Ленинграда, но это как-то еще не доходило. Стало труднее с питанием, получали продовольственные карточки, где вскоре стали выдавать по 125 грамм хлеба в сутки. Из-за невозможности продолжать жить в этом общежитии я перебралась в комнату своей родственницы на Невском, д. 140, кВ.3, которая с семьей эвакуировалась в Куйбышев. Продолжала работать. Вначале это был госпиталь МВТО № 1 на ул. Маяковского, куда поступало большое количество больных военнослужащих и раненых. Постепенно их эвакуировали в тыл и вместо них стали поступать дистрофики, больше средних лет мужчины, которые работали в мелких учреждениях и по тем, или иным причинам не были эвакуированы. Нарастали трудности с продуктами, нормы по карточкам уменьшались. Хотя больных все же корми, но для многих это уже было бесполезно. Умирали от дистрофии очень много. Для медиков это было неизвестной патологией.

Стало заполняться Пискаревское кладбище (узнали об этом позже, пока не представляли всей трагедии блокады) Продолжались бомбежки и обстрелы города. Не было света, тепла. Наш госпиталь был закрыт и меня перевели работать терапевтом в бывший роддом по ул. П.Лаврова, куда поступали разные больные. Чтобы отапливать наш небольшой 3-х этажный особняк мы получали задания разбирать пригородные деревянные дачи и этим обходились. Были молодые и жизнь как-то шла. Ко многому привыкли, без много обходились. Какая-то жизнь теплиласт в институте и у нас даже был «научный руководитель». Пришлось встретиться с болезнями, о которых знали только из учебников. Это авитаминозы – цинга – недостаток витамина «С», пеллагра – витамина РР и др. Боле чем на 100 человек у нас было только два врача, дежурили посменно, а когда моя напарница не вышла на работу, я из больницы не выходила более 2-х недель – фактически жила в ординаторской. Персонал 2-го этажа бывшего родильного отделения свернул свою работу до минимума, т.к. никто почти не рожал.

Продолжались бомбежки и обстрелы, особенно тяжело было с обстрелами (немцы совсем рядом), начинались внезапно и не знали, где разорвется снаряд. Так погиб наш зав. Дзержинским райздравом и другие медики, которые после какого-то собрания пошли в сторону Литейного, а я вернулась в свою больницу, т.к. дежурила, и осталась жива. Наш бывший роддом Дзержинского района Ленинграда на углу ул. Петра Лаврова и пр-та Чернышевского оказался «недосягаемым» для врагов.

Однажды, когда я шла по ул. Кирова, меня окликнул постовой милиционер и сказал, что начался артобстрел, чтобы я скрылась. Я успела забежать в какой-то подъезд, на улицу падали осколки, потом узнала, что этот милиционер погиб на посту от осколка. В то время это было обыденным и реакция оставшихся в живых смазанной, неглубокой…….»

Я читаю воспоминаю мамы и всегда поражаюсь – летом 1941 года ей был всего 21 год – по современным меркам совсем ребенок. Но она воевала, спасала людей, спаслась сама, выдержала, не сдалась, не опустила руки и потом всю свою долгую жизнь – 91 год была для нас,близких, для коллег и друзей безоговорочным авторитетом в профессиональных и жизненных вопросах.