Рассказов Иван Васильевич 14.09.1908 – 07.01.1973 г.г.        Рассказов Иван Васильевич родился в  деревне Лужки, Ржевского района, Калининской области. В...

Брат моей бабушки. Родился в 1912 году в д. Покровка Лозовского сельсовета Раненбургского района Разянской области (сейчас, г. Чаплыгин Липецкой области). К сож...

Иванов Василий Васильевич - мамин папа, мой дедушка. Мы о нем почти ничего не знаем, мама была еще совсем маленькой, когда их семья распалась. Но по рассказам р...

Иванов Василий Федорович - родной дядя моей бабушки по материнской линии. По рассказам моей мамы он был очень добродушным человеком. Она  всегда вспоминает его...

Как и во всей стране, во всём великом Советском Союзе в доме № 22 на улице Новый Быт на станции Кашира Московской области в мае 1945 года в семье Артёмовых радо...

  Решила начать с себя. У меня много кандидатов в «Бессмертный полк». Отец. Мама - труженица тыла. Три ее брата - фронтовики. Ее старший сын (мой брат). М...

Решила начать с себя. У меня много кандидатов в «Бессмертный полк». Отец. Мама - труженица тыла. Три ее брата - фронтовики. Ее старший сын (мой брат). Мой св...

Главный герой повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие» старшина Васков, обескураженный решением начальства, приславшим вместо непьющих зенитчиков молоденьк...

Герою ВОВ, орденоносцу, полковнику Чебакову Василию Ивановичу.Дорогой наш Василий Иванович!Вот уже 5 лет, как Вас с нами нет, но в канун 75-летия Великой Победы...

Я - Карасина  Лариса  Леонидовна, живу в Белоруссии, актриса по своей основной профессии. Пытаясь узнать военную историю своего деда, я  незаметно для себя нача...

Мой дедушка, Скиба Василий Свиридович, пропал безвести в феврале 1944 года. По рассказам бабушки (его жены- Скиба Ульяны Петровны) дедушка был партизаном в Краснодарском крае. Был ранен. После госпиталя направлен в Армавирский военно-пересыльный пункт. А в декабре 1943г.  от него пришло последнее письмо.Мой папа и дядя (т.е. сыновья дедушки)  после войны, будучи взрослыми людьми, пытались найти своего отца, но безрезультатно. Письма его с войны не сохранились. На данный момент все его дети уже умерли, но я надеюсь на удачу и не теряю надежды найти дедушку.Недавно я нашла справку, выданную в июне 1943г. Тимашевским РВК о командировании трех раненных красноармейцев в Армавирский ВПП: Дубовик Андрея Федоровича 1905 г.р., Труфанова Афанасия Ивановича 1914 г.р. и Скиба Василия Сергеевича  1906 г.р. Всё совпадает, кроме отчества. Возможно произошла ошибка: Вместо Свиридовича написали Сергеевич? Как это узнать? Если ошибка подтвердится, то как узнать дальнейшую судьбу моего дедушки? В Армавирском ВПП должна быть информация куда далее проследовал дедушка и хотя бы примерное место боёв его части в декабре 1943года. Знать хотя бы примерное место где он погиб или пропал.  Я пыталась определить дальнейшую судьбу Дубовик А.Ф. и Труфанова А.И., но один из них так же пропал безвести, другой погиб при неумелом обращении с оружием. Уважаемые Поисковики!!! Возможно Вы сможете помочь мне в поисках моего дедушки. Буду рада любой информации и подсказке по поводу поиска.Уважаемые читатели !!! Не останьтесь равнодушными, и если Вам приходилось сталкиваться с такой ситуацией, подскажите, как мне дальше действовать. 

Ищу родственников моего 3-юродного дедушки Василия Михайловича Кузнецова. Его родители Кузнецовы Мария Марковна (Кравченко) и Михаил приехали из станицы Славянской (ныне Славянск-на-Кубани Краснодарского края) в Грозный. Предположительно там у них родился ок. 1921 года сын Василий. Еще у них были младшие дочери Надежда и Валентина. Кузнецовы писали в ст. Славянскую письма моей прабабушке Вере Ивановне Кравченко, писали и до войны, и после, но в 60-х годах связь оборвалась. Василий был призван в 1943 году Орджоникидзевским РВК (Чечено-Ингушская АССР, г. Грозный, Орджоникидзевский р-н). На 14.06.1945 год он числился сержантом в воинской части п/п 6682, но выбыл в ЭГ 5029 (Баку). По рассказам, он вернулся домой, но умер от ран и не оставил потомков. Большего пока что поиск по нему не дает. Были дети у Надежды Михайловны (Вячеслав, ок. 1957 г. р. и более младший Михаил), однако ее замужняя фамилия мне неизвестна. Рассчитываю на то, что этот текст все-таки увидит кто-то из потомков и откликнется.

Мой дед - Бабкин Иван Васильевич, родился в Сибири. Возможно в Кемерово или Барнауле. По рассказам моей мамы - его дочери Татьяны, у дедушки было две сестры - одна жила в Барнауле, другая - в Кемерово. Из родного края, в 1943 году дед пошел воевать в возрасте 17 лет. После войны - жил и работал во Владимире. Там дед познакомился с моей бабушкой - Прохоровой Марией Павловной и у них родились двое детей. Сын - Юрий, дочь - Татьяна. Мама рассказывала, что сестра деда  - Маруся из Кемерово даже презжала к нам во Владимир, когда моя мама была еще маленькой. Больше никакой информации о родственниках и дальнейшей их жизни у нас нет. Просим помочь в поиске.

Симонов К. М. История о молодой девушке - Паше- -- Разные дни войны. Она была дочерью богатого куркуля, раскулаченного здесь в тридцатом году. Она тоже ездила с семьей куда-то в ссылку, потом вернулась. Круг ее знакомых тоже был из бывших ссыльных, убежавших оттуда или вернувшихся, Ее любовник Костю ков - я запомнил эту фамилию, - по ее словам, бежал из ссылки еще до войны и не только пробрался в армию, но и в "школу командиров". Он пришел в Геническ вместе с немцами из Николаева. И именно через него она и стала шпионкой. Ее не расстреляли, потому что была надежда, что через нее удастся выловить этого Костюкова. Она тут же дала понять, что для спасения своей жизни готова продать своего любовника. И вдруг, когда кончился этот допрос, в блиндаж, где он происходил, вошла Паша Анощенко. Они встретились глазами, эти две женщины, и Паша, повернувшись к Николаеву и дернув его за рукав - она не имела никакого представления о чинах, званиях и тому подобном, - сказала: - Товарищ начальник, когда же поедем? Машина готова, ждет. Только я с вами на самые передовые. Чтобы вы меня теперь не оставляли. А, товарищ начальник? Я вышел из блиндажа вслед за Пашей. - Товарищ начальник, - сказала она, теперь дергая за рукав меня так же, как до этого дергала Николаева. - Что вы на нее глядите? Я бы убила ее, и все. Ведь вы не отпустите ее, нет? - Не отпустим, - сказал я. Через четверть часа мы двинулись на передовую в полуторке, за рулем которой сидела Паша... * * * Здесь, где я в последний раз упоминаю в дневнике о Паше, которая возила нас с Николаевым по Арабатской Стрелке, меня радует возможность рассказать о ее дальнейшей судьбе. В "Красной звезде" был напечатан не только снимок Паши Анощенко, но и мой очерк о ней "Девушка с соляного промысла". Как потом выяснилось, и то и другое тогда, в сорок первом году, могло ей дорого обойтись. Облик этой дерзкой и самоотверженной "шоферки" врезался мне в память на долгие годы. Через пятнадцать лет после тех событий в Крыму, о которых идет речь в дневнике, я написал маленькую повесть "Пантелеев", в которой были и Арабатская Стрелка, и погибшая рота, и не успевшая переобмундироватъся девушка в выцветшем платье и косынке, возившая под огнем минометы, прицепив их к своей пробитой осколками полуторке. Именно эта повесть еще через десять лет помогла мне разыскать Пашу Анощенко. Однажды я нашел у себя на столе письмо, пришедшее из Керчи. В обратном адресе была указана незнакомая фамилия, но с первых же строк письма стало ясно, что в нем идет речь о хорошо знакомых мне событиях. Вот это письмо с некоторыми сокращениями: "Обращаюсь к Вам с просьбой. Дело касается одной статьи, напечатанной в журнале "Москва" под заголовком "Рассказ Пантелеева". В этом рассказе Вы описали то, что происходило в Крыму, на Арабатской Стрелке, под Геническом. В рассказе упоминается о девушке-шофере, которая подвозила боеприпасы к передовой. Когда я прочитала этот рассказ, я узнала в девушке-шофере себя. Это было в конце сентября 1941 года. Я была вольнонаемная - меня брали на укрепление обороны с машиной. Я водила снаряды на передовую линию из дер. Ген. Горка, где находился штаб, через пионерский лагерь к Геническу. По машине немцы вели обстрел. В машине находились пять бойцов, снаряды, был прицеплен полевой миномет. Осколком снаряда ударило в капот по брызговику, капот отлетел, к счастью, мотор не задело, верх кузова машины был прострелен пулями. Мотор заглох. Бойцы ушли в окоп, а я в это время продула трубку, подающую горючее, завела мотор, собрала бойцов, и мы поехали дальше. Снаряды мы разгрузили на передовой у домика, стоявшего в стороне от пионерлагеря. Обстрел продолжался, было прямое попадание в дом, и это спасло машину и снаряды... Эти события потом были описаны в газете под заголовком "Девушка с соляного промысла", помнится, за 2 октября 1941 года. Прошло много лет. Дни войны стали забываться, и вот однажды одна учительница, которой я раньше рассказывала о днях, проведенных на обороне Геническа, принесла мне журнал с описанием этих событий. Читали рассказ всей семьей, затем я отослала его в Ленинград сыну (он там учился), а он отдал его кому-то почитать, так и затерялся. Больше у меня ничего не осталось, что бы напоминало мне о прожитых годах войны... Очень хотелось бы иметь хоть одну газету военных лет с описанием этого эпизода моей жизни. Но где хранятся такие газеты, я не знаю. Может, Вы сможете в этом мне помочь? До свидания, с уважением к Вам Колупова Прасковья Ник. Фамилия до замужества Анощенко П. П. В газете моя фамилия указывалась правильно, а в журнале нет, там было написано Горобец, правильно Анощенко". Я написал Прасковье Николаевне и вскоре получил ответ: "...Вы просите рассказать Вам о том, как сложилась моя жизнь-судьба после сентября 1941 года. Я вам опишу. 2 ноября 1941 года по приказу командования временно отступить мы начали отступать через пролив в Тамань. Я в это время работала на санитарной машине. И я с ранеными переправилась в Тамань. В Тамани меня вызвал полковник Ульянов и сказал, что наш полк расформировывается и что я с бойцами направляюсь в Краснодарский край, ст. Роговская, в медсанбат 217, Там я встретилась со своим мужем Беспяткиным Георгием Ефимовичем, в то время он был лейтенантом. Замуж я вышла еще до войны, но паспорт заменить не успела, так я и осталась на своей фамилии. Жить нам пришлось недолго, 22 марта нашу 156-ю дивизию направили на поддержку керченского десанта. 9 мая начали отступать. Я возила раненых на сан. машине с д. Михайловки в крепость г. Керчи, а 14 мая мне сказал старш. лейтенант, что мой муж Беспяткин Г. Е. погиб в боях за Керчь. После отступления с Керчи нас направили опять на фронт под Ростов. Под Ростовом около реки Маныч мы попали в окружение. Мы разбились на маленькие группы по приказу командира и начали ночами выходить из окружения. А днем я переодевалась в гражданскую одежду и добывала продукты для нашей группы. Шли мы Сальскими степями. Когда пробираться стало труднее, мне сказали, что мне, как будущей матери, лучше пробираться одной. И я пошла одна. Идти было очень трудно, шла г, основном ночами, выбирала проселочные дороги, ровно месяц и десять дней. На сольпром, где жила раньше, я не пошла, так как мне сказали, что меня разыскивают и что у начальника полиции лежит вырезка - фотография и статья из газеты обо мне - на столе под стеклом и он все время узнавал, не вернулась ли я. Итак, мне пришлось жить на другом сольпроме, вблизи Керчи. Но и здесь стало известно, что я служила в армии. Местный полицай допрашивал меня, с какой целью я вернулась сюда, и бил. В этот период у меня родился сын. Я назвала его в честь погибшего мужа Георгием. Жена полицая заступилась за меня, сжалилась, как женщина, что у меня маленький ребенок. Но все же полицай сказал одному немецкому офицеру, что я русский солдат и что муж был командиром. Офицер этот пришел к нам домой, бил и сказал, что меня расстреляют. Пригрозил, что если я уйду, то расстреляют всех родственников, а сам поехал за гестаповцами. К счастью для меня, он не доехал, по дороге погиб. А я забрала ребенка и уехала в Исламетрский район, где жила до освобождения Керчи. В этих местах были люди, эвакуированные с сольпрома, они знали обо мне все, но меня никто не выдал, а когда находили листовки, приносили мне читать. Когда освободили Крым, меня сразу же райзо направило на работу в Марфовку шофером. Там я работала до 1947 года. В Марфовке я познакомилась с Колуповым Василием Ивановичем. Он был инвалидом второй группы, во время войны был в Ленинграде, пережил блокаду. Он жил один с двумя ребятишками. И я решила выйти замуж и воспитать своего сына и этих двух ребятишек. Всей семьей мы выехали на Арабатскую Стрелку, где я опять работала шофером". В конце письма Прасковья Николаевна коротко написала о своей жизни, что работает в колхозе "Рассвет", но свою старую шоферскую специальность оставила. Трое старших сыновей в их семье теперь уже сами взрослые, женатые люди. Один работает начальником связи, другой - горным мастером, третий шофером. А четверо младших - три дочки и сын - еще учатся, самый младший, Василек, - всего-навсего в первом классе. Я достал из архива старый номер "Красной звезды" с моим очерком и с фотографией Паши Анощенко. В очерке были строчки о нашей тогдашней тревоге за ее судьбу: "...Еще издали были слышны частые разрывы мин. Как-то невольно думалось о Паше. Хотелось опять увидеть ее белый платочек и васильковое платье, услышать ее торопливую скороговорку. И в то же время боялись за нее, боялись, потому что война и слишком часто встречаешься для того, чтобы больше не увидеться..." Опасения такого рода мучительно часто оправдывались на войне. Могли оправдаться и на этот раз - и там, на Арабатской Стрелке, и потом под Керчью, под Ростовом, в окружении, в оккупации... И все-таки не оправдались. Хотя для того, чтобы узнать об этом, понадобилось много лет. * * * Возвращаюсь к тому, на чем прервал себя. ...На этот раз с нами на полуторке поехал Савинов. Сначала мы побывали у артиллеристов, потом поехали дальше, где два дня назад увидели первых наших убитых. Теперь там сидела морская пехота. Моряки тщательно окапывались. Так же основательно окапывались и пехотинцы, стоявшие сзади них и непосредственно прикрывавшие батарею. Батарея была морская, и командир роты моряков попросил Николаева, нельзя ли сделать так, чтобы всех их, моряков, соединить вместе, чтобы они сами прикрывали свою батарею. Такую же просьбу высказывал раньше и командир батареи, когда мы через нее проезжали. Там, на батарее, Николаев согласился, а здесь, к моему удивлению, вдруг сказал: - Нет, нет. Здесь стоять будете. Здесь и окапывайтесь. Мы немножко побыли у моряков. Было сравнительно тихо, немцы вели редкий беспокоящий минометный огонь; каждые пять-шесть минут по одной мине. От моряков мы возвращались уже в сумерки. Я обратился к Николаеву: - Товарищ корпусной комиссар, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. - Да. - Почему вы командиру морской батареи сказали, что переведете к нему моряков, а морякам сказали, что оставите их на месте? Николаев усмехнулся. - Почему, почему? Конечно, переведем! Пехоту перебросим вперед, а их назад, к батарее. А им не сказал. Если сказать, что перебросим их назад, они для других не будут заканчивать свои окопы. А так они всю ночь будут трудиться, копать. Устроят все для себя по-хорошему, а потом утром мы их перебросим. Погорюют, что, по их мнению, зря потрудились, но окопы уже будут в полный профиль. Вот так! - Он рассмеялся. На обратном пути я снял батарею, эти снимки потом появились в газете. На берег лимана мы приехали совсем поздно. Была совершенно черная южная ночь. Мы немножко проплутали, ища причал, где стояла моторка. Во время этих поисков Савинов что-то беспрерывно говорил Николаеву. Николаев молчал, он был недоволен. Дело в том, что, как он и ожидал, Савинов без него не ездил никуда дальше командного пункта Ульянова, хотя и говорил ему, что все осмотрел. Как только мы пошли вперед от командного пункта полка, ему сразу же стало ясно, что Савинов нигде впереди не был.