22 июня 1941 года фашисты напали на нашу страну. Помню, был очень жаркий день. Жили мы в то время в сибирском городе Томске. И было нас три сына. Мне, старшему, было 6 лет, среднему – 3 года, а самому младшему – 6 месяцев.
2 июля мы проводили отца на фронт. Я помню, как он широко улыбался и говорил, что мы разгромим врага, и через 2-3 месяца война закончится.
К концу 1941 года мы узнали в военкомате, что нашего отца была «бронь», а на фронт он ушёл добровольцем.
Помню, как, рассказывая про войну, он говорил: «Мы долго «пятились» - до самой Москвы, где Сибирская дивизия на Истринском рубеже остановила гитлеровцев. Эта дивизия одной из первых получила звание Гвардейской.
За оборону Москвы отца наградили орденом Боевого Красного Знамени и присвоили первое офицерское звание - младший лейтенант.
В 1942 году в одном из боёв отец был ранен и отправлен в госпиталь для лечения.
В 1943 году, будучи уже лейтенантом, на Курской дуге он командовал взводом и очень бережно относился к молодым мальчишкам 18-19 лет и сильно сердился, что они лезли под пули. По итогам Курской битвы отец был награжден орденом Отечественной войны I степени. И опять ранение и госпиталь…
И снова в бой. 1-ый Белорусский фронт. Во время операции «Багратион» отцу позвонил командир дивизии: «Матусевич, принимай командование полком – майор (не помню фамилию) убит». На войне приказы не обсуждают, и мой отец – старший лейтенант командир батальона принял командование на себя. Во время боев прорвались немецкие танки новых систем с очень толстой броней, от которой снаряды мелкокалиберных орудий просто отскакивали отскакивали, не пробивая её. Начался разгром полка. И тогда отец вызвал «огонь на себя». Ударила тяжелая артиллерия, снаряды из орудий "Катюш" рвались прямо над головами наших бойцов. Но танки противника сразу отступили, и задача была выполнена. За этот мужественный поступок он был награжден полководческим орденом Александра Невского. Но от прямого попадания нашего снаряда в командирский блиндаж отец был ранен и контужен. Всё, старлей, отвоевался – таков был вердикт в госпитале в 1944 году. Моя мать получила перевод «оставшейся суммы», и мы посчитали это похоронкой. Однако в смерть отца верить отказывались. И вдруг в декабре 1944 года отец появился на пороге живой, но говорить практически не мог, т.к. сильно заикался. Через несколько месяцев речь восстановилась, а через год сняли и инвалидность.

Когда я была совсем ребенком, часто приставала к дедушке с вопросами о войне. А он тогда не любил рассказывать, хотя, прошло уже более 20 лет… отшучивался или переводил разговор. Он и фильмы тех лет о войне не смотрел, говорил – ерунду показывают.
А потом, через годы, вдруг стал вспоминать сам и делиться. Рассказал про ранения и осколки, которые навсегда остались в теле в нескольких местах, так как неоперабельные, про то, как бабушка получила «похоронку», но не поверила… Но, в основном, рассказывал истории смешные. Тогда мне казалось, что они смешные, потому что дед их так рассказывал. Наверное, потому, что я девочка? Это сейчас понимаю, насколько было НЕ смешно.
Историю о том, как попали в окружение, а потом и в плен (но ненадолго, шутливо уточнил), я слушала, затаив дыхание. Когда стало понятно, что из окружения им не выйти, а вести бой уже практически нечем – патроны кончились, было принято решение – снять знаки отличия и закопать в лесу вместе с документами. И запомнить место на случай, если кто-то останется жив. И сели ждать. А потом, уже в плену, когда немцы заставили пленных строить забор, дедушка с тремя товарищами, улучив подходящий момент, убежал. Но по-тихому сбежать не удалось, за ними была погоня, пришлось разделяться и бежать в разные стороны. Деду удалось оторваться и добраться до своих через линию фронта. Но свои не поверили. Долго допрашивали, потом долго решали, и, наконец, решили – расстрелять. В этом месте я удивлённо спросила деда – почему они тебе не поверили? А он весело сказал – потому, что я рассказал правду, а надо было соврать, да и особист вредный попался и злой. Но случилось чудо. В ту часть приехал полковник, который знал дедушку, и ещё очень повезло, что он его увидел. Увидел уже в тот момент, когда повели… Личность была установлена, приговор отменили, но отправили в штрафроту. Правда и там, дед не задержался, довольно быстро перевели в нормальные войска.
А о заслугах дед говорить не любил, смущался и отшучивался. «Ну, подумаешь, 50 фрицев положил» или «да мы быстрее всех в деревню ворвались, а фрицы испугались – и дёру». И всегда повторял, что он не за награды воевал.
Война для деда закончилась осенью 1944. Он получил серьезное ранение и контузию. Но, видимо, родился под счастливой звездой. При взрыве снаряда его не только ранило, но сильно засыпало землей, и если бы не полковое знамя, которое искали после боя, то так и остался бы там лежать, пропавшим без вести. Знамя спасло.
Самые тяжелые воспоминания для дедушки были не о ранениях, и не о невзгодах фронтовой жизни. Больше всего он страдал, когда привозили молодых новобранцев, и они массово гибли в первом же бою. Когда говорил об этом, даже голос менялся. Это было самым страшным для него. Он как будто постоянно пенял, что не уберег, не научил, как себя вести под пулями и снарядами. И говорил – помню каждого из них, и никогда не забуду.