Не думала Федосья, что про ее сына Мишку когда-то будут писать в газетах, тем более что его фотографии будут красоваться на страницах книг. Не простых, а особенных, тех, что, будут рассказывать потомкам про историю великой войны с фашистской Германией 1941-1945 годов. Да и батька Тимофей ни о чем другом не помышлял и держал свое многочисленное семейство на прицеле к опыту по надежности позиций в деревенском быте. Как же иначе. Восемь детей. Пока были малышами, тянулись они с Федосьей в звенящую от натуги жилу, чтобы в рот мальцам что-нибудь положить. А чуть подросли, стал он их в труде уму-разуму учить. Делал это по всей серьезности, не жалеючи. Не ходить возле скота, а управляться с ним, да так, чтоб толк был. Не ковыряться в земле, а делать ее плодородной, чтоб радовала землица хозяев и вершками, и корешками. А еще родители памятными словами, своими открытыми поступками преподносили детям уроки честной, трудолюбивой жизни. Лукавство в семье Тимофея и Федосьи Пойловых считалось большим срамом. Особенно когда это касалось отношений с односельчанами. Первая Вятка в масштабах района значилась не такой уж крупной деревней. Но сами первовятцы гордились ею и на первое место в этом ставили искренность людей, доброту и взаимовыручку в любом деле. Все это глубоко пропечаталось в характере Миши, пока он рос. С виду Миша кое в чем отличался от своих сверстников, день за днем все больше вымахивая ростом вверх, словно дрожжи ел. А к 17 годам вышел из него такой парняга, для красы рядом с дубом можно было ставить. И в работе на него залюбуешься. Науку крестьянского труда он изучил незабываемо, но знать хотел больше. А где это больше? Кроме скота и полосок пахотной земли с покосами, что в Первой Вятке могло ему добавить к познаниям? Вот и решил Миша: раз паспорт деревенским не дают (не положено, говорили), а без него нигде в другом месте не устроиться, надо подаваться в армию на срочную службу. Добрался до военкомата, в разговоре с комиссаром прибросил себе почти годок (благо рост тому способствовал), и ему вручили повестку. Дома мать ахнула. Отец нахмурился, но не корил. А сам Миша подумал: «Впервые соврал, но не для корысти, отечеству служить пойду». Провожали всей деревней да наказывали честь держать превыше всего. Особенно старики седовласые: «Ты, – говорили, – по полным причиндалам фамилии теперь Михаил Тимофеевич Пойлов. Смотри, не посрами ее. Так в 1940 году Михаил. Пойлов стал красноармейцем досрочно. Сам он того не знал, что торопился, – оказывается, к первому часу страшной войны, которая, раскинув железные щупальца, мертвой петлей обхватит, всю страну, вцепится и в его Первую Вятку.
В боевые действия ему довелось включиться на землях Прибалтики в составе гаубичной артиллерии. «Серьезная у нас была боевая техника, – вспоминает Михаил Тимофеевич, – пушка в 122 мм., не шутка. Давали немцам прикурить. Как ахнем, бывало, с соседних деревьев, когда они угадывали рядом, листья сдувало, пилотки с солдат слетали, ну а от цели одни ошметки оставались. Боялись нашей артиллерии немцы. Не прошли бы они вглубь наших земель, если бы пушки стреляли столько, – сколько требовалось. До слез было обидно. По десять снарядов на орудие давали».
Но за время войны Михаил все же настрелялся, громя врага. За всю родню прокоптился чадом пороховой гари. Долго не Мог отвыкнуть, чтоб не держать рот открытым, при стрельбах иначе нельзя было. Весть о Победе пришла ж Михаилу все там же, на прибалтийских землях. Стояли артиллеристы в Либаве. Солдатские ликования прошли. Каждый из пушкарей мысленно строил свои мирные планы, связывая их со своим домом. Неожиданно в артиллерийский полк прибыло военное начальство. Генералы, много. Построили солдат, поздравили с победой и потом начали какой-то непонятный отбор людей. Просто выводили из строя рослых, здоровых, ничего не объясняя. Из подразделения, где служил Михаил, вывели троих, в том числе и его. Таких на¬бралось почти целая рота. Отвели в сторону и заставили каждого солдата стро¬евым шагом пройти мимо генералов. На форму генералы не смотрели, вгля¬дывались в строевую выправку. Бравых солдат отводили в одну сторону, нe понравившихся выправкой отправляли в часть.
Отобранных (Михаила тоже) переправили в Ригу и только там объяснили, что им предстоит участвовать в параде Победы на Красной площади Москвы.
На следующий же день для сформированной роты из войск Прибалтики началась изнурительная строевая муштра. С большим напряжением она продолжилась по прибытии в Москву. Двадцать пять дней, как один, солдаты только маршировали, выдерживая строй по 20 человек в шеренге «Намотали» мы было руки до такой степени, – рассказывал М. Пойлов, – что распухли суставы, а ноги – гудели, как морозные провода». Но ничего. Не жалели солдаты ради Победы самого большого – своей жизни, а для парада в честь Победы эта нагрузка им казалась душевным торжеством. И вот он, долгожданный день парада. Погода выдалась пасмурной, моросящий дождь, но ничто не могло омрачить великую торжественность настроения людей, участников исторического марша на Красной площади.
Москвичи, делегаты от краев н областей, иностранные представители заняли на ней все свободное пространство, С большим трудом военный наряд охраны маршевого пути сдерживал напор людей, желавших все видеть своими глазами. Подразделение за подразделением, еще до назначенного часа, грудью раздвигая наплыв народа, втягивались на главную площадь Москвы. В этом потоке, четко соблюдая свое место в свободной роте, вошел и наш земляк Михаил Тимофеевич Пойлов. Он был полон горделивой готовности, не посрамить славу сибиряков. В едином строю, победным шагом отдать честь. Верховному командованию вооруженных сил страны во главе с И. В. Сталиным, правительству, памяти В. И. Ленина. Зычная команда «смирно» заставила все застыть. Казалось, остано¬вилось даже движение воздуха. Даже капельки пробегавшего где-то высоко в небе дождя опускались на мостовую тихонько, без всплесков и брызг, с по¬явлением на трибуне Мавзолея И. В. Сталина и членов правительства народ зашумел аплодисментами, слышались восторженные возгласы, по войскам па¬рада прошел ветерок шепота и опять все затихло. И вот в этой тишине ритмом часового маятника зацокали подковы конских копыт. На площадь на лихом коне выехал ставший легендарным Г. Жуков. Он объехал выстроившиеся под-разделения парада. У каждого знамени рода войск ненадолго задерживался, поздравляя с Победой, В ответ хлестко, как артиллерийские залпы, раздавалось троекратное «ура». Поднявшись на трибуну Мавзолея. Г. К. Жуков выступил с краткой речью, заканчивая ее поздравлениями всех вооруженных сил и народа страны с великой Победой, И снова мощное ура и буря ликования демонстрантов. «Парад», – раздвигая тысячеголосые волны ликования, донеслось с трибуны Мавзолея. Оркестр в 1600 труб и бой барабанов накрыли все вокруг мелодией марша. Никогда еще Москва не познавала такой силы музыки. Пошли парадные части,
«Сила оркестра, – говорил Михаил Тимофеевич – была настолько велика, что сбиться с ноги или шагать с нетвердой ногой было просто невозможно».
Проходя мимо Мавзолея, Михаилу Тимофеевичу удалось поближе, всего за 20 метров, рассмотреть И. В. Сталина с его неизменным прищуром глаз, М. И, Калинина с бородкой в клинышек, других известных людей, о которых много слышал, но видел впервые и понимал, что вряд ли вот так их когда-то увидит. С чувством гордости, жестче чеканя шаг, прошел мимо целого вала сбросанных знамен поверженной армии фашистов и, не сбавляя энергии, шагал дальше. Шагал так, как будто вбивал подковами сапог последние клинья в западню, чтобы оттуда больше никогда не появлялась война.
В том же парадном мундире Михаил Тимофеевич поехал домой. Нелегкие впечатления у него остались от дороги с фронта к своему дому. В каждом городе или селе, через которые, пришлось, добираться назад, он видел, какой ценой далась тылу Победа. Случалось, на железнодорожных станциях фронтовиков встречали люди большим митинговым сбором, морем цветов и не меньшим морем слез. Трудно было распознать, каких слез было больше – радостных или скорбных. Не прошли мимо солдатского внимания и картины разрухи, упадка, и, это наводило на мысль: трудной была война, но не легче доведется оставшемуся народу восстановить потерянное. ("Знамя труда".-2002.-8.05; И. Волков)