"16 июня 1941 года в расположении лагеря началось движение по переводу пленных: готовились места для примерно 20 тысяч захваченных советских солдат и офицеров. Двенадцать поспешно натянутых брезентовых навесов для вновь прибывших должны были стать их прибежищем, так как 11 сараев и четыре барака не могли всех поместить. Гросс Любарс тоже спешно сооружал бараки. Пленные разных национальностей из окон наблюдали за прибытием советских. Кто-то крикнул: «Идут!» И вот из-за почтового барака показалось начало колонны еле передвигающих ноги, грязных и оборванных, без обуви и головных уборов, в нижних рубашках, измученных и голодных солдат и офицеров, помогающих друг другу держаться на ногах. То здесь то там была слышна стрельба по колонне...

... Движение колонны выражало столько гнева и ненависти, таившихся в глазах узников, что казалось, будто сама земля изливает сквозь них презрение к фашистам. Колонну замыкала большая платформа, заваленная трупами. Ее тянули еле живые пленные. Боровяк узнал, что транспорт с советскими людьми был в дороге семь дней без еды и питья.
Направляемым в Гросс Любарс ничем нельзя было помочь. Из советских пленных русских обозначали буквой «Р», украинцев – «У», белоруссов – «Б», чтобы легче было отличать от других. Персонал у новоприбывших был свой. «В состав немецкой охраны, – печатал дальше неизвестный переводчик, – вошли оберлейтенант Кель, фельдфебель Мусс, подофицеры Вольман, Симон, Ренник, Клаус, Стетке, Трюминер, Линдау, Вег, Фик, Люк, Байнгартен и др. Один из них – фельдфебель Пёршке – на совести имел больше всех убитых советских пленных, хотя не имел к ним никакого отношения. Обычно он стрелял из автомата без причины – смерть пленных приносила ему удовольствие...

... Пленные назначались на такие работы, что после трех недель возвращались оттуда уже нетрудоспособными. Больных направляли в лазареты «А» и «Г.Л.». В советском батальоне работал польский врач Леонидос Романовский. Он помогал, чем мог, владея русским языком. Но ни лекарств, ни хирургических инструментов не хватало. Питание было очень скудным, а помощи для советских от МКК, разумеется, никакой, хотя их представители уже не раз побывали в лагере. Очередной приезд представителей МКК для них, конечно же, ничего не дал. Под конец 1941 года в Альтенграбове осталось 350 поляков, за три последних месяца 1470 человек перешли в так называемое гражданство. В декабре 1941 года вспыхнула эпидемия сыпного тифа. Для советских в восточной части был выделен лазарет на 500 человек. Постовым был дан приказ стрелять в каждого приближающегося к нему. Тяжелейшие условия вели к тому, что люди умирали как, мухи. Между бассейном и газовой камерой спешно вырыли яму, куда крытая машина ежедневно вывозила десятки трупов. Закапывали мертвых их товарищи, очередь которых быть зарытыми здесь наступала на следующий день. Пленные поляки видели, что ежедневно мимо вышки с часами выезжала тяжело нагруженная машина, сворачивая направо. Более тысячи человек стали жертвами сыпного тифа. Французский врач имел немного сыворотки, но ее было так мало, что ввели только работникам канцелярий всех национальностей. На дезинфекцию, которой добивались пленные, средств не было...

... Утром 15 декабря майор Нойе издал приказ никому не выходить из своих помещений с 13 часов. Слухи о перемещении советских больных подальше от домов обслуживающего персонала подтвердились: началась эвакуация тяжело больных. Из окон было видно, как со стороны вышки вышла колонна. Движение было слишком медленным: люди шли, как малыши, которые учатся ходить. Больные падали, вставали, помогали друг другу, а немцы под командованием Пёршке, стреляли...

... Першке бросил горсть сигарет в колонну. Пленные кинулись собирать их, а он вслепую расстреливал их. Крики и стоны заполонили все. Убитых было девять, раненых 26 человек. На следующий день приказом немецкого командования лагеря Першке была вынесена служебная благодарность за то, что ни один из больных не убежал...

... Из 250 тяжелобольных того дня умерло 182 человека. Когда в январе 1942 года карантин был снят, оказалось, что тиф увел 3012 человек советских военнопленных. Вскоре загорелся сарай №16 как бы от чьей-то неосторожности. Марок на ремонт не выделяли. А зачем? Русские же привыкли к 60-градусному морозу! Значит, 10-20 градусный холод никому из них не повредит, решил майор Нойе, приказав из колючей проволоки соорудить стены метровой высоты. Крышу сделали из нее же. Для «пробы» привезли первую партию голодных советских, подозреваемых в пожаре. Одеял никому не дали. Сильный ночной мороз после 24 часов увел 8, а на следующий день – 24 человека. После трех дней из 36 никто не выжил. Этот сарай наименовали „фабрикой смерти”..."

Фрагмент истории взят с сайта
http://forum.patriotcenter.ru/index.php?topic=4382.60

http://www.proza.ru/2010/04/05/650 - полный текс документа.

Спасибо за возможность прочитать эти воспоминаия. Алексей Максимович погиб за долго до моего рождения. Моей бабушке едва исполнился год. Тогда об этом старались не говорить и не вспоминать...Каждый проживал все в душе...

Вопрос с местом перезахоронения советских пленных, погибших в стенах Шталага XI-А, долго оставался открытым. По последним данным местом перезахоронения считается берлинский мемориал Панков-Шёнхольц.

Если кому-то известно точное место захоронения, сообщите мне, пожалуйста, через форму связи, я дополню или исправлю.