Мой отец. Папа. Суровый и нежный, взрывной и трогательный. Для меня всегда – друг. Пример и упрек в моем вечном разгильдяйстве. В молодости был чемпионом Ленинграда по боксу. Великолепный фехтовальщик – потом это позволит самому ставить бои на сцене. За его спиной была война, с первых дней (ушёл добровольцем, отказавшись от актерской брони), с блокадного Ленинграда – его родного города, в солдатских чинах, фронтовым разведчиком-радистом, снайпером и артиллерийским корректировщиком - дважды вызывал огонь на себя! Был одним из немногих, выживших на Невском пятачке - сумел переплыть Неву по шуге. Потом - тяжёлые ранения и контузии. В Синявинских болотах потерял голос, и не смог потом вернуться в питерскую Александринку, где до войны талантливо начинал актерствовать, будучи учеником великого Николая Симонова. Потом в театрах о нём сплетничали, что «зашитый», бывший алкоголик, потому и сипит жутко. А он не пил. Вообще. Организм не принимал. Однажды в тех же Синявинских болотах обморозил руки, было трудно работать на рации. Офицеры предлагали выпить стакан спирта, чтобы согреться... Не смог... Его алкоголем был театр. После войны поступил в питерскую консу, окончил блистательно, стал режиссером музыкального театра. И пошёл работать в драмкружок на один из ленинградских заводов. В театры никуда не брали. Он был «внучатым учеником» расстрелянного Мейерхольда. Руководитель его курса, поздний ученик Мастера, стал одним из персонажей разгромного постановления ЦК. Ждал ареста, но, к счастью, вовремя умер от инфаркта. Дипломникам предложили написать в документах другого руководителя курса. Все согласились. Фронтовик Борис Бруштейн отказался. Через год рванул в ЦК и грохнул полученным на фронте партбилетом по столу всесильного Суслова. Требуя или выгнать из страны, или расстрелять, или дать работу. Странно, но не арестовали, как ожидал. На следующий день поехал в Улан-Удэ, в оперный театр. Этот год в Бурят-Монголии я, тогда мелкий дошкольник, почему-то отлично помню. И стопки декораций во дворе театра, с которых я, пыхтящий альпинист, однажды летел кувырком (и как только шею не свернул!) И мой дебют на балетной сцене (не смейтесь). Папа тогда как режиссёр, на пару с балетмейстером, поставил балетный спектакль «Собор парижской богоматери». И там в прологе я изображал маленького Квазимодо. Под музыку увертюры двигался как обезьянка, и кормил хлебом хорошенькую маленькую буряточку - Эсмеральду. А после этого большой человек в чёрном плаще подхватывал меня и уносил по спиральной конструкции куда-то под колосники. Было страшно и жутко интересно! Мне даже какие-то денюжки платили, и я на них покупал всякие вкусности для моей вечно болевшей мамы-блокадницы. Потом были Новосибирск, Свердловская оперетта, Пятигорск… Уезжал, обычно, разругавшись с начальством. Талантами царедворца не обладал. В Свердловске «сцепился» с Ельциным, который пытался руководить творческим процессом. Уже в девяностых посмеивался, глядя на президента в «ящике». По той же причине за всю жизнь так и не дождался никаких отличий. Великий оперный режиссёр и друг Борис Покровский говорил о тёзке: «У него нет званий, но есть имя…» Папа сам считал, что в Иванове были его лучшие 10 лет. Золотые спектакли. Гастроли в обеих столицах. Так называемую «классическую оперетту» не жаловал за слабую драматургию, брался ставить, только если было хорошее либретто. Делал мюзиклы, когда и слова-то такого никто не знал. Его любили и побаивались. Вылетал на сцену, ошарашивая показами. Яростно хрипел на бестолковых и ленивых. Рассказывали, что однажды хмельной рабочий сцены, увидев идущего навстречу главрежа, от ужаса и предчувствия неизбежной расплаты выпрыгнул в окно. Со второго этажа. И долго бежал к горизонту под хохот актеров. Может и миф, конечно... Но не без причины возникший. Его актеры были лучше всех. Трогательные, романтичные, комичные. Самозабвенные. Никогда не забуду, как в Москве сломавший ногу актер-комик, играя Короля в «Обыкновенном Чуде», должен был пронестись по сцене в стремительном танце. Станцевал как никогда. На одной ноге. Потом, когда отец уехал, снова «не сойдясь характерами» с чиновниками, были отличные спектакли в других театрах, но «ивановский феномен» уже не повторился. Я вот все думаю – не стыдно ли ему за меня?